На третий день подъехал с берега на шлюпке коллежский асессор Лохвицкий, нарочный от военного губернатора Камчатки. Он привез командиру шхуны почту и последние новости. Перед Воином Андреевичем в его каюте сидел живой свидетель обороны Петропавловска, осунувшийся, измотанный нелегкой верховой ездой по горным тропам и перевалам. Хозяин приказал подать рома, чтобы подкрепиться для бодрости, и стал жадно расспрашивать о недавних событиях, о Василии Степановиче Завойко, военном губернаторе Камчатки и командире Петропавловского порта. О нем шла слава как о деятельном организаторе, способствовавшем экономическому развитию полуострова. Оборона Петропавловска оказалась в хороших руках, хотя и маловато было в распоряжении Василия Степановича боевых штыков и припасов. Местный гарнизон, включая флотский экипаж и добровольцев, не насчитывал и тысячи человек.

Воин Андреевич затаив дыхание слушал рассказ Лохвицкого. И перед глазами вставали недавние события, тяжкие, но героические. 17 августа перед Петропавловском появилась англо-французская эскадра — три фрегата, бриг, корвет и пароход. Вход во внутреннюю бухту защищали всего лишь два русских корабля: фрегат "Аврора" и транспорт "Двина", да на прибрежных сопках в районе Петропавловска были установлены шесть батарей береговой обороны. Противник обладал по меньшей мере трехкратным превосходством в количестве артиллерийских стволов, значительным перевесом и в людской силе.

Но защитники Петропавловского порта твердо помнили суворовскую заповедь — "воевать не числом, а умением". Невиданный героизм и упорство проявили русские солдаты, моряки, горожане-добровольцы. Они разгромили и сбросили в море вражеский десант. На десятый день обороны обескровленная союзная эскадра покинула Авачинскую бухту.

Василий Степанович Завойко не собирался благодушествовать на лаврах победителя. Он был почти уверен, что в будущем году союзная эскадра, еще более мощная и лучше подготовленная, повторит нападение, и настойчиво просил Римского-Корсакова доставить до заморозков с Нижнего Амура хотя бы несколько тяжелых орудий и порох.

Воин Андреевич сам проводил Лохвицкого на камчатский берег. На берегу он встретил обитателей Большерецка, человек десять, приехавших к устью за рыбой. Русский склад лица, русская речь, русские имена произвели на бывалого моряка приятное впечатление. Он отметил в своих записках, что все это как-то не пахнет отдаленной, чужой страной. У местных жителей удалось купить мешок прекрасного камчатского картофеля, который оказался большим лакомством для экипажа.

Мореплаватель отметил, что берег у Большерецкого устья — это такое же унылое, безжизненное место, как и Петровская коса. Голая прибрежная низменность лишена всякой растительности. Лишь однажды, когда погода прояснилась, моряки различили вдалеке на востоке снежные вершины горной цепи. Зрелище было эффектным и красочным. При закате солнца горы осветились сперва нежно-розовым цветом, который мало-помалу перешел в лиловый, потом в нежно-голубой, а в сумерки сделался серым.

И здесь, на Камчатке, пытливого исследователя интересовала не только суровая и красочная природа сама по себе, но и в первую очередь возможность широкого хозяйственного освоения полуострова. "Камчатка славится в здешнем краю своей овощыо", — отмечает Воин Андреевич в одном из писем. Далее он пишет, что местные жители успешно выращивают картофель, репу, редьку, а из хлебов — ячмень да овес. Только капуста здесь не удается: она не завивается в корне, а растет пучками, как свекольная ботва. Говоря о несметных рыбных богатствах Камчатки, В.А. Римский-Корсаков ссылается на слова Крашенинникова: "В одной Камчатке столько пород съестной рыбы, сколько на всем остальном пространстве земного шара".

Впоследствии, в одном из писем родным Воин Андреевич делится своими мыслями о будущем Камчатки, ее роли в хозяйственном освоении восточной части России. По его глубокому убеждению, лучше взяться за Камчатку, чем за сибирское побережье Охотского моря и за все пространство к востоку от Лены. В Камчатке и соболи лучше, и рыбы больше, и климат благоприятней, а Петропавловский порт — один из лучших в мире. С приобретением же Амура Камчатский полуостров значительно приблизится к средней Сибири в сравнении с портами Охотского побережья. Можно будет наладить бесперебойное снабжение Камчатки сибирским хлебом в обмен на камчатскую рыбу и пушнину. Будущее пароходство по Амуру откроет путь и переселенцам в восточные области страны. Об этом думал тогда мореплаватель, очутившись на пустынном западном побережье Камчатского полуострова.

