В первую нашу встречу я была просто сражена наповал тем, что она с полуслова понимала абсолютно всё, о чём я ей рассказывала. Я только начинала говорить о своих ощущениях, которые медики называют симптомами, как она подхватывала и с точностью до мельчайших деталей договаривала иногда за меня. И сама задавала точнейшие вопросы о таких нюансах моего самочувствия, о которых я даже не пыталась говорить, ибо думала, что верные слова не смогу подобрать, и никто никогда меня понять не сможет. Я была в шоке!

— Откуда вы знаете? — я смотрела на неё, как на оракула, шайтана, Мессинга, Калиостро.

— Катенька, милая, это же классика!

— То есть... так не только у меня? Я не первая?

— Нет, что вы! У вас совершенно типичные симптомы, это уже давно известные дела и как лечить, тоже известно. Ситуация осложняется лишь тем, что болезнь в серьёзной стадии и запущена, так что потребуется время. Но мы вас обязательно вылечим! Всё будет хорошо!

Чего мне стоило сдержаться и не разреветься прямо там, в кабинете врача! Меня понимают! Мне верят! Меня не призывают раздражённо «взять себя в руки». Мне не говорят, что я «дурю». Мне помогут, меня спасут...

Милая моя доктор была права: лечение растянулось на несколько лет. Были взлёты и опять падения, для меня очень долго и кропотливо подбирали лекарства. Иногда, уже подобранное, вдруг переставало помогать, и надо было всё начинать сначала. Но процесс пошёл, и изменения в настроении, в самоощущения и даже в моём поведении проявились довольно-таки быстро. Думаю, что если бы не продолжение семейного кошмара, я встала бы на ноги намного раньше и успешней, чем это произошло...

Как только мне становилось легче, как только случался «взлёт», Женя тут же бросался исполнять свою мечту: он возил меня по миру. В перерывах болезни мы успели побывать не раз в Англии, в Штатах, Франции, Испании... И это тоже было лекарством, да ещё каким! Эти поездки, узнавание мира, впечатления и восторги от его многообразия и красоты творили в моей душе совершенно необыкновенную работу. Я стала чувствовать себя не ничтожной единичкой, которая «ноль и вздор», песчинкой серой действительности, по возможности надёжнее укрывающейся от мрачного, опасного мира. Я почувствовала себя Личностью, равноправно причастной к огромному, яркому, замечательному земному шарику, вполне заслуживающему того, чтобы жить на нём и радоваться всему прекрасному, что так щедро дарит нам жизнь. Я стала будто глубже дышать, у меня словно широко открылись прищуренные прежде глаза, я как бы подняла голову и перевела взгляд с серого асфальта вверх и увидела небо: или иссиня голубое, или сказочно звёздное...

Но потом мы возвращались на родину, где были «близкие» — мои родители и Шурик. Существа, будто сделанные из этого серого асфальта, или проросшие сквозь него мрачные, ядовитые анчарчики, источающие исключительно отрицательные эмоции, нетерпимость, зависть и гордыню, а потому такие опасные и вредные для чужого здоровья.

В 2006 году мне сильно «похужело». Страшно вспоминать те дни. И боюсь, что понять меня сможет только тот, кто испытывал нечто подобное. У меня пропали желания. Все разом. Не хотелось ни-че-го, вообще ничего. Я не понимала, как это ещё недавно я могла желать, к примеру, посмотреть какой-то фильм, прочитать книгу, съесть вкусное пирожное... Как это — хотеть? Что это такое? Почему люди что-либо хотят? Каким, простите, местом? И для чего? Это были не риторические вопросы, я на самом деле не понимала...

Я не хотела есть. Еда по вкусу стала пластиковой — абсолютно вся! Меня от неё тошнило.

Я перестала различать цвета. Мир поблек и как бы выгорел. Не стало ярких красок, всё вокруг было похоже на уже изрядно обсыпавшуюся кино— или видеоплёнку.

Не стало запахов — вообще! А вот ощущение, что нечем дышать преследовало меня ежедневно.

— Сегодня сильная загазованность? Экологические проблемы в городе? — вяло спрашивала я у Жени. — Почему совсем нет кислорода?

Все звуки казались громкими и омерзительными, как ножом по стеклу, даже музыка. Я постоянно затыкала уши и зажмуривалась, думая, что не выдержу этой пытки, умру, у меня просто лопнет мозг!

И слабость, слабость, невероятная слабость во всём теле, желание лежать с закрытыми глазами — не спать, нет, спать не хотелось. Как не хотелось вообще ничего. Просто — лежать. И одна и та же мысль постоянно сверлила мозг: зачем это всё? Ну, зачем я продолжаю жить?

— Катенька, давай поедем к доктору? — Женя брал мою руку и прижимал к своим губам. Я, лёжа, как колода, медленно поворачивала голову в его сторону.

— Зачем? — вяло спрашивала я. Вяло, но совершенно искренне. — Разве это хоть теоретически возможно: вытащить вот из этого? Я же чувствую, что... уже... — я не договаривала слово «конец», но именно это я и чувствовала каждую минуту всем своим вялым, полупротухшим, бледным и уже почти совсем немощным телом.

Я не верила, но Женя настоял. И мне опять и снова помогли. Уколы, капельницы, лекарства... Спасибо докторам. Спасибо достижениям современной медицины. Я не умерла. Я выжила. И жила дальше.

31 марта

Предыдущая запись оборвалась ни на чём: как-то так получилось. За эту неделю произошло важное: нашлась больница, в которую можно было не ложиться, а ездить каждый день. Это называется дневной стационар. Удовольствие, конечно, не из лучших. Клиника — совковая, порядки такие же, словом, тоска и ужас. Врач — очевидно, что хорошая. Правда, очень уговаривала меня лечь в стационар, но я была тверда. Мне было назначено лечение капельницами, уколами и новыми для меня таблетками. После первой капельницы мне стало весьма худо, после второй и укола (сегодня) получше. Что ж, поглядим-увидим. Предстоит, правда, тяжелейший день на следующей неделе, когда надо будет сдавать анализы — до 8.30 утра (!!!). И так-то ездить туда каждый божий день за тридевять земель по московским пробкам тяжко, а тут ещё этот гестаповский подъём не позже семи часов, а для меня утро — наихудшее время суток. Еду надо будет взять с собой, после анализов пожрать, потом капельница, словом, сущий кошмар! Как бы не заболеть от этого лечения. Шутка. На самом деле я очень надеюсь, что мне всё это поможет. Очень этого хочу! Как никогда...

То ли от новых лекарств, то ли не знаю, от чего, опять набирается вес. Надо себя ограничивать и ограничивать! Уже начала. Завтра продолжу. Правда, эта больница ломает мне весь режим питания, но я попытаюсь все-таки. Надо держать вес на приколе, надо, надо! Если бы я, как прежде, танцевала и плавала! Но, увы. Ни сил, ни времени (сейчас). Как только кончится эпопея с больницей, и я почувствую себя прилично, тут же всё это начну делать непременно.

Так, хочу мороженого. Сейчас буду есть. Ну и ладно!

...А мороженое оказалось невкусным, увы. Зазря схрумкала 300 килокалорий безо всякого удовольствия. Теперь даже немножко мутит. Вот дура! Больше никаких послаблений себе! Тем более — на ночь глядя.

Скоро выпью горсть новых таблеток и вырублюсь, как шахтёр. Буду смотреть яркие «таблеточные» сны и опять, наверное, просыпаться каждые два часа. Интересно действуют эти новые лекарства, как-то не так... От прежних снотворных я вообще-то спала всю ночь, как убитая. Впрочем, то были именно снотворные, а сейчас я пью всякие антидепрессанты и транквилизаторы — существенная разница. Почему нельзя выписать элементарный какой-нибудь фенобарбитал? Странно всё это...

1 апреля

С утра всё было ОК, но после второй таблетки стало немножко не по себе. Хотя моральное состояние вполне. Сейчас почти ночь, и спать хочется совершенно естественным образом, но таблетки я только что приняла — надо. Скоро меня вырубит. Надо успеть принять душ и вымазаться кремами. А по телеку хороший спектакль «Современника». Могу не досидеть... Будет жаль.