Со вздохом облегчения я приступила ко второй стадии ритуала. Для этого я приготовила моток веревки и стала завязывать узелки — по одному на каждое счастливое воспоминание из нашей с Эдом жизни. Первый узелок символизировал наше знакомство, второй — новогоднюю ночь. Завязывая третий, я думала о вечеринке в честь нашей помолвки, четвертый — о дне свадьбы. На пятом узелке вспомнила, как была счастлива, переехав в его дом. Потом я подожгла конец веревки и стала наблюдать, как желтое пламя аккуратно ползет вверх. Огонь поднимался медленно, но неумолимо, оставляя за собой хвост искрящихся угольков и тонкий завиток дыма. Через тридцать секунд мои воспоминания превратились в горсточку пепла, которую я смыла в раковине. Напоследок я порылась в бумажнике и достала фотографию Эда. Он всегда был очень фотогеничен, но на этом снимке вышел отвратительно. Наверное, фотоаппарат случайно сработал, потому что глаза у него были в кучку. Он хмурился, всматриваясь во что-то, и это подчеркивало его двойной подбородок. Он был небрит и казался измученным. Я прикрепила фотографию к доске для заметок на кухне и подумала, что надо бы ее увеличить. Потом пошла в ванную, чтобы провести завершающую часть обряда изгнания. Но тут зазвонил мобильный.

— Это мы, — сообщили близнецы, говоря по параллельному телефону. — Ты где?

— В ванной.

— Ты что, принимаешь смертельную дозу таблеток? — завопили они.

— Нет, пока еще нет. Попозже.

— И не режешь вены?

— Спятили что ли, только подумайте, сколько будет грязи!

— И что же ты тогда делаешь в ванной? — подозрительно спросила Беа.

— Изгоняю злых духов, — ответила я.

Выключив телефон, я достала из кармана обручальное кольцо и посмотрела на него в последний раз. На внутренней стороне Эд приказал выгравировать «Навеки». Это вызвало у меня безжизненную усмешку. Потом, осторожно взяв кольцо большим и указательным пальцами, словно кусочек деликатеса, я уронила его в унитаз. Оно лежало там, тускло поблескивая в безжалостном свете потолочного светильника. Я взяла нашу свадебную фотографию, разорвала ее на шесть частей, бросила в унитаз и нажала на спуск. Водоворот закружился и закипел, потом унитаз с рокотом прочистился и потекла вода. Кольцо и фотография утонули, но остался один кусочек. К моему раздражению, это был кусок с лицом Эда, и он упрямо отказывался сливаться. Меня страшно выводило из себя, что он вот так болтается в моем унитазе и весело улыбается, будто ничего не случилось. Так что я опять нажала на спуск, и обрывок фотографии бешено завертелся, но, к моему усилившемуся раздражению, упорно всплывал наверх. После десятой попытки я признала поражение, выудила все еще улыбающегося Эда щеткой для унитаза и запихнула в мусорное ведро.

— Теперь Вымой Руки, — устало проговорила я и спустилась вниз.

Мои сливные эксперименты меня слегка утомили, и я решила выпить чаю. Только чайник закипел, как до меня донесся громкий слук: принесли почту. На коврике у двери лежал конверт кремового цвета с пометкой «Нашим новым соседям», сделанной большими круглыми буквами. В конверте оказалась открытка с цветочками и надписью: Добро пожаловать на Хоуп-стрит… Э-ге-гей! Никак у меня знаменитые соседи!.. Беверли и Тревор Макдональд.

Конечно, я понимаю, что вряд ли мой сосед — тот самый Тревор Макдональд. С какой стати знаменитый телеведущий будет жить на самой глухой улочке Кэмбервелла? Нет, если уж Тревор Макдональд выбрал юго-восточный район, у него наверняка один из огромных особняков в георгианском стиле на Кэмбервелл-гроув. Не поймите меня неправильно. Я вовсе не считаю Хоуп-стрит подворотней, несмотря на то что она в Пекхэмском тупике. Мне пришлось переезжать впопыхах, здесь оказалось все, что мне нужно, и у Хоуп-стрит есть свое грубоватое обаяние. А пестрая смесь машин — «бимеры» и «вольво» нос к бамперу с побитыми «датсунами» — говорит о том, что скоро этот район станет очень даже модным. Но, по моим догадкам, мой сосед всего лишь однофамилец, и, наверное, ему это уже надоело. По телефону его все время спрашивают, не он ли тот самый Тревор Макдональд; ему по ошибке приходит почта знаменитого Тревора Макдональда; когда на вечеринке его представляют как Тревора Макдональда, все бурно реагируют. Но, с другой стороны, такая фамилия может пригодиться: всегда можно забронировать столик в ресторане или достать билеты на «Уимблдон».

Когда сегодня утром я шла к автобусной остановке, эти размышления отвлекли меня от моей термоядерной злости по поводу Эда. Я ждала на остановке и ощущала полную безмятежность, мысленно давя Мари-Клер Грей асфальтовым катком, и тут вдруг стоящий передо мной мужчина проделал нечто повергшее меня в полное уныние. Достав пачку «Мальборо», он сорвал целлофан, скомкал его и выбросил. Глядя, как обертка скользит на ветру в канаву, я поняла, что чувствую себя именно так. Как будто это меня скомкали и выкинули за ненадобностью. Может, вам это покажется странным, но после того, что со мной произошло, мне везде чудятся негативные ассоциации.

Чтобы отогнать неприятные мысли, я решила разгадать кроссворд, как обычно, для начала взявшись за анаграммы. Хитрость здесь не в том, чтобы переставлять буквы, но чтобы видеть их. Нужно знать, где спрятана анаграмма, уметь подобрать ключ. К примеру, на анаграмму в кроссворде обычно указывает слово «наоборот», или «вперемешку», или «запутанный». «Перевернутый», «перемешанный», «вверх тормашками» — ключи к анаграммам.

Странно, но, разгадывая анаграммы, я чувствую особую радость. Часто я составляю анаграммы в уме, просто так, для развлечения. Может, это потому, что я единственный ребенок в семье и всегда умела сама себя занимать. Когда удается в конце концов в одном слове обнаружить другое, как бы спрятанное у него внутри, испытываешь необыкновенное удовлетворение. «Роуз» превращается в «узор», «норма» в «роман», «алимент», что символично, в «темнила»! Из сочетания «Эд и Роуз» всегда складывается какой-то «урод из Э.». И очевидно, что «Эдвард и Роуз» содержат все нужные буквы для слова «развод».

По крайней мере, ехать на работу будет нескучно, подумала я. Автобус тарахтел по Кэмбервелл-Нью-роуд. Редакция «Дейли пост» располагается точно напротив галереи Тейт, в коричневом задымленном стеклянном блочном доме с видом на Темзу. Еще здесь находится офис «Объединенной газетной компании», которая выпускает «Санди пост» и «Знаменитости».

Поднявшись на десятый этаж на лифте, я сдернула бейдж с моим именем (в целях безопасности, чтобы не привлекать психов) и приготовилась к таинству. Прошла мимо отдела новостей, отдела графики и задней комнатки, где сидят помощники редакторов. Одарила улыбкой автора колонки сплетен Норриса Хэмстера и нового редактора отдела статей Линду Ли-Трэпп. Пожелала доброго утра Ясновидящей Синтии, нашему астрологу, и Джейсону Брауну, главному помощнику редактора. И в самом конце огромного офиса отдела новостей, возле окна, остановилась у своего «отсека» со шкафчиком и папками. Я знакома со многими ведущими колонок экстренной помощи — иногда мы обедаем вместе, — и все мы жалуемся, что на работе нас притесняют. Наши боссы (в основном мужчины) смотрят на нас подозрительно; мы вроде как добрые ведьмы, живущие в конце улицы. Но я не обижаюсь, что меня выселили в дальний угол, ни капельки, потому что здесь хотя бы более-менее спокойно. В редакции «Пост» всегда жуткий шум. День начинается относительно тихо, к одиннадцати готовятся основные репортажи, и гул усиливается. Люди ругаются, кричат и смеются; телеэкраны непрерывно бормочут; компьютеры гудят, принтеры выплевывают бумагу, разливаются полифонические звонки мобильных телефонов. Но если сидишь в двух милях от эпицентра, до тебя обычно мало что долетает.

— Привет, Серена, — бодро поздоровалась я со своей ассистенткой. — Как поживаешь?

— Ну… — Я насторожилась. — … не жалуюсь. И по крайней мере, — проговорила она, бросив взгляд на улицу, — погодка ничего для этого времени года.

Позвольте объяснить: Серена проживает в городе под названием Клише. За ее манеру сыпать банальностями и избитыми фразами ее впору наградить Золотой Пальмовой Ветвью. Она из тех людей, кто никогда не унывает. Порой она так жизнерадостна, что у меня возникает подозрение, что она не в своем уме. Тем более что на домашнем фронте у нее затяжной кризис. Ей под сорок, серая мышка с тремя детьми и жутко занудным мужем по имени Роб (анаграмма «бор»).