Шхуна нуждалась в серьезном ремонте. Приходилось опасаться, что возобновится течь. Попытки войти в устье реки Большой и там произвести ремонтные работы не увенчались успехом. Вход в реку преграждал подводный бар, через который перекатывались стремительные буруны. Неудачей закончилась попытка исследовать устье. Высланную со шхуны гичку с матросами опрокинуло в бурунах. Двое гребцов утонуло. Остальным помогли спастись местные жители. Пришлось отложить ремонт до возвращения в Амурское устье и покидать камчатский берег, рискуя вновь попасть в тяжелое положение в открытом море.

В Большерецке серьезно заболел воспалением горла один из офицеров экипажа, мичман Анжу. Для маленького экипажа это была ощутимая потеря. Сам командир шхуны расшиб ногу и не мог ничего надеть, кроме широкого парусинового сапога. Тем не менее он не освобождал себя от вахтенной службы. Вахту держал сидя, опустив поврежденную ногу в кадку и окутав ее шинелью, чтобы соленые брызги волн не намочили рану. Командира могли сменить на вахте механик или доктор. Этим двум отважным и достойным своим сослуживцам Воин Андреевич всегда мог поручить такое, что далеко выходило за рамки их прямых служебных обязанностей.

Но вот Камчатка осталась далеко позади. 10 октября 1854 года шхуна бросила якорь в Петровском зимовье, выдержав перед этим жесточайший шторм со снежной метелью у северной оконечности Сахалина.

Суровую зиму экипаж проводил в Петровском зимовье. Шхуну вытащили на берег. Воин Андреевич пребывал в новых заботах и хлопотах. Приходилось заниматься текущим ремонтом и подготовкой судна к будущей навигации, размещением экипажа на берегу, заботиться о продовольственном снабжении. Питались олениной и амурской рыбой, которую добывали в достатке. Да и в компанейской лавке можно было по умеренной цене приобрести любые продукты, кроме разве что свежих фруктов. Для командира шхуны нашлась в одной из изб просторная комната, впрочем, без всякой мебели. На помощь пришел корабельный плотник, умелец на все руки, смастеривший из сосновых досок все необходимое.

Заботы заботами, а тянуло непоседливого Воина Андреевича к дальним прогулкам, в приамурские сопки, в тайгу. Хотелось поохотиться на рябчиков, просто побегать на лыжах, пополнить свои наблюдения и записи. Очень скоро он убедился, что лучший и незаменимый вид транспорта в здешних условиях — ездовые собаки. Воин Андреевич стал присматриваться к аборигенам, пользовавшимся собачьими упряжками, а потом обзавелся и собственным выездом.

"Я уже описал вам, как при таких случаях необходимы здесь собаки, как мало надежды на лошадей, — написал он родителям. — День ото дня я больше в этом убеждаюсь, и теперь, когда уже собаки во всех упряжках свыклись и приучились, езда сделалась такой удобной и покойной, как лучше желать нельзя".

В том же письме Воин Андреевич сообщает, что всю зиму Амур кормил экипаж свежей осетриной, стерлядью, щукой, карасем и другими породами рыб. Из оленины повар готовит такие вкусные бифштексы и ростбифы, что можно забыть и о говядине.

Когда широкий Амур оказался скованным крепким ледяным панцирем, В.А. Римский-Корсаков нередко отправлялся на нартах в Николаевский пост, превратившийся теперь в административный центр края, к другу и единомышленнику своему по общему делу Невельскому. Пост становился довольно многолюдным селением. Плотницкие команды из солдат и матросов рубили все новые избы и амбары. Повсюду белели недостроенные срубы. Пахло смолистой стружкой. Слышался разливистый многоголосый собачий лай. Возле лавки толпились нивхи, приехавшие сюда из ближних и дальних поселений, чтобы обменять шкурки или мороженую рыбу на табак или хозяйственную утварь. Кроме ближайших помощников Невельского, Воин Андреевич застал в селении немало офицеров с "Дианы" и "Паллады".