— Ты не станешь пускать меня к себе в постель, пока я не возьму тебя в жены, — сказал он медленно. — Это шантаж, Фиби.

— Нет, — ответила она, и он уловил лимонный аромат ее кожи и вспомнил, как храбро она держалась, спасаясь вплавь с корабля Жака Морно, какой она была на ощупь теплой, гибкой и нетерпеливой, как она билась под ним, равная ему в любви и во всем остальном. — Дункан, ты научил меня хотеть тебя, и я страдаю от своего решения не меньше, а больше тебя. Но я научилась ценить себя, и я не вещь, которую можно использовать и выкинуть.

Дункан вспомнил лекции, которые читал Алексу, относительно брака и воспитания детей. И, кроме того, он любил Фиби, хотя еще не мог сказать ей этого. Он сперва должен найти верные слова или, возможно, переложить свое признание на язык музыки.

— Ну хорошо, — сказал он. — Если ты хочешь брака, будь по-твоему. Сегодня же.

Фиби удивленно посмотрела на него:

— Нам не нужно свидетельство или что-нибудь такое?

— Если хочешь, можно написать и засвидетельствовать все необходимые бумаги, — согласился Дункан. — Если ты не забыла, я капитан корабля, у меня даже в военное время есть полномочия совершать брачную церемонию.

— Но ты же будешь женихом! — сказала она.

Он засмеялся, привлек ее к себе и запечатлел легкий поцелуй на лбу. Сердце Фиби заныло при этом невинном прикосновении, и в чреслах возникло сладостное напряжение.

— Да, и когда церемония закончится, Фиби, ты станешь моей женой перед Богом и людьми. Заместителем жениха может стать Алекс, возможно, ему пойдет на пользу, если он представит себя в роли жениха со всеми прелестями брачной ночи, ожидающими его.

Фиби покраснела.

— Ты уверен, что это законно?

Дункан поцеловал ее в губы, на этот раз страстно, и затем, нагнувшись, на миг прикоснулся губами к мягкой выпуклости над ее корсажем. Фиби задрожала в его объятиях, и его охватило искушение соблазнить ее, потихоньку отвести в свою спальню и терзать ее, пока от издаваемых ею криков экстаза не задрожат черепицы на крыше.

— Да, — ответил он, наконец — Этот брак свяжет нас перед Богом и людьми, и ты получишь все документы, кольца и прочие глупости, которые бы это подтверждали. Я напишу своей семье в Чарльстон, и, если что-нибудь со мной случится, ты найдешь там приют.

Фиби напряглась в его объятиях.

— Ничего с тобой не случится, — заявила она. — Я прошла весь, этот путь и вытерпела все беды вовсе не для того, чтобы потерять тебя. Кроме того, не думаю, чтобы твоей семье понравились мои политические взгляды.

Дункан дотронулся пальцем до кончика ее носа.

— Фиби, Фиби, — хмуро упрекнул он, — мы не должны забывать о реальности. Идет война, а у меня есть другие враги, кроме англичан. Меня могут убить в любой момент. И я должен принять меры, чтобы ты нашла приют у моего отца и брата. Разумеется, они не согласятся с твоими бунтарскими взглядами, но они полюбят тебя, можешь быть в этом уверена.

На ее густых ресницах заблестели слезы. Эта женщина, которая не теряется перед лицом негодяев, акул и туземцев с копьями, рыдала от единственного предположения о гибели Дункана, и ее чувства тронули его больше, чем он позволил бы себе признаться ей.

— О'кей, о'кей, — сказала она на этом странном, ублюдочном английском, которым Дункану еще предстояло овладеть. — Давай не будем заглядывать далеко вперед, ладно? О завтрашнем дне будем думать завтра.

Дункан взял ее рукой за подбородок и, приподняв ее лицо, поцеловал.

— Хорошенько подумай, Фиби, — сказал он, когда слезы перестали струиться из ее глаз. — Ты играешь в опасную игру, связывая свою судьбу с моей. Наказание за измену — смерть.

— Я знаю, — тихо сказала она. — Но, Дункан, жизнь всегда кончается смертью. Имеет значение лишь то, что ты делаешь на самом деле, а не то, о чем мечтаешь или чего боишься.

Он провел рукой по ее волосам.

— Пусть будет так, — сказал он. — Мы поженимся до сумерек и будем танцевать, пока играет музыка. Теперь иди и приготовься, а я скажу Алексу, что скоро он тоже станет женихом.

Фиби, как пьяная, возвращалась в дом, держась рукой за резную балюстраду лестницы. Сейчас, после предложения Дункана, вся ситуация гораздо больше, чем прежде, казалась невероятным сном. Фиби хотела стать женой Дункана и опасалась нет, безумно боялась проснуться в прежней жизни, где от человека, которого она любила, остались лишь слова на потрепанных, выцветших страницах старинной книги. Она могла в любой момент вновь оказаться в двадцатом веке, как тот парень из телесериала, без конца «перепрыгивающий» из века в век, не успевая даже попрощаться.

Она вошла в свою комнату, села на стул перед туалетным столиком и посмотрела на свое отражение в зеркале. Если придется, она готова встретиться лицом к лицу с англичанами или даже с пиратом Морно, но расстаться с Дунканом было бы непереносимым горем. Особенно после того, как он станет ее мужем.

Фиби долго сидела, пытаясь собраться с мыслями, одна часть ее существа дрожала от страха, другую переполняло торжество. Неожиданно кто-то постучал в дверь, и она обернулась, решив, что это Старуха или, может быть, Дункан пришел сказать, что передумал.

— Войдите! — произнесла она слегка дрожащим голосом.

Но в комнату вошел Алекс, не закрыв за собой дверь вероятно, ради соблюдения приличий, и медленно направился к Фиби.

— Надеюсь, вы извините мое вторжение, — сказал он, глядя на Фиби добрыми и печальными глазами. — Я пришел убедиться, что вы действительно желаете этой свадьбы, и вас не гонят под венец насильно.

— Вы плохо думаете о своем друге Дункане, — заметила Фиби. — Когда я впервые появилась здесь, вы решили, что он держит меня узницей в погребе, Алекс вздохнул, и Фиби увидела крохотные капельки пота, блестящие на его лбу. Ему понадобились значительные усилия, чтобы прийти к ней.

— Наоборот, — возразил он, — я знаю, что Дункан Рурк лучший из людей. Однако факт остается фактом: когда ему что-нибудь взбредет в голову, он считает, что все разумные люди согласятся с ним. Даже если они брыкаются и кричат. Что касается инцидента с погребом… Знаете, он однажды запер меня там в шутку, забыл про меня и отправился на охоту.

Фиби улыбнулась. — Наверно, он подумал, что там вы лучше сохранитесь, — сказала она, указывая на кресло у окна. — Садитесь, Алекс.

Он с большим трудом добрался до оконной ниши, прикрытой легкими газовыми занавесками, и сел. Достав платок из безукоризненно чистого голубого жилета, вытер лицо, шею и вздохнул.

— Мы с Дунканом выросли вместе, — оказал он после нескольких секунд напряженного молчания. — Он мне ближе, чем родной брат.

Улыбка сошла с лица Фиби. — Значит, вы были там, когда британский капитан высек его?

Алекс заметно поморщился и, так побледнел, что Фиби вскочила на ноги и налила ему чашку воды из графина, стоявшего рядом с ее неприбранной постелью.

— Он рассказывал об этом, да?

— Да — ответила Фиби. — Включая и affaires de coeur [1]с миссис Шеффилд.

— Я в то время был в школе, — сказал Алекс между двумя глотками воды. Краски начали возвращаться на его лицо. — Мой отец поехал с мистером Рурком и Лукасом, когда они силой освободили Дункана, хотя едва не опоздали.

— Дункан сказал, что очень долго выздоравливал.

— Прошел целый год, прежде чем он поправился, — начал Алекс, его отсутствующий взгляд, казалось, застыл на какой-то далекой картине прошлого. — Дункан заболел воспалением легких, настолько он был ослаблен и едва не умер.

Фиби молчала, надеясь, что мысли Алекса следуют тем же путем, что и ее размышления. Если Дункан выжил после зверского избиения и последующей болезни, то Алекс тоже должен преодолеть свои несчастья.

— Знаете, он так и не сумел забыть об этом, — произнес Алекс. — Потому-то он и играет эту великолепную и ужасную музыку.

Фиби кивнула.