Комиссар с помощником решительно заехали в парк и осторожно проследовали до дверей виллы. Двери были открыты. В абсолютной темноте они вошли внутрь здания и, сначала на ощупь, потом при слабом огоньке горящей зажигалки, добрались до выключателя. Выключатель не работал. Помощник сбегал к машине и принес два электрических фонаря. Они быстро осмотрели первый этаж, но ничего странного не заметили.

Ришоттани вспомнил, что во всем доме стены были буквально увешаны картинами.

На втором этаже они нашли старого Рубирозу. Связанный и с кляпом во рту, он без чувств лежал рядом с письменным столом. Видимо, прежде чем потерять сознание, он успел нажать кнопку сигнала тревоги. В соседней комнате, тоже связанные и с кляпами во рту, находились племянница Рубирозы и ее пятилетний сын.

Убедившись, что телефонная связь на вилле не работает, комиссар, не теряя времени, бросился вниз и пока помощник освобождал пострадавших от пут, по радиотелефону связался с туринским полицейским управлением. Он срочно попросил прислать оперативную группу криминальной полиции.

Потом снова поднялся на второй этаж. Первой пришла в себя племянница. У нее была какая-то невыразительная внешность: невысокого, но и не маленького роста, не полная, но и не худая, со смугловатой жирной кожей. Только со временем она обнаружила свое высокомерие и самонадеянность.

— Быстрее, сделайте что-нибудь! — сказала она, как только изо рта у нее вынули кляп.

Она произнесла это с повелительной интонацией, но голос ее прерывался от волнения.

— Они похитили моего мужа. А мой мальчик? Что с мальчиком?

— Успокойтесь, синьора. С мальчиком все в порядке. Лучше скажите нам, сколько их было?

— Трое. Лица у них были замотаны шарфами, а шерстяные береты надвинуты на глаза. Четвертый, очевидно, сидел за рулем машины, на которой они сбежали. Боже! А что с дядюшкой? Он жив?

— Не волнуйтесь, синьора. С ним тоже все в порядке, он только потерял сознание. Пока нет врача, его приводит в чувство мой помощник. Врач будет с минуты на минуту. Когда это все случилось?

— Точно сказать не могу, но когда они сюда ворвались, было что-то около одиннадцати, потому что я уже выключила телевизор и собиралась лечь спать. Муж и дядя разговаривали в кабинете. Вдруг я услышала лай собак. Внезапно лай прекратился, и тут они вошли…

В соседнем кабинете старый Рубироза с трудом приходил в себя.

— Я комиссар Ришоттани. Скоро сюда прибудет криминальная полиция, чтобы снять возможные отпечатки, должен подъехать врач, чтобы…

— Что с мальчиком? — в крайнем возбуждении перебил его Рубироза и, пошатываясь, сделал несколько шагов к спальне невестки.

Как раз в этот момент синьора Аннализа с сыном появились в коридоре. Как только старик их увидел, он сразу же успокоился.

— Как ты себя чувствуешь, дядюшка? — заботливо спросила Аннализа. Комиссару совсем не понравилась ее манера говорить. Чувствовалось что-то манерное, неискреннее и снобистское, совершенно не вязавшееся с ее внешностью уборщицы. Лицемерный светский тон, который никак не вязался с обстоятельствами и не подходил женщине, которая комиссару виделась скорее в фартуке кухарки, а не в вечернем туалете. Но его восхитила эта холодная сдержанность, достойная опытной актрисы.

Тем временем приехал врач и прошел к Аннализе. Самуэль Рубироза остался один на один с комиссаром. Казалось, его нисколько не удивило и не слишком озаботило исчезновение родственника. Он говорил и говорил, как будто исповедовался во многих грехах, изливая душу и постоянно обращая свои подозрения на племянника Франческо. Чувствовалось, что он его от души ненавидит. В то время Франческо был уже известным антикваром. Знали его и за рубежом. Естественно все это вызывало ревность старика Рубирозы, который был известен только узкому кругу специалистов собственной страны. Во всем, по его мнению, виноват был Франческо.

— Видите ли, комиссар, это может показаться вам абсурдом, но даже в сегодняшнем похищении я чувствую руку моего племянника Франческо, да покарает его Бог, если есть на свете справедливость выше земной. Я взял его в свой дом, когда совсем мальчишкой он потерял отца, воспитал и любил как сына. Я передал ему все свои знания и открыл фамильные тайны, которые из поколения в поколение веками передавались от отца к сыну. Свои знания я отдавал ему с отцовской щедростью, а в нашей семье знания — это власть и деньги. И когда он вырос, я стал надеяться на него, я поверил в него, как отец верит в сына, который никогда его не предаст. Должен признать, к сожалению, что Диего с неба звезд не хватает. Франческо же… он больше походил на меня, больше был моим сыном. Я видел в нем человека, способного достичь огромных высот (я ведь тоже сначала объехал Пьемонт на телеге и не сразу пересел в карету). Я думал, что он сможет твердо держать в руках скипетр семейства Рубироза и вывести нашу династию на международный рынок.

Комиссар Ришоттани смотрел на возбужденного Рубирозу, слушал его рассказ и все время спрашивал себя, как это старику удается так долго исповедоваться и не разу не взглянуть ему в глаза, Маленький, коренастый, с брюшком типичного коммендаторе, почти лысый, с прямым, чуть приплюснутым носом и почти белыми густыми усами, он напоминал человека, который пришел за отпущением грехов, а опущенные долу очи должны были свидетельствовать о смирении перед исповедником. Хотя, возможно, это было просто от врожденной робости. Или от лицемерия.

«Робость», — решил комиссар и успокоился. Он испытывал невольную симпатию к этому человеку в желтых широких штанах на широких подтяжках, которые то и дело выглядывали из-под пиджака в то время, как он возбужденно продолжал изливать свою ненависть. Он живо напоминал комиссару кого-нибудь из классических литературных или театральных персонажей.

— Я не уверен, — не уставал повторять Рубироза, — что в этом похищении не обошлось без моего племянника.

— Что заставляет вас думать, будто ваш племянник, богатый и солидный антиквар, пользующийся международной известностью, заинтересован в подобном похищении?

— То, что он всех нас ненавидит, всех нас ревнует, то, что он жаден и хочет стать единственным Рубирозой, который будет господствовать в мире искусства. Никто не знает его лучше меня, никому лучше меня не известны его чудовищные амбиции, из-за которых он может пойти на любое преступление. У меня нет доказательств, но Франческо, от которого я отрекаюсь и которого проклинаю, — это вор, сделавший карьеру на крови Рубироза.

— Если все обстоит именно так, то почему вы не обратились в соответствующие органы?

— Да, да, все именно так и обстоит, — резко прервал его Рубироза, удивленный и возмущенный тем, что кто-то посмел усомниться в его словах. — Почему не обратился? — вновь удивился он. — Да потому, что наша семья за всю свою историю, ни соринки из дома не вынесла, — закончил он с гордостью.

— К сожалению, чувства к делу не подошьешь, но мне кажется, что такой человек, как ваш племянник, вряд ли стал бы себя компрометировать подобным образом.

— Эти чувства настолько сильны, что я на вашем месте, комиссар, не исключал бы такой возможности.

— Если это вас так беспокоит, то не волнуйтесь. У меня привычка проверять все возможные версии, и вам должно быть известно, что в случае похищения мы проверяем все ближайшее окружение потерпевшего, потому что в 75 процентах случаев именно из этого окружения оказываются непосредственно или косвенно причастными к преступлению.

Тем временем криминалисты уже закончили часть работы. Огромные доберманы, которые обычно охраняли виллу и бегали по парку, были найдены с перерезанным горлом. