...Где была моя дочь, моя Алиса? Помню точно, что в самые драматичные моменты её по счастью не бывало дома, не было рядом с нами. У неё уже вовсю клубилась подростковая жизнь, и она меньше и меньше обращала внимание на родителей. Тем более, что все последние годы картина в её глазах была неприглядной: мы с её отцом либо молчали, либо ругались. Вернее, я ругалась. В нашем доме было неуютно, невесело, скучно. Отчего же муж так не хотел отпускать меня? Отчего же он вцепился в меня мёртвой хваткой и не давал дышать? Отчего же грозил своей смертью, если я уйду? Эти вопросы мне не раз придётся задавать в последующие несколько лет Шуричку «и его команде», но ответа я так и не получу...

7 марта

Всё, кранты — сегодня совсем не смогла встать. То есть с утра заставила себя даже сделать зарядку — через силу. Помылась, намазалась кремами и — всё. Сил не осталось вообще. Легла и пролежала весь день, периодически засыпая. Тяжелое чувство внутри организма, голова совершенно дурная. Не способна ни на что. От истерики и воплей по этому поводу меня спасло только Женино присутствие. Я в полном отчаянии! Если завтра и послезавтра будет то же самое — соглашусь на больницу.

Позвонила Алисе, там царит полный маразм. Шуричек приехал вчера в наш бывший дом, где теперь хозяйничает дочь, и поставил замки на две комнаты. Она тут же научилась открывать их с помощью ободка для волос. Дал ей сто (!!!) рублей на жизнь, и она просится к нам поесть — у неё совершенно есть нечего. А он про это не знал? Дальше... Алиса едет на работу, берёт заработанные деньги и едет с работы домой... на такси, потому что был уже поздний вечер. Поэтому денег не остаётся на еду. Такое ощущение, что я попала в какой-то антимир, где всё делается в бреду и в большом маразме. Чем это кончится, одному богу известно. У меня самые нехорошие предчувствия. Только подальше от меня — чур меня, чур меня! Алиса, такая любимая и родная, становится всё более чужой и непонятной. Мне кажется, что отцу она прощает всё, как бы ни жаловалась на него. Ну и слава богу! У меня не осталось сил ни на что. Я больна. У меня нет физической возможности даже выйти из дома. Я боюсь завтрашнего утра. До ужаса боюсь...

Сегодня ночью меня насиловали — во сне. Их было много, и отчего-то они были мне знакомы, кажется, кто-то из детства. Помню кровь, грязь... Было не так уж страшно, но весьма противно.

Бедный мой Женечка! Он сегодня плакал из-за меня. Ненавижу себя за это ещё больше. Господи, разве я многого прошу? Всего лишь сил, физических сил!

Немножко посидела за компом и смертельно уже устала. Всё, пойду... Не знаю, смогу ли спать (днём же много спала), но пойду лягу. Ужасный день...

10 марта

Всё-то я делаю неуклюже... Вот завтрашний визит к Олечке в больницу: как всё сделать, чтобы было удобно и правильно и для Олечки, и для её мамы, и для меня? Казалось, придумала, а вроде всё выглядит как-то неуклюже. Будто я специально делаю не так, неправильно, нехорошо, как-то всех напрягаю... А ведь у меня самые лучшие намерения, но, конечно, с учётом моего поганого состояния. Вот это-то состояние и виновато: не объяснишь же каждому, что за полдня я потеряю все силы, и не будет возможности никого навещать... Ладно, как получится, так получится. В конце концов, главное, что я увижу Олечку и покажу ей, как она мне дорога и как я её люблю. А то, что Женя не пойдёт со мной, может, и к лучшему: он смущал бы нас с Олей в наших разговорах и, кроме того, как мне кажется, он очень смущал бы Олю: какая нормальная женщина хочет, чтобы её видели мужчины в «больничном» виде после операции?

Интересный получился разговор с Женей, итогом которого стали следующие выводы: отец разлюбил меня, когда я выросла, мать, если и любила, то разлюбила некоторое время назад, брат не любил никогда, бывший муж после большой любви возненавидел, Алиса любит очень даже в меру, чуть-чуть, как умеет. Остался один Женя. Он, что, рад этому? Рад тому, что больше я никому не нужна? Грустно...

