Оказавшись на склоне лет в роли директора Морского кадетского корпуса, В.А. Римский-Корсаков приложил много сил, чтобы изменить гнетущую обстановку там и построить систему воспитания на доверии и уважении к воспитанникам.

Хотя вряд ли особенно досаждали будущему мореплавателю, имевшему влиятельного покровителя в лице его дяди Николая Петровича, близкого к корпусному начальству, офицеры-воспитатели. Воин иногда наведывался к нему в гости в Кронштадт или писал письма.

Теоретическая подготовка в стенах корпуса дополнялась практикой — плаваниями на учебных судах Корпусной эскадры в летние месяцы. Обычно плавали на четырех плоскодонных фрегатах, каждая рота на своем судне, по мелководной "Маркизовой луже", ближайшей к Петербургу части Финского залива, не удаляясь дальше Петергофа и Кронштадта. Воспитанники старших гардемаринских классов поступали на боевые корабли Балтийского флота или на фрегаты особого учебного отряда. Они выходили в открытое море, преодолевали извилистые мелководные фарватеры, минуя коварные банки, отмели, островки в шхерах финляндского побережья и Моонзундского архипелага, заходили в порты Балтики: Свеаборг, Гангут, Ригу, Либаву. Кроме российских портов, посещали иногда также прусские и датские.

Воспитанники корпуса знакомились с практической службой моряка парусного флота. Они выполняли все основные судовые работы, подымали и крепили паруса, занимались артиллерийскими учениями, решали астрономические задачи. Впоследствии Воин Андреевич писал о летних плаваниях:

"Вспомним, что корпусная эскадра заменила нам каникулы, и хотя в сущности она не приносила нам ни на грош каникулярной свободы, однако довольно было и того, что прекращались все регулярные классные занятия. "Скоро в поход!" — слышалось во всех углах, писалось мелом и углем на стенах; тетради и записи рвались на тысячу кусков и пускались из окна на дворы и улицы, что даже называлось на кадетском jargon [12]"пускать каникулы"; с идеею о походе соединялось нечто более привлекательное, чем корпусные стены. К родным никого не пускали, и, право, никто даже об этом и не мечтал, потому что ничей пример не соблазнял. На неуклюжих, но довольно удобно устроенных фрегатах мы ели деревянными ложками из общей миски поартельно, а солонину и говядину без ножей и вилок и, право, не вздыхали о корпусной зале… Системы в нашем обучении никакой не было, только и было работы, что отдать и поставить паруса при съемке, закрепить их, становясь на якорь, да раз двадцать повторить овер-штаг…. [13]Тем не менее мигом усваивали мы морской язык, узнавали снасти, приучались бегать по вантам и спускаться по снастям, грести, затверживали румбы компаса и исправление их, наизусть выучивали производство сигналов, артиллерийское ученье… и как увлекались мы этими занятиями! Как ревностно старались обогнать друг друга, бегая по вантам; с каким задором иногда бегали с лопарем браса в руках!"

Это яркое описание учебных плаваний мог сделать лишь человек, горячо влюбленный в нелегкую профессию моряка, требующую большой физической закалки, натренированности, сноровки.

В 1837 году Воин Андреевич был произведен в гардемарины и плавал на фрегате "Прозерпина" по Балтийскому морю. Письма его к родителям содержат много интересных наблюдений о гидрографических условиях Балтики, о посещении балтийских портов и службе на фрегате.

При переводе из старшей кадетской роты в гардемаринскую Воин Андреевич оказался по успеваемости в первом десятке воспитанников, восьмым. Успешно выдержал он и выпускные экзамены, получив по большинству предметов очень хорошие баллы. Не был он удовлетворен лишь своими ответами по начертательной геометрии и статистике, о чем и написал отцу.

Окончание Морского корпуса давало младшее офицерское звание мичмана. Производство в офицеры шестнадцатилетнего моряка состоялось в декабре 1838 года.

