— Еще бы, — откликнулся Дункан. Определить выражение его лица в мерцающем свете было невозможно, но тон голоса был вполне скептическим. — Настолько прекрасно, что из-за тебя человека чуть не засекли до смерти.
Фиби передернуло. Проведет ли она остаток жизни в этом веке или вернется в свое время, она никогда не забудет, что случилось с сержантом Биллингтоном, и никогда до конца не простит себя за это.
— Это был несчастный случай, — ответила она через минуту, проглотив комок в горле. — Что я могла сделать? Позволить майору Лоуренсу приставать ко мне? Я боролась, сержант пришел мне на выручку, и я очень ему благодарна. Однако я не просила его о помощи и хотела бы, чтобы вы не забывали об этом.
Дункан встал с перевернутого ящика, на котором сидел что касается Фиби, то она примостилась на чем-то вроде трехногого табурета, и открыл буфет, подняв облако пыли. Фиби громко чихнула.
— Тихо, — приказал Дункан, возвращаясь с бутылкой и двумя деревянными чашками. — Мы прячемся, если ты этого еще не поняла. Или, может быть, ты хотела подать сигнал какому-нибудь британцу соотечественнику?
Фиби фыркнула: — Все с самого начала? Дункан Рурк, я — не шпионка.
— Тогда почему ты сбежала с Райского острова без моего разрешения?
— Потому что… — Она помолчала, глядя, как он разливает вино по чашкам, которые торопливо вытер подолом своей льняной рубашки, и взяла одну из них, протянутую ей. — Потому что во мне стали развиваться симптомы зависимого поведения. От тебя.
— Зависимого поведения?
— Я хотела заботиться о тебе.
Дункан изящно отпил из своей чашки и только после этого ответил: — И это нехорошо?
— Само по себе, конечно, нет, — сказала Фиби, покраснев и на мгновение отведя взгляд. — Но иные проблемы могут… и должны быть решены только тем, кого они одолевают. — Снова посмотрев на Дункана, она увидела, что он поднял темные брови и внимательно наблюдает за ней поверх чашки.
— И в чем, по твоему мнению, состоит проблема, которую я должен решить? — спросил он.
Фиби вздохнула. — Откуда я знаю? — ответила она с раздражением. — В чем бы она ни состояла, она заставляет вас молотить по клавесину так, будто вы пытаетесь сокрушить потоком звуков райские врата.
— Или врата ада, — с ухмылкой пробормотал Дункан, снова наполняя обе чашки. — Ты права, — согласился он через несколько минут. — Тебе в мои проблемы лучше не вмешиваться. Иначе ты только навредишь себе.
Фиби слегка откинулась назад на табурете очень серьезная и чуть-чуть пьяная. Однако она не чувствовала угрызений совести, а, наоборот, находила дерзкое и даже в чем-то безрассудное удовольствие от опьянения, потому что, в сущности, ей впервые было хорошо после всего, через что она прошла за последние дни. Время для сожалений наступит утром, когда у нее будет головная боль и тошнота. Фиби захотелось оставить дневник для своих наследников, если таковые у нее окажутся, и дать им совет покупать акции Ксерокса, Ай-Би-Эм и Майкрософт. Она моргнула, икнула и протянула Дункану пустую чашку.
Дункан покачал головой, забрал у нее жалкий сосуд и поставил его на бочонок, где сальная свеча пыталась бороться с темнотой.
— Спасибо, — сказал он с бледной улыбкой на губах.
— За что? — спросила Фиби, нахмурившись.
— За заботу, — ответил он. — Фиби, со мной ты в полной безопасности. Сейчас я тебе постелю, а утром мы отправимся в более надежное место.
Фиби, прищурившись, всматривалась в темноту, окутавшую их непроницаемой завесой.
— Ложиться здесь? Рядом с крысами, мышами и пауками? Так не пойдет!
Дункан вздохнул. — Я сам ночую здесь в случае необходимости, — сказал он успокаивающим тоном. — И эти твари меня не тревожат.
Фиби усмехнулась. Либо она выпила явно больше вина, чем ей казалось, или же оно было значительно более крепким, чем то, что она обычно покупала в супермаркете.
— Ты спишь в погребе? Прославленный Дункан Рурк? Ради Бога, скажи, почему?
— Именно потому, что я прославленный и даже, можно сказать, знаменитый Дункан Рурк. А теперь кончай болтовню и ложись спать. Бегство из Куинстауна может оказаться непростым делом, и тебе понадобятся все твои силы.
— Я боюсь! — призналась Фиби.
— Это разумно с твоей стороны, — ответил Дункан. Он поднял свечу, и ее мрачное мерцание выхватило из темноты кровать с веревочной сеткой вместо матраса, изъеденным молью одеялом и подушкой, которая выглядела так, будто уже служила домом для мышиной семьи. — Я думаю, что немножко разумного страха было бы для тебя полезно. Он не даст тебе делать глупости, хотя, признаться, надежда на это невелика.
— Я сюда не лягу, — заявила Фиби. Но она устала от вина и тяжелой работы в таверне мистрисс Белл.
— Ну, вот еще, — ответил Дункан, нежно взяв ее обеими руками за плечи. — Я лягу с тобой. Если появятся крысы, я отгоню их.
— А кто отгонит тебя? — спросила Фиби, подавляя зевок, хотя ее бедра приятно напряглись при мысли о том, чтобы делить постель узкую или широкую с Дунканом.
Он усмехнулся и ответил: — Куинстаунское подразделение армии его величества, если мы не задуем свечу, а ты не прекратишь молоть языком.
Мерцающее пламя погасло, оставив их в полном мраке, но Дункан уверенно положил девушку на кровать и лег сам, прижавшись к ней грудью и бедрами.
Странное возбуждение охватило Фиби в эти мгновения, но с ее сердцем происходило что-то еще более дикое. Переполнявшие ее чувства были столь сильны, что глаза наполнились слезами. Девушка была рада, что лежит спиной к Дункану и в темноте он не может видеть ее лица.
Но Дункан тут же нашел рукой ее подбородок и повернул ее лицо к себе, и все ее тело предательски подчинилось. Он поцеловал ее не со страстью, а так, словно его притягивала к ней неведомая сила, и он был вынужден прикоснуться своим ртом к ее рту. Стон протеста, одиночества, желания зародился где-то в глубине его груди, и Фиби почувствовала около своего бедра его горячую твердую плоть.
Сначала поцелуй был неуверенным, но затем Дункан крепко прижался к ее губам, выпуская на свободу какие-то стихийные силы, и их языки вступили в борьбу и примирились. Фиби сдалась, хотя чувствовала, что Дункан все еще сопротивляется, все еще пытается сдержаться.
— Я обещал, что ты будешь со мной в безопасности, — произнес он, задыхаясь, когда поцелуй наконец закончился.
Фиби любила Дункана. Она до конца поняла это только сейчас, и если не могла сказать ему это словами, то могла сказать своим телом. Ее руки скользнули под его рубашку, лаская теплое и твердое, как гранит, тело. Он был гладким, мускулистым и очень опасным.
Дункан застонал и опустил голову, чтобы еще раз покорить ее рот. Фиби тихо застонала от отчаяния и нежности и подумала, что если он сейчас же не овладеет ею, то она просто умрет.
Но, хотя Дункан явно желал ее не меньше, чем она его, он не торопился. Он раздевал ее, целуя и лаская каждый изгиб и ложбинку ее тела, и его благоговейные прикосновения зародили в Фиби чувство, что точно так же язычники боготворят своих идолов. Он сжал ее сосок губами и тут же прикрыл ее рот ладонью, заглушив протяжный глухой крик.
Фиби выгнула спину, тихо постанывая и не осознавая ничего, кроме чувств, которые Дункан разбудил в ней. Она не знала и даже в самых буйных фантазиях никогда не воображала, что любовь может быть такой.
Когда Дункан насытился грудью Фиби, а она лежала мокрая и обессиленная, так тяжело и сладко было желать его, стремиться к нему, неосознанно стараться победить его, он скинул с себя одежду и медленно накрыл собой тело девушки. Она почувствовала, как напряглась его плоть, стремясь к ее влажному лону, и издала сладострастный стон, приглушенный его ладонью.
Дункан поцеловал ее в лоб, погладил по спутанным влажным волосам и прошептал:
— Твое тело стремится ко мне, но что говорит твой разум, Фиби Тарлоу? Мне не нужна женщина, которая не хочет мне отдаться.
Одурманенная, она лишь кивнула головой, положила ладони на его ягодицы, побуждая войти в нее, и поцеловала ладонь, закрывающую ее рот. Дункан не стал больше мучить ее, оттягивая момент обладания: он знал, что она ждет его, и овладел ею одним сокрушительным, неистовым рывком.