Женя прав: задница у меня стала жуткая. То есть он это вроде как шутит, повторяя всё время, что я очень красивая, но я-то вижу и понимаю, что он тоже всё видит и понимает. Конечно, возраст, но ещё и абсолютная гиподинамия. Никакой физкультуры, никакого плавания, вот вам и результат — ужас, ужас, ужас! Пока никак не нахожу сил на элементарную зарядку. Неужели всё? Неужели я больше никогда не вернусь к своей вполне нормальной, подтянутой фигуре? Катастрофа.

Завтра Женя будет звонить врачу. Ну-ну... Это только без меня. Ничего не хочу слышать, ничего не хочу знать. Никаких больниц. В задницу.

...А почему, собственно, глупо подарить человеку, лежащему в больнице, добрую мягкую игрушку? Мне было бы приятно. Но в Жениных глазах я идиотка. Ну и ладно.

Ещё раз прошу, господи, на завтра сил. И на послезавтра. Дурдом: всё время надо выклянчивать элементарных сил на полужизнь. И если бы эти «моления» имели хоть какой-то смысл! Ну что за фигню Женя смотрит по телеку! Так, переключил... Боюсь, опять на дрянь. На боевик дурацкий. Или как он говорит — шпионский детектив. Хрен редьки не слаще. Глупые мужские игры. На уровне футбола. Всё бы ничего, ради бога, но только не надо выдавать это за достойное кино! А он почему-то именно этим и занимается. Ах, Ле Каре! Ах, Гришем! Тошниловка... Хи-хи! Ну, что — нарвался? По-моему, редкостная дрянь. Смотри, смотри... Переключил.

Надо идти спать. И хочется, и колется. Не хочется, чтобы наступило завтра. Не хочется, чтобы было утро. А вот спать уже хочется. Устала я сегодня. От чего?

«Хороший левак укрепляет брак». Этот пошлый совет я впервые услышала из маминых уст. То ли она хотела слыть супер-пупер-демократичной, широковзглядой и передовой... То ли на самом деле натура у неё всегда была такая... как бы это помягче сказать-то, даже не знаю... ну, вот самое интеллигентное, что могу подобрать — шалавистая натура. Ей-богу, до сих пор не знаю, как оно было на самом деле с моим папой, что за душа у этой женщины и как в этой самой душе она относится к нему, что такое для неё любовь и верность... Я великолепно знаю, как она отвечает на подобные вопросы в интервью, но никто, уверена — никто! — понятия не имеет, что же на самом деле она думает и чувствует, какие булыжники лежат у неё за пазухой.

Она не хотела ни слышать, ни знать ничего из того, что творится в моей душе, как складывается моя семейная жизнь... Она чуралась моих попыток поговорить с ней, как будто я пыталась засунуть ей в рот грязную жабу. Она отмахивалась от меня так, будто я хотела поделиться с ней мечтами о битье кнутом грудных младенцев. А я, как дура, и так, и эдак старалась уткнуться родной маме в халатик и по-женски, или даже по-детски, пожалобиться ей, спросить совета, рассказать о своих переживаниях. Я всё ещё пребывала в наивной вере, что мама — это самый родной человек, что она любит меня и всегда готова по крайней мере выслушать и пожалеть. Или пожурить. Поучить жить. Подумать вместе. Ну, сделать хоть что-нибудь. Только не равнодушно отмахиваться от меня, как от назойливой мухи!

Моё упрямство, конечно, было достойно лучшего применения. Меня игнорировали, а я продолжала соваться со своими проблемами то так, то эдак. Однажды я почему-то решила, что можно маме рассказать, как я знакомлюсь в Интернете. Реакция была весёленькой такой.

— Ну, погуляй, дочь, погуляй, попасись, — с сальной улыбочкой откомментировала мама. — Не увлекайся только сильно. Хотя — хороший левак укрепляет брак...

Что ж, тебе видней, мамуля: брак с моим отцом у тебя долгий и крепкий.