Такое событие было связано с неизбежными и довольно обременительными расходами. Соблюдая общепринятые престижные нормы дворянско-офицерской среды, молодые мичманы или даже лейтенанты обычно не укладывались в рамки более чем скромного должностного оклада. Приходилось экипироваться за свой счет. Но Андрей Петрович Римский-Корсаков, не имевший уже других доходов, кроме пенсии и скромного хозяйства при тихвинском своем доме, не мог баловать сына щедрыми субсидиями. В одном из писем Воин сообщает отцу, что получил от него пять рублей.

Первым боевым кораблем, на котором Воину Андреевичу довелось служить и плавать, был фрегат "Александр Невский". Затем последовало назначение на бриг "Патрокл", выходивший в конце мая 1839 года из Кронштадта для описи финляндских берегов. На корабле юному мичману полагалась собственная каюта, хотя и крохотная — два с половиной аршина [14]в длину и полтора в ширину. В ней узкая койка, столик да полка с книгами. Перед выходом брига из Кронштадта на "Патрокл" наведался дядюшка Николай Петрович, снабдивший племянника добрыми напутствиями.

Началась самостоятельная флотская служба, беспокойная, суровая, временами изнурительная.

В летние месяцы плавания следовали одно за другим. Менялись корабли, на которых доводилось служить юному мичману. За "Патроклом" последовали фрегат "Мельпомена", бриг "Нестор", корабль "Кацбах". Но все они выполняли одну и ту же задачу: крейсировали по Балтийскому морю и его заливам.

Когда льды сковывали Финский залив и северную Балтику, экипажи зимовали в Кронштадте или Ревеле. Воин Андреевич, как свидетельствуют его письма, упорно занимался самообразованием — штудировал иностранные языки: французский, английский, немецкий, посещал музыкальные вечера, много читал. Его любимыми авторами становятся Шекспир, Шиллер, Байрон, Вальтер Скотт, Свифт. "Не мешает иметь классиков, их можно читать всю жизнь", — писал молодой офицер родителям.

В Ревеле девятнадцатилетний моряк стал брать уроки игры на фортепиано у местного учителя музыки Венига. Воин Андреевич сам признает, что после трех уроков он уже мог достаточно сносно разбирать ноты. Секрет столь быстрых успехов мичмана состоял, по-видимому, в природной одаренности и в том, что зачатки музыкальных знаний маленький Воин получил от матери еще в раннем возрасте.

Кроме классиков мировой литературы, мичман Римский-Корсаков читал много научных книг и статей, русских и иностранных. Его интересовали и навигация, и гидрография, и корабельная архитектура. Не забывал он и о постоянной физической тренировке, занимаясь в периоды стоянок плаванием и верховой ездой. И уже тогда, будучи еще совсем молодым офицером, он выработал четкое представление о долге моряка перед Отечеством. Отвергая честолюбие и славолюбие, Воин Андреевич признавался родителям: "Мне случается мечтать о возвышении в чинах, только цель этих мечтаний не та, чтобы удовлетворить своему самолюбию, но неподдельное и искреннее желание быть полезным своему Отечеству. По теперешним моим мыслям, я готов пробыть целый век в чине мичмана, лишь бы мне дали средства быть полезным…"

Но на исхоженных путях Балтики было мало простора и возможностей стать первооткрывателем. Пытливый и дерзкий ум Воина Андреевича стремился к большему. Он вспоминал рассказы дяди Николая Петровича о кругосветном плавании и неведомых островах на Тихом океане, о тайфунах и встречах с полинезийцами и сам мечтал о дальних морях и странах, смелых открытиях. Так, в одном из писем, датированном 24 марта 1845 года, можно прочесть о его стремлении проситься куда-нибудь в отдаленные места, например в Архангельск, или прослужить лет пять в Российско-Американской компании.

Между тем продвижение по службе у старательного офицера шло успешно. В 1843 году служивший в то время на бриге "Нестор" В.А. Римский-Корсаков был произведен в лейтенанты.