— Никаких навыков общения… Ни одного сверстника вокруг… В доме только старики…
*
— Тебе не скучно жить с дедушкой?
— Повар так много рассказывает… Развлекает.
Вот-вот, все с поваром и с поваром. Если бы не они с Лолой, Саи уже опустились бы до уровня прислуги.
— И что же он тебе рассказывает?
— Разное… О деревне своей… Как жена умерла, как с братом судился. Надеюсь, Бижу заработает много денег. Их семья самая бедная в деревне. Домик до сих пор соломой крыт.
Нони упомянутая тематика вовсе не понравилась. Всегда следует соблюдать дистанцию между классами. Нарушение этого древнего правила вредит обеим сторонам. Слуги вбивают себе в головы опасные идеи, начинают желать несбыточного, становятся ворчливыми и ненадежными. Лола и Нони постоянно сдерживают свою служанку, Кесанг, склонную к откровениям. Не успеешь оглянуться, и вот ты уже сблизился с прислугой на недопустимое расстояние. Нони вспомнила, как они с сестрой недавно настолько заинтересовались романом их служанки с молочником, что не смогли вовремя остановить поток ее излияний.
— Он такой хороший, — щебетала Кесанг. — Я-то шерпа, а он rai. Но я наврала родителям, сказала, будто он bhutia, и нам разрешили пожениться. Семья-то у него еще та, им и того давай, и этого… Но у нас свадьба не такая была. Он за моими родителями ухаживал, когда они заболели. И мы друг дружке поклялись, что он меня не оставит и я его не оставлю, никогда-никогда. Оба поклялись. Он не умрет и меня не оставит, и я не умру и его не оставлю. Еще до того, как поженились, поклялись.
И Кесанг прослезилась. Кесанг, с темно-желтыми, торчащими в разные стороны зубами, со смешным узлом волос на макушке, в растрепанной засаленной одежде, они взяли из жалости, совершенно ничего не умеющей, научили готовить индонезийское cameна арахисовом масле под соевым соусом, с кисло-сладким кетчупом и уксусом, венгерский гуляш с помидорами и творогом. Любовь служанки выбила сестер из колеи. Лола была уверена, что служанки не могут испытывать таких чувств, как, например, она сама.
— Структура их отношений построена совершенно иначе, — проповедовала она. — Гораздо прагматичнее, на более практической основе, если можно так выразиться.
Лола даже погрузилась в анализ своих отношений с покойным супругом. Никогда им с Джойдипом и в голову бы не пришло пускаться в подобные взаимные заверения. Какой в них смысл? Что же, в таком случае она не испытала настоящей любви? Она выкинула из головы эту мысль и более к ней не возвращалась.
*
Нони за свою жизнь не испытала вообще никакой любви. Да и бесед-то на эту тему не вела ни с кем. Она не пламенела на калькуттских вечеринках, не дрожала так, что льдинки звенели о стакан с содовой, не бросалась в атаку под пиратским флагом страсти и не замирала от робкого обожания. Да и ненависти ни к кому не испытывала, горечи, глубокой печали. Ничего серьезнее легкого раздражения, когда кто-то, вместо того чтобы высморкаться, хлюпал да хлюпал носом, загоняя свисающие сопли в носоглотку.
И вот теперь она испытала ужас, заподозрив себя в ревности к этому жалкому созданию, к служанке-шерпа по имени Кесанг. Где-то в канцеляриях судьбы произошла ошибка, чувство направлено по ложному адресу.
А Саи? Кто полюбит ее?
Встретив робкую Саи, Нони узнала в ней себя. Вот что происходит, когда чуткое незрелое создание бросают в свирепые челюсти неуклюжей воспитательной системы. Нони обучалась в детстве в подобном пансионе. Единственный способ спастись — замкнуться в себе, уйти в подполье, не бросаться в глаза. Или ты пропала.
Уверенность в себе пришла к Нони слишком поздно. Жизнь прошла мимо. И если этой девушке вовремя не подсказать, с ней произойдет то же самое.
*
— Неужели тебе не хочется встречаться со сверстниками?
Но Саи мялась и робела. Вот путешествовать ей хотелось.
Чтение будоражило ее. Она читала все больше, все быстрее, она жила прочитанным. «Убить пересмешника», «Сидр с Рози», «Жизнь с отцом» из клубной библиотеки Джимхана… Иллюстрации «Нэшнл джиографик» — джунгли Амазонки, просторы Патагонии, жители глубин и небес, простая японская хижина в снегу — они притягивали ее, зачаровывали настолько, что Саи даже не замечала сопровождающих фраз. Она вспоминала родителей, отца, которого совершенно не помнила, его стремление к звездам. Рассматривала снимки из космоса. Протуберанец, вздымающийся с поверхности Солнца. Может быть, и в ней заложены скрытые возможности, способность оторваться от повседневности?
Чо-Ойю и образ жизни судьи в этом отнюдь не убеждали.
— Я иногда жалею, что живу не у моря, — вздыхала Нони. — Там, по крайней мере, волны никогда не затихают.
Она забыла, как в молодости всматривалась в горы, зачарованно впитывая в себя их вечный покой.
— Гималаи когда-то были под водой, — заметила Саи. — На Эвересте нашли окаменевших аммонитов.
Они вновь открыли учебник физики.
И снова отложили его.
*
— Послушай меня, девочка, — сказала Нони. — Если тебе выпадет в жизни шанс, не упусти его. Я слишком долго медлила в молодости. Мечтала стать археологом. Читала книги о Тутанхамоне в Британском совете. Но родители меня не поняли. Отец старой закалки, привык распоряжаться, а слушать не научился… Больше полагайся на себя.
*
Еще раз взялись за физику.
«Боюсь, я исчерпала свои возможности в математике и физике. Саи требуется более квалифицированный наставник», — говорилось в записке Нони, которую Саи передала судье.
— Что за безответственность, — ворчал судья, измотанный жарой. Вечером он продиктовал Саи письмо директору местного колледжа:
«В случае, если в колледже имеется преподаватель или студент старшего курса, готовый давать уроки по физике и математике, прошу учесть нашу потребность в занятиях по упомянутым курсам».
Глава тринадцатая
Не прошло и нескольких недель, как директор ответил, что мог бы порекомендовать способного студента, окончившего колледж со степенью бакалавра, но еще не нашедшего работу.
Этим студентом оказался Джиан, тихий парень, окончивший отделение бухгалтерского учета, надеявшийся, что операции с числами дадут ему желанное успокоение. Ожидаемого успокоения он не дождался. Чем глубже зарывался Джиан в колонки и ряды чисел, тем больше находил позиций, с которых точная наука взлетала в какие-то туманные выси. Дорога его освежила и вдохновила, хотя затратил он на подъем к Чо-Ойю от своего жилища в Бонг-Бусти целых два часа.
*
Саи неохотно оставила «Нэшнл джиографик» ради занятий с Джианом. Повар собрал в столовой необходимый для занятий инструментарий: ручки, линейку, глобус, бумагу, готовальню, карандаши с точилкой. Ему казалось, что он создал в этом уголке атмосферу клиники или аптеки, где на полках, подобно священным статуэткам, поблескивали бутылочки с таинственными обозначениями, где сверкал никель и белели одежды аптекаря или врача.
Повар вошел в аптеку осторожно, как будто стараясь не нарушить равновесия сфер, ибо вера в сверхъестественное внедрилась в его сознание еще прочнее веры в науку.
— Да-да, понимаю, понимаю, — приговаривал он, хотя ничего не понимал. Почтительным тоном, уважая доктора и свои недуги, перечислил признаки своего недомогания.
— На горшочек пять дней не ходил, во рту вкус нехороший, ноги-руки — тан-тан, тан-тан! — а иногда чан-чан, чан-чан!
— Что это такое — тан-тан и чан-чан?
— Чан-чан — это когда щиплет, колет. Тан-тан — ломит, ох ломит…
— А сейчас что, чан-чан?
— Нет, ТАН! ТАН!
Следующее посещение.
— Ну как, лучше стало?
— Лучше, лучше. Только…
— Тан-тан?
— Нет, доктор. — Пациент очень серьезен. — Чан-чан.
Он выходит на улицу с лекарствами. Бутылочки придают уверенность, вера в прогресс и в науку повышает самоуважение. Но тут же навстречу попадется Кесанг или больничный подметальщик. Пли сторож «железного купца». И тут же начнется причитание:
