Фиби набрала в грудь воздуху, чтобы отрицать обвинение, но все же промолчала. Нельзя начинать свой новый чудесный брак со лжи мужу это означало бы разрушить краеугольный камень их отношений и все, что было для нее самым драгоценным.

— Я обещала, что не скажу, — пробормотала она подавленно. — Хотя это неважно. Если ты сам спустишься в трюм, она все равно решит, что ее выдала я.

— Она… — пробормотал Дункан, проведя по изгибу скулы Фиби кончиком указательного пальца и поглаживая ее губы, которые не утратили своей чувствительности после его поцелуев. — Это наверняка не Старуха, поскольку она не стала бы утруждать себя игрой в прятки. Наоборот, она заявила бы свои права на эту каюту и взяла бы на себя мои обязанности, а также кока и штурмана. Так что наша путешественница, очевидно, Симона.

Фиби облегченно вздохнула.

Как раз в тот момент, когда я начала ей нравиться… — пожаловалась она.

Дункан взглянул на нее с задумчивым выражением на лице.

— Симона не рабыня и не пленница, — сказал он наконец своей погрустневшей жене. — Если она хочет покинуть остров и найти свое место в мире, никто не запрещает ей это сделать, как и любому другому из моих домочадцев. Конечно, кроме тебя. — Он усмехнулся и прикоснулся губами к ее рту, как будто пробовал дорогое вино. — Тебя я не смогу потерять.

Фиби чувствовала возбуждение, ее тело уже проснулось и снова расцвело под ласками Дункана. Она хотела задать ему важные вопросы, но ее мысли разбегались, словно она слишком много выпила.

— М-м-м… это очень приятно. Но, если ты снова заставишь меня кричать, как в прошлый раз, я уже никогда не решусь покинуть эту каюту…

— По мне, это было бы прекрасно, — хрипло сказал Дункан, неторопливо и немилосердно продолжая разжигать в ней огонь, приводя ее в крайнюю степень возбуждения. — Во всяком случае, здесь ты не сможешь вляпаться ни в какую историю.

— Это… О Боже, Дункан… Это ты так думаешь…

Он снова овладел ею, и вскоре ее бессвязные слова сменились тихими стонами. Став на колени между ног распростертой перед ним жены, приподнимая ее за бедра, Дункан с каждым неистовым рывком проникал в нее все глубже. Фиби вздымалась всем телом ему навстречу, и ее всхлипы и вздохи слились в один непрекращающийся стон.

Когда все закончилось, она неподвижно замерла в изнеможении и безмерном блаженстве. Фиби смотрела на чудесное лицо мужа, когда он отдавался на милость удовольствия, и ее переполняла радость, потому что он впервые не смог скрыть от нее своих чувств.

— Если мы будем это продолжать, — сказала она, гладя Дункана по голове, после того как он повалился рядом с ней, положив щеку ей на грудь, — у нас будет больше детей, чем я хотела бы родить без анестезии и классов Ламаза.

— Говори по-английски, — сказал Дункан невнятно, не поднимая головы с ее груди.

Фиби засмеялась.

— Я пытаюсь, милый. Действительно пытаюсь. — Она снова помрачнела, вспомнив о Симоне. — Что мы будем делать с нашим зайцем?

Дункан вздохнул.

— Что мы можем сделать? — проворчал он.

— Я могу спуститься и сказать ей, что ты видел, как я относила ей еду а ты именно так все узнал и догадался, что она прячется на корабле, верно?

— Она тебе не поверит.

В Фиби нарастало отчаяние.

— Ты прав. К тому же Симона чертовски горда, думаю, она скорее согласится проделать весь путь в трюме, чем позволит тебе узнать, что ее сердце разбито.

Дункан поднял голову и посмотрел Фиби в глаза.

— Прошу тебя, не романтизируй ситуацию, — сказал он. — Симона молода и очень красива. Она свободна. Со временем она преодолеет свою страсть, и сама будет поражаться, что она во мне находила.

Фиби запустила пальцы в его мягкие блестящие волосы, такие приятные на ощупь. Волосы любимого человека.

— Нет, — сказала она. — Полагаю, ты был ее первым любовником. В ее сердце навсегда останется маленький шрам, который будет болеть всякий раз, как она вспомнит о тебе.

Он издал преувеличенный стон тоски и отчаяния.

— Вижу, что ты не только берешь надо мной верх в каждом споре, но и вообще ничего мне не оставляешь.

Фиби приподняла голову, чтобы поцеловать его в подбородок, уже покрытый щетиной, хотя он брился только утром, перед тем как они отправились в путь.

— Мой долг жены восемнадцатого века не дать тебе сбиться с пути истинного, для чего мне придется при необходимости применять палку с крюком на конце. Что касается Симоны…

Дункан застонал снова. На этот раз громче.

— Я буду носить ей еду и воду, пока мы не прибудем в Куинстаун и, она не сойдет на берег, — безапелляционно заявила Фиби. — А ты можешь не замечать ее и стараться, чтобы ее не обнаружили, пока мы не прибудем в порт.

— Мы не будем заходить в Куинстаун, — сказал Дункан с обезоруживающей логичностью. — Если ты не забыла, там кишмя кишат британские солдаты, и любой из них захочет повесить меня на крепкой веревке и тренироваться на моем трупе в штыковом бою.

— Но мы же не можем везти ее в Штаты… колонии, я хочу сказать, — возразила Фиби с пылающим лицом, потому что, как ни странно, она, в самом деле, забыла, что Куинстаун не такой порт, куда Дункан может приплыть с развевающимися флагами и под звуки фанфар. Но, с другой стороны, Чарльстон ничуть не лучше, а он ведь направляется прямо туда.

На краю ее сознания цеплялось что-то еще, какая-то неясная, но неотложная забота, но Фиби не могла уловить ее в своем одурманенном состоянии. Она понизила голос до шепота:

— Симона — чернокожая.

— Да, — сухо ответил Дункан. — Я это уже выяснил.

Фиби шлепнула его по плечу достаточно сильно, чтобы передать свое раздражение.

— Дункан, ты не можешь везти эту женщину, девушку туда, где ее могут продать в рабство!

— Да, — сказал он. — Но она сама решилась на это плавание, я ее не заставлял. Я не стану рисковать жизнями своей жены и команды…

Она приложила палец к его губам.

— Тебе не надо этого делать, — заметила она рассудительно. — Можешь отправить Симону на берег в ялике, когда мы подойдем к Куинстауну. После этого она сама о себе позаботится.

Дункан снова напустил на лицо непроницаемое выражение.

— Это разрушит иллюзию, будто я не знаю, что она путешествует в трюме, не так ли? Боже милосердный, Фиби, все это так сложно, так по-женски! Гораздо проще сказать девчонке, что я все знаю, и что ей не нужно прятаться в трюме, как крысе, питаясь объедками. Мы отправим ее на берег завтра вечером мои друзья переправят ее на большой остров.

Фиби терпеливо ждала, когда он закончит.

— Это хорошая идея, — согласилась она. — Я имею в виду вторую часть, про твоих друзей, которые доставят Симону в Куинстаун. Но до завтрашнего вечера, мой супруг, ты должен оставить все как есть. Когда настанет время отправлять ее на берег, скажи мне, и я все устрою.

— Каким образом?

— Не знаю, но у меня есть целые сутки, чтобы придумать что-нибудь.

Дункан выругался про себя и спрыгнул с койки, чтобы привести себя в порядок. Он по-прежнему был капитаном корабля, в конце концов, и не мог проводить все время в своей каюте, занимаясь любовью с женой. «Тем хуже», — подумала Фиби. Он действительно был само загляденье: мускулистый, загорелый, с длинными, слегка растрепанными волосами даже следы от хлыста на его спине не портили физического совершенства человека по имени Дункан Рурк.

Пират. Патриот. Будущий отец.

Фиби улыбнулась, вспомнив о своей тайне. Она не скажет Дункану про ребенка, пока не будет уверена в беременности. А поскольку месячные у нее никогда не отличались регулярностью, ей понадобится некоторое время, чтобы узнать наверняка.

Когда Дункан привел себя в приличный вид, наклонившись над койкой, поцеловал Фиби в лоб и вышел из каюты, она встала, обтерлась мокрой губкой и надела платье женщины, погибшей при кораблекрушении.

— Он знает! — бросила Симона обвинение, когда во время ужина Фиби появилась в трюме, принеся тарелку с горячей едой, вилку и кувшин со свежим кофе последнее было роскошью, доступной только контрабандистам и пиратам. — Ты все рассказала Дункану про меня!