— В деревне все уверены, что я ведьма. Ваш отец тоже иногда называл меня ведьмой. Иногда я и сама начинаю верить в это. Например, я верю, что если я очень сильно пожелаю чего-нибудь, это сбудется. И вот теперь, начиная с этой самой минуты, я буду вызывать в своем воображении образ юной леди, которая бросит свое сердце к вашим ногам.

— О, Тро…Троттер! — Судорожно раскрыв рот и несколько раз дернув головой, Джон наконец выговорил: — Тро…Троттер, тебе просто цены нет. Я всегда п…понимал, почему отец любил тебя. Д…до свидания, Троттер, я буду навещать тебя. Т…теперь я часто б…буду приезжать.

— До свидания, Джон.

Она стояла, не сводя с него взгляда, пока он не сел на лошадь, и лишь потом, ответив на прощальный взмах его руки, повернулась и пошла к дому.

Мистер Бургесс крепко спал, опустив голову на высокий, обтянутый плюшем валик дивана. Стараясь не шуметь, Тилли поднялась к себе в комнатку под самой крышей. И тут, присев на край низкой кровати и глубоко вздохнув, она закрыла лицо руками, а между ее пальцев потекли слезы. Ей уже давно было известно чувство одиночества, но такого она не испытывала никогда. И оно усилилось до предела за последние несколько минут. Этот милый, добрый мальчик принес с собой дух Мэнора, дома, который некогда — так долго! — был и ее домом. Вот это чувство отчаянного, беспредельного одиночества и исторгло из груди Тилли надрывный стон:

— О Марк! Марк! Что же мне делать?..

Ребенок Тилли родился через пять минут после полуночи 27 июня 1853 года. Это был мальчик, и когда Бидди подняла его за ножки и шлепнула по испачканной кровью попке, он заорал так, как заорал бы любой другой мальчишка на его месте — Кэти, поднимавшаяся в это время по лестнице с кувшином горячей воды в руках, чуть не споткнулась.

— Это парень! — крикнула ей мать. — Иди-ка сюда, поставь кувшин и возьми его. Мне надо заняться с Тилли.

Вглядываясь в свете лампы в измученное, покрытое потом лицо молодой женщины, которую она любила, как родную дочь, Бидди негромко сказала:

— Глянь-ка, девуля, у тебя сынок, да такой здоровяк! Лежи спокойно, с тобой все в порядке.

Тилли прикоснулась кончиками пальцев к щечке своего сына, потом закрыла глаза. Да, она устала, она очень устала. То была долгая борьба — почти двое суток, но теперь у нее был сын. У нее с Марком был сын. «О Марк, Марк, знаешь ли ты об этом?» Вместе с ее долгим, глубоким, усталым выдохом, ее живот опал, втянувшись чуть ли не до самого позвоночника.

— Что ты, девочка? Я не расслышала.

— Как ты думаешь, Бидди, он знает?

— Кто, девочка?

— Марк… хозяин.

— Он непременно узнает, девочка. Он узнает. А пока дай-ка я обихожу тебя — и спать. Уж поверь мне, я кое-что понимаю в этих делах — тебе обязательно надо поспать. А этот молодец будет рядом с тобой еще до того, как ты проснешься.

— Спасибо, Бидди. Спасибо.

Тилли едва ощутимо пожала ее руку…

Сквозь маленькое окошко в комнату проникал дневной свет, и в этом свете Тилли увидела, что Бидди протягивает ей ребенка. Она взяла его на руки, и когда он жадно схватил грудь, Бидди сказала:

— Ну вот, теперь ты знаешь, что стала матерью, девуля.

Тилли вгляделась в сына. Она удивилась, увидев, что у него есть волосики, но еще больше удивилась тому, что его личико было почти точной миниатюрной копией лица его отца. Она зачарованно смотрела на крохотную ручонку, тычущуюся ей в грудь — широкую с квадратными пальчиками. Подняв глаза на Бидди, Тилли рассмеялась:

— Если он не слишком изменится, несложно будет определить, кто его отец.

— Это уж точно. Вот и Кэти тоже заметила.

— А он сильно изменится?

— Конечно, изменится — они все меняются. Но все равно остаются такими же. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Нет, не понимаю. — Тилли тихонько засмеялась. — Но я улавливаю ход твоей мысли.

— Тут мистер Джон заезжал.

— Так рано?

— Да уж восьмой час.

— Как дела там, в доме?

— О, все в порядке. Мистер Джон велел как следует ухаживать за тобой. Так уж я постаралась, чтобы все тут шло как надо. Артур возит нас туда и обратно. А через несколько дней, когда тебе полегчает, приедет Бетти, дочка Филлис — она толковая девчонка — и побудет с тобой, пока ты совсем не поправишься.

— А я думала, что она служит в «Редхеде».

— Она ушла. Как отработала уговоренный срок, так и ушла. Ей трудно было готовить. По шестнадцать часов в день — это было многовато для нее. Взрослому-то ладно, а то ведь ей всего-то десять лет от роду. Ноги у нее распухли, что твои свиные окорока. Мистер Джон сказал, мол, я могу взять ее на кухню — пускай понемножку присматривается…

Позже, когда день уже был в разгаре, Тилли услышала приглушенный стук в дверь. Однако Бидди, вскоре поднявшись к ней, ни словом не обмолвилась о посетителе, и Тилли спросила сама:

— Кто это заходил?

— Да так, какая-то девушка. Похоже, ошиблась домом.

— Ошиблась домом? Что, она приходила наниматься?

— Нет-нет, — ответила Бидди через плечо, возясь у рукомойника, подвешенного в углу, под стропилами. — По всему видать, барышня из благородных — приезжала верхом.

— А кого она искала?

— Каких-то… каких-то Смитов.

Тилли недоуменно подняла брови:

— Смитов? Но ведь здесь поблизости нет никаких Смитов, во всяком случае, таких, к которым бы приезжали знатные гости. И они не жили бы в таком домике, как этот, согласись, Бидди. Так что давай, говори, кто это был?

Бидди повернулась к ней:

— Так я ведь уже сказала. Молодая барышня верхом — это сущая правда, как и то, что я стою тут; только она ошиблась домом. Ты что, не веришь мне?

— Как-то странно это все, — покачала головой Тилли.

— На свете случается сколько угодно странных вещей, а тут, мне кажется, и вовсе нет ничего странного. Просто-напросто барышня — или леди, как хочешь, — заехала не туда. Когда у меня мозги станут, как у малого дитяти, надеюсь, ты тоже будешь приезжать навещать меня.

— Ох, перестань, ради Бога, — досадливо отмахнулась Тилли, а Бидди, усмехнувшись, шутливо закончила:

— Что касается меня, так я бы тебя навещала.

Тилли фыркнула и, поудобнее уложив голову на подушке, закрыла было глаза, но тут же открыла их снова: кто-то, тяжело ступая, поднимался по лестнице. Обе женщины переглянулись.

— Иди помоги ему, — сказала Тилли, — а то, неровен час, свернет себе шею.

— Поскорее бы ты поправилась, да стала сама спускаться, — ответила Бидди, направляясь к люку в полу, — а то сегодня мне уже пару раз приходилось пыхтеть, втаскивая его сюда.

Глядя, как Бидди осторожно опускается на колени и протягивает руку старику, Тилли подумала, что жизнь все-таки компенсирует невзгоды удачами. На каждых двух ее врагов, приходился один друг, а, как любил повторять мистер Бургесс, унция добра перевешивает фунт зла. Если бы только эта унция добра могла заполнить пустоту, которую Тилли ощущала внутри, заполнить и прогнать это ощущение бесконечного одиночества… А сейчас даже ребенок пока не мог заполнить собой эту пустоту.

А что, если этого так и не случится? Что если время не заполнит эту одинокую пустоту ничем? Говорят, время — лучший лекарь.

— Вот и я, дорогая. — Мистер Бургесс улыбался, склонившись над ней и ребенком. И, как нередко случалось, он словно прочел ее невеселые мысли, потому что сказал: — Ты никогда больше не будешь одинока. Он наполнит твою жизнь любовью. Вот увидишь.

Ребенку исполнилось три месяца. Он был крепким, спокойным мальчуганом, плакал только тогда, когда хотел есть, да и то, вернее, не плакал, а хныкал. Малыш радостным агуканьем встречал каждое склоняющееся над ним лицо, особенно мистера Бургесса, потому что за его редкую бороденку так весело было цепляться пальчиками.

Старый учитель, казалось, оживший было с наступлением весны, снова сдал и теперь все утро проводил в постели, а после обеда дремал у огня.