Прозвучало волшебное слово – и Ли расслабилась, позволила его длинным пальцам вторгнуться в потайные местечки ее тела. Ей было больно, но она не плакала. Просто закрыла глаза и напомнила себе: папа меня любит.

Его пальцы проникли глубоко-глубоко. Пробуя. Причиняя боль. Папа меня любит.

Он впился своим ртом ей в губы, грубо раздвинув зубы языком. Любит.

Джошуа завозился со своей одеждой. И вдруг схватил ее ручонку и обвил ею пенис – твердый, пульсирующий. Ли отдернула руку.

– Нет, черт возьми! – хрипло пробормотал отец и, вернув руку на место, накрыл ее своей и стал двигать взад и вперед по разбухшему пенису – быстрее, быстрее, быстрее – пока все его тело не напряглось и он со стоном не прильнул к ее губам. Миг – и на ее живот и бедра потекла горячая, липкая влага.

Любит.

Потом отец лежал сверху, тяжелый и неподвижный – всего несколько секунд, но ей они показались вечностью. И вдруг вскочил и, не говоря ни слова, шатаясь, ринулся вон из комнаты.

Ли осталась лежать на грязной, скомканной простыне; по лицу струились слезы. Поруганное детское тельце болело так, словно в него вонзились тысячи раскаленных иголок. Сердце полнилось страхом. Ее начало трясти.

Такой ее и нашел Джошуа, вернувшись в детскую с нагретой купальной простыней и свежим постельным бельем. Ли сосредоточила внимание на ласковых, успокаивающих руках отца – тех самых, которые недавно причинили ей боль. Он искупал ее в теплой воде с ароматным шампунем и переменил ночнушку. Положил ее в антикварное кресло-качалку в углу; оттуда она, свернувшись калачиком, наблюдала, как папа стелет свежие, накрахмаленные простыни.

– Ты все еще любишь папочку? – спросил Джошуа, вновь укладывая ее в постель.

– Да, – тихо-тихо, как будто с морского дна, пролепетала Ли.

Он погладил ее по щеке.

– И я тебя. Больше мамы, больше всех на свете. Ты – только моя принцесса!

Ли испытала укол совести за свою невольную радость оттого, что он ставит ее выше мамы. Но ей было так тепло в лучах папиной любви!

– Но другие не поймут нашу особенную любовь. – Джошуа хмуро отвел шелковистые волосы у нее со лба. – Другие захотят причинить нам зло.

– Почему?

– Из зависти. Они даже могут попытаться отнять тебя у меня.

Детское сердце замерло от ужаса.

– Нет!

Джошуа поднес к губам ее трепещущие ручки.

– Я им не позволю. Но ты должна мне помочь.

Папа – такой сильный! Храбрый! Могущественный! Чем ему может помочь маленькая девочка?

– Как, папа?

– Нужно держать это в секрете, – ответил Джошуа, уставив взгляд в самую глубину ее глаз. – Это будет наша особенная тайна.

Прошли многие годы, прежде чем Ли до конца осознала значение заключенного между ними пакта. Наша особенная тайна…

– Нет! – Она с силой отодрала от себя эти нечистые руки. – Пусти!

Лицо Джошуа посерело; глаза блестели; над верхней губой выступил пот.

– Ты неправильно поняла… – Он снова потянулся вперед, к ней.

– Не трогай меня! – взвизгнула Ли. – Ты что, не понимаешь? Я вспомнила! Вспомнила все!

Ее слова с трудом продирались сквозь гул у него в ушах. Виски пронзила боль, острая как клинок.

– Принцесса!

– Не смей меня так больше называть, паршивый эгоист, бесчувственный сукин сын! Черт побери, я вспомнила! Я все-таки вспомнила!

Глаза Джошуа застилала пелена. В мозгу начался фейерверк.

– Не говори так. Я – твой отец.

– Ты – чудовище, извращенец, гнусный растлитель малолетних!

Он предал ее! Это ощущение – яростное, горькое, так долго скрывавшееся в тайниках памяти – наконец всплыло на поверхность.

Джошуа хотел объяснить, рассказать об измене Сайни, собственной импотенции… но, словно натолкнувшись на незримую преграду у него в голове, слова не вышли наружу.

Свирепые обвинения Ли пулями вонзались в сердце – без пощады. Джошуа дернулся – и рухнул к ее ногам.

Томительно тянулось время. Ли ждала хоть словечка о состоянии отца. Она вместе с ним на «скорой помощи» приехала в клинику и, пока медики боролись за его жизнь, терзалась угрызениями совести.

Симпатичная блондинка-медсестра принесла ей чашку кофе из торгового автомата в холле. У него был кислый вкус, но Ли жадно выпила – за неимением чего-либо покрепче. И все прислушивалась к Бог знает кому принадлежавшим голосам, сыплющим непонятными медицинскими терминами.

Вскоре после прибытия в клинику она позвонила домой. Трубку сняла экономка и сказала, что Мэтью ушел. Нет, не сказал, когда вернется. У Ли было такое чувство, словно рушится вся ее жизнь, – но ей ничего не оставалось, как передать для него сообщение. И молиться.

Пришла новая смена. Мимо сновали сестры в девственно белых накрахмаленных халатах, с уверенными манерами. Ли продолжала нести скорбную вахту.

– Мисс Бэрон? – На пороге возник врач в мятых белых брюках, белых туфлях и длинном белом халате; у него был утомленный вид.

– Да?

– Меня зовут доктор Бриттон. Лечащий врач вашего отца сейчас на конференции в Нью-Йорке, мне поручили заменить его.

– Я страшно волнуюсь… Он?.. – Ли не смогла заставить себя выговорить это слово.

– Ваш отец перенес кровоизлияние в мозг. Инсульт. Но он держится. Его поместили в реанимацию.

– Я могу его видеть? Врач передернул плечами.

– Это нежелательно. Он все равно без сознания.

– Но…

– Он даже не заметит вашего прихода. – Умные голубые глаза пытливо вглядывались в ее – без единой кровинки – лицо. – Поезжайте домой. Отдохните.

– Я не могу уехать, не повидав отца. Умоляю! Скажите – он будет жить?

– В настоящий момент ничего Не могу обещать. Ближайшие несколько суток покажут.

Ли спрашивала себя: сможет ли она когда-нибудь смотреть на отца – хотя бы думать о нем – без воспоминания о его предательстве? Она не простила Джошуа, но не могла отвлечься от его тяжелого состояния. Так же, как от неоспоримого факта, что это из-за нее с ним случился удар. Она всю жизнь считала, что стоит только избегать конфликтов – и все будет прекрасно. А что она сделала теперь? Впервые вышла из себя – и чуть не убила отца.

– Если он умрет, то по моей вине, – задыхаясь, вымолвила она. – Мы поссорились. Я сказала немыслимые вещи.

Отбросив соображения профессиональной этики (требующие соблюдать дистанцию), врач взял ее ледяную руку в свои.

– Ссоры случаются в любой семье. Это не такой уж редкий случай.

– Только не в нашей. Я всю жизнь старалась оправдать ожидания отца. – Господи, она уже говорит о Джошуа в прошедшем времени, как о покойнике!

– Ссорятся в каждой семье, – мягко, но настойчиво повторил врач. – Даже в семьях знаменитостей. Хотите верьте, хотите нет, но временами даже мои дети осмеливаются мне перечить. Даже если события будут разворачиваться по худшему сценарию, вы должны знать, мисс Бэрон: вы не виноваты. Судя по истории болезни, мистер Бэрон уже много лет страдал гипертонией. Удар мог случиться в любой момент: на площадке для гольфа, теннисном корте, на работе..

– Но он случился не там, – Ли почти рыдала. – Как вы не понимаете? Это произошло, когда он был со мной. Из-за меня.

Врач пристальнее вгляделся в нее.

– Вообще-то я противник снотворного, но в вашем случае…

– Нет. – Ли глубоко вздохнула. – Со мной все будет в порядке – после того как я посмотрю на отца.

– Вы очень настырная молодая особа, мисс Бэрон.

– Мне говорили.

Врач провел рукой по усталому лицу, и Ли почувствовала жалость к этому человеку, чья жизнь проходила среди смертей и страданий.

– Вы его увидите. Только на десять минут.

– Десять минут через каждый час.

– Вы собираетесь остаться на ночь, – с утвердительной интонацией произнес доктор.

– Пока к нему не вернется сознание.

– М-да. Не хотел бы я вести с вами деловые переговоры. Ну ладно, по десять минут в час.

Другого она и не ожидала.

Реанимационную палату заливал яркий дневной свет. Переходя от одного пациента к другому, по кафелю бесшумно скользили сестры в обуви на каучуковой подошве; полы накрахмаленных халатов со свистом рассекали воздух; пахло дезинфекцией. И смертью.