Тилли постоянно следила, чтобы бельевая корзина, служившая колыбелью малышу, не попадалась старику под ноги, потому что мистер Бургесс, влекомый внезапным желанием подойти к книжным полкам, мог споткнуться обо что угодно, если эта вещь была не выше его колен. Раз в неделю Тилли навещал Артур, который заглядывал ненадолго, чтобы передать корзину с едой, заботливо упакованную Бидди. Остальное время она проводила в обществе ребенка и мистера Бургесса, хотя был день, когда в домик наведались целых три посетителя.

Первый появился утром. Это был Том Пирсон. Тилли, открыв ему дверь, не могла скрыть своего удивления. Она уже несколько лет не видела ни одного жителя деревни, если не считать детей. Мэнор защищал ее подобно крепости, а самой появляться в деревне у нее не было необходимости. Отправляясь в Шилдс или еще дальше — в Ньюкасл, она выбирала большую дорогу.

— Мистер Пирсон!

— Да, Тилли. Давненько мы не виделись.

— И правда давненько. — Не пригласив его войти, так как мистер Бургесс еще спал, она сама вышла к гостю, прикрыв за собой дверь.

— Ты, наверное, удивлена, зачем это я приехал, и почему не приезжал раньше.

Тилли не знала, что ответить, и он продолжал:

— Мой парень… Я только вчера узнал, что он тут вытворил несколько месяцев назад. Кое о чем он сам проболтался, а остальное уж я вытянул из него. Мне очень жаль, Тилли.

— Да ничего, мистер Пирсон. Может быть, мне уже и нужно привыкнуть, но я просто уверена, что никогда не привыкну к этому.

— А почему ты должна привыкать? Это же так несправедливо. Я всегда так и говорил: это несправедливо. Но они сами невежды и растят невежд. Этот малый, Макграт, — недалеко упало яблочко от старой яблони. Я уж предупредил своего Томми: еще раз увижу их вместе — шкуру спущу. Ну, а сама-то ты как, Тилли?

— Все в порядке, благодарю вас, мистер Пирсон.

— А… а твой малый? Можно про него спросить?

— Конечно. Спасибо, с ним тоже все в порядке.

— Рад слышать. — Он вздохнул. — Ребятишки — они ведь и благословение наше, и проклятие, все вместе. Мой старший, Бобби, на следующей неделе уезжает в Америку.

— В Америку?

— Да. Так получилось, что в прошлом году в Ньюкасле на пристани он разговорился с одним парнем, а тот как раз собирался туда к брату: рассказывал, будто брат этот работает на каком-то заводе и гребет деньги лопатой. Ну, положим, я в такое поверю только когда сам увижу, а они, молодые, — разве их остановишь, если уж они вбили себе что-нибудь в башку?

— А вдруг он там разбогатеет и выпишет вас к себе?

— Нет уж, уволь. Я в воздушные замки не верю — года не те. Да и потом, я жену и за порог-то не могу заставить выйти, куда там ехать в Америку! Уж на что у нас в деревне лошадей и телег — раз-два и обчелся, так ведь она и их боится.

Тилли ничего не ответила — только кивнула. Она еще когда-то давно слышала, что миссис Пирсон боится всего, что ездит по дорогам, и не позволяет детям завести ни кошки, ни собаки из страха, что животные могут покусать или поцарапать кого-нибудь из семьи.

— Ну так вот, я подумал, что надо бы мне заехать к тебе, Тилли, и сказать, что я своего парня не науськивал, да и вообще не знал, что он собирался сделать здесь такую гадость.

— Я и не сомневалась, мистер Пирсон.

— И еще я хотел сказать: мне жаль, что ты попала в такую беду, девочка.

— Меня незачем жалеть, мистер Пирсон: я здесь отлично устроилась.

— Да, но все-таки тут не то, что там. — Он взмахнул рукой в сторону Мэнора.

Тилли не ответила. Поковыряв землю носком сапога, Пирсон сказал:

— Ну, я, пожалуй, пошел, Тилли. Удачи тебе во всем.

— Спасибо, мистер Пирсон. И спасибо, что навестили меня.

Второй визит показался Тилли очень странным. Было около полудня, ребенок только что поел и лежал довольный у нее на руках, прижимаясь розовой щечкой к теплой материнской груди. В это время Тилли услышала, как кто-то подъехал к домику верхом и остановил коня. Быстро положив сына в корзину и прикрыв грудь, она пошла к окну, на ходу застегивая блузку. Лошадь стояла на дороге, а к домику по тропинке направлялась молодая девушка.

Дождавшись ее стука, Тилли открыла дверь, и обе вопросительно воззрились друг на друга. Первой заговорила девушка:

— Я… я, должно быть, опять ошиблась, но… мне сказали, что это тот самый дом… ведь это дом мистера Бургесса, правда?

— Да, это дом мистера Бургесса. Вы хотели видеть его? Он не слишком хорошо себя чувствует.

— Нет-нет! — Девушка так энергично замотала головой, что перо на ее велюровой шляпе закачалось в разные стороны.

Однако никакого продолжения со стороны нежданной гостьи не последовало. Тилли, прищурившись, оглядела ее. Девушка была, пожалуй, недурна собой: округлое, сужающееся книзу лицо, теплые карие глаза, рот чуть широковат, но губы изящной формы. Однако это, в общем-то, милое личико трудно было назвать хорошеньким из-за его выражения. Тилли прикинула, что девушке, должно быть, лет восемнадцать, но вот печальные глаза и горестно опущенные уголки рта делали ее старше.

— Я… яне знаю, что сказать, — неуверенно заговорила девушка, но, может быть, мне нужна ваша мать…

— Моя мать? — Глаза Тилли еще больше сузились. — Моя мать? — повторила она. — Моя мать давным-давно умерла.

— Я ищу женщину по имени Тилли Троттер.

— Значит, вы нашли Тилли Троттер, потому что это я. Зачем вы хотели меня видеть?

— Это вы? — От неожиданности девушка сделала шаг назад, потом тихо произнесла: — Прошу прощения. По-видимому, они ошиблись.

— Кто «они»?

— Ну… это трудно объяснить.

В голосе Тилли зазвучали суровые нотки.

— А вы попытайтесь. Мне все-таки хотелось бы знать, зачем вы хотели видеть меня. И кто направил вас сюда.

— Нет… меня никто не направлял, просто… просто я случайно слышала их разговор. Это были горничные.

— Чьи горничные?

— Моей бабушки и тети. Моя бабушка — миссис Макджи из Фелтон-Холла, а я сама — Анна Макджи.

— Из Фелтон-Холла? — Теперь глаза Тилли распахнулись в изумлении. Фелтон-Холл находился в добрых восьми, а то и девяти милях — за Фелберном, за Гейтсхедом. Разумеется, она, как и все в графстве, слышала о Фелтон-Холле, потому что единственный сын миссис Макджи и его жена погибли в море в прошлом году. Значит, эта девушка была их дочерью.

— С какой же это стати горничные вашей бабушки говорили обо мне? — негромко спросила Тилли.

Девушка понурила голову.

— Наверное… наверное, это какая-то ошибка… наверное, я неправильно поняла их. Наверное, это… это потому, что я совсем… отчаялась… перестала здраво мыслить… и готова ухватиться за любую соломинку…

Тилли несколько секунд задумчиво смотрела на ее склоненную голову, потом предложила:

— Заходите, пожалуйста. — И, поскольку девушка заколебалась, повторила: — Пожалуйста. — Закрыв за гостьей дверь, Тилли жестом пригласила ее пройти в комнату и сесть на табурет справа от печки. Диван был свободен: мистер Бургесс еще не вставал, и, усевшись на него напротив девушки, Тилли спросила: — Так почему вы нуждаетесь в помощи? И почему вы решили, что я могу помочь вам?

Наступила тишина. Анна Макджи смотрела на Тилли не мигая, потом ее руки медленно поднялись к шее и отодвинули складки белого шелкового шарфа, почти касавшегося левого уха. По белой коже растеклось темно-пурпурное родимое пятно, идущее от самой мочки уха почти до середины подбородка и ниже, где его уже не было видно благодаря стоячему воротнику короткого пальто. Девушка слегка повернула голову; за ухом пятно покрывало шею до самой линии волос.

— Оно… — чуть слышно прошептала Анна, — оно доходит до верха левой груди и занимает половину плеча. Я… я не могу носить вечерние платья… и даже… даже бывать где-то, как… как другие девушки.

Тилли взглянула в широко раскрытые ей навстречу глаза: в них читалось такое отчаяние… Впервые в жизни она пожалела, что не была ведьмой и что не может убрать с тела девушки эту безобразную отметину. А банальные выражения вежливого сочувствия не годились для этого юного создания с не по возрасту состарившимся от страданий лицом.