Дункан колебался, боясь читать письмо сестры. Он был близок с Филиппой и Лукасом, своим братом, несмотря на известные политические разногласия, но переписываться им было очень трудно, особенно во время войны. Ради пустяков посылать письмо не станут.

— Что это? — спросила Фиби из-за его спины, положив руки ему на плечи. Она уже во второй раз подобным образом заставала его врасплох, и он встревожился, потому что не слышал ее приближения.

Дункан ножом разрезал конверт и вытащил сложенные листки.

— Письмо от моей сестры, — объяснил он. Даже пылкое приветствие Филиппы не рассеяло его страхов. Интуиция не подвела его, обнаружил он, читая аккуратные строчки, украшенные завитушками, новости были нехорошими.

Фиби сидела напротив него за маленьким столиком, и ее волосы ярко блестели под солнцем. Она была одета в одну из рубашек Дункана, и ее щеки пылали теплым абрикосовым румянцем. Она молча ждала, когда Дункан заговорит.

— Я должен ехать в Чарльстон, — объявил он, наконец. — Мой отец болен.

Она в знак сочувствия дотронулась до его руки кончиками пальцев.

— Но Чарльстон занят англичанами, — осторожно напомнила она. Дункан сам рассказывал ей на пути из Куинстауна, как генерал Клинтон в мае взял город.

— Да, — ответил Дункан. — Любимая, мне жаль, что я так скоро покидаю тебя.

— Ничего подобного. Ты меня не покидаешь, — ответила миссис Рурк со всей властностью, которую давало ей положение хозяйки дома. — Я еду с тобой.

Дункан встал со своего кресла, собираясь сделать все приготовления и отплыть немедленно, но ее слова остановили его на месте.

— Нет, — сказал он. — Это исключено.

— Дункан, не заставляй меня ехать зайцем, — предупредила Фиби, вставая и подходя к нему. — Или пытаться уплыть на первом проходящем судне. Я пойду на все, но здесь не останусь.

Дункан издал долгий вздох и запустил руку в волосы, еще растрепанные с ночи.

— Почему ты так чертовски упряма? — раздраженно спросил он.

Фиби бесстыдно пожала плечами: — Не знаю. Такова моя натура. Но почему ты так чертовски упрям?

— Прошу тебя, не ругайся, — сказал он напряженным голосом, отворачиваясь от нее и направляясь в спальню. — Это нехорошо.

— Я ругалась?! — ответила Фиби, последовав за ним и одеваясь, пока он швырял в сундук рубашки, штаны и прочие необходимые вещи. — Ты должен был предупредить меня, а то я могу ляпнуть что-нибудь в приличном обществе.

Дункан стиснул зубы, но тут же заставил себя успокоиться.

— Черт побери, Фиби, только подобных неприятностей мне от тебя не хватало! Может быть, мой отец уже мертв!

— Знаю, — ответила Фиби с мягкой неумолимостью. — С другой стороны, он может быть жив и здоров, когда было написано это письмо? Если он скончался, а я в этом сильно сомневаюсь, поскольку он твой отец, и, следовательно, должен быть таким же железным, как ты, я буду тебе нужна для утешения. Если он здоров, он захочет познакомиться со своей невесткой.

Дункан некоторое время стоял в упрямом молчании, как мул, которого хотят тащить по грязной дороге, но затем смягчился. Фиби все равно отправится следом за ним, если он оставит ее на острове, и, вероятно, кончится тем, что ее убьют или похитят. По крайней мере, пока она с ним, он может защищать ее.

— Неужели я никогда не переспорю тебя? Фиби приблизилась к нему и обхватила его руками за пояс. Ее волосы пахли солнцем, а от тела исходил слабый мускусный аромат их любви.

— Никогда, пока ты мой муж, — ответила она.

И Дункан понял, что ее слова пророческие.

Они отплыли после полудня, с попутным ветром и отливом. Именно Фиби, отправившаяся исследовать корабль, нашла Симону, спрятавшуюся за ящиком в трюме. Девушка смотрела на нее испуганно и вызывающе. Пожитки Симоны находились в маленьком узелке рядом с ней.

— Что ты здесь делаешь? — спросила Фиби, уперев руки в бедра и понизив голос.

— Я уезжаю, и ты должна радоваться. Ничего не говори Дункану, иначе он отправит меня обратно.

Фиби вздохнула и присела на другой ящик. Свет в трюме был тусклым, и она чувствовала себя неуютно, это место слишком напоминало ей о ее недолгом приключении на борту корабля Морно.

— Чему мне радоваться? — спросила она. — Остров твой дом. Ты ведь родилась на нем, верно?

— Неважно, — ответила Симона глухим голосом, глядя на Фиби с упрямым блеском в глазах. — Найду себе новое место.

— А я думала, что ты решила остаться и соблазнить моего мужа, — сказала Фиби. — Только вчера ночью ты говорила мне…

— Ты хочешь, чтобы я попыталась?

— Нет, конечно. Но если Дункан из тех людей, которым нужны любовницы, он найдет любовницу, будешь ли ты находиться на Райском острове или в Тимбукту. Симона, времена нынче тяжелые и опасные. Тебе было бы лучше не срываться с места.

— Тебе, как я полагаю, тоже. Но ты сорвалась.

Фиби тихо засмеялась и покачала головой.

— Не в бровь, а в глаз!

— Ты скажешь Дункану, что я на борту? Фиби задумалась.

— Нет, — сказала она, наконец. — Ты взрослая женщина, и если хочешь уехать, то это твое дело. Куда ты направляешься?

Симона уперлась рукой в борт корабля, закрыла глаза и вздохнула.

— На большой остров. Там я могу найти работу.

— Зайди в таверну «Корона и лилия» — предложила Фиби. — Спроси мистрисс Белл. Но ни в коем случае не говори ей, что тебя прислала я. Моя недолгая карьера в качестве прислуги не увенчалась успехом.

Симона, явно против своей воли, улыбнулась.

— Я слышала.

— Я принесу тебе еду и воду, — сказала Фиби, вставая. — И никому не скажу о тебе. Но я хочу, чтобы ты взамен ответила на один вопрос.

— Какой? — спросила Симона. Ее глаза были по-прежнему закрыты, и во время недолгих пауз в разговоре она что-то тихо мурлыкала себе под нос.

— Что заставило тебя передумать — ты же хотела остаться? — Та перемена, которую, я увидела в Дункане, — ответила Симона. — Сперва я пыталась не замечать этого, но от правды не уйдешь. Ты даешь ему нечто большее, чем наслаждение. Ты прикасаешься к той части его души, до которой другие женщины даже не могут дотянуться.

Фиби, ничего не ответив, покинула Симону с ее узелком и ее достоинством и поднялась на главную палубу, чтобы посмотреть, как остров исчезает за ослепительным горизонтом.

Дункан, как и вся его команда, был занят, и Фиби постаралась не путаться под ногами, ходить незаметно, как будто она тоже ехала зайцем.

Во время полуденного обеда на нижней палубе в камбузе Фиби собрала свою порцию на большую деревянную доску, добавив еще чуть-чуть, и заявила коку, что предпочитает есть в капитанской каюте. Она направилась в маленькую каморку, которую должна была делить с Дунканом во время плавания хотя они вдвоем едва ли уместились бы на койке, на тот случай, если кто-нибудь будет за ней следить. Там она поела, затем собрала сыр, хлеб, вяленое мясо, банан и флягу воды в кожаную сумку и пробралась в трюм. Симона приняла пищу с достоинством и пробурчала слова благодарности.

Фиби вернулась в каюту, сняла платье, легла в одной сорочке на койку и заснула. Когда она проснулась, Дункан был рядом с ней, с растрепанными волосами, в одних бриджах и со своей невыносимой ухмылкой.

— Хорошо, что вы проснулись, мистрисс Рурк, — сказал он. — У меня есть к вам дело. — Правой рукой он гладил ее ногу, от колена до бедра, одновременно стягивая с нее тонкую нижнюю юбку.

Фиби вздохнула и удовлетворенно вытянулась.

— Какое дело? — спросила она, пока он обнажал ее груди и подготавливал их к удовольствию легкими поглаживающими движениями пальцев.

— Самого интимного свойства, — ответил он, прикасаясь языком к ее соску.

Фиби выгнула спину и застонала.

— Ты… знаешь, сколько шума я делаю, — сумела вымолвить она, уже запустив пальцы в его волосы и привлекая его к себе. — Что скажут твои люди?

Дункан чуть-чуть приподнял голову только для того, чтобы ответить:

— Они скажут, что я счастливый ублюдок.

— А теперь, — сказал Дункан, когда они лежали, утомленные любовью, на койке в его каюте, по-прежнему переплетя руки и ноги, — скажи мне, кого ты прячешь в трюме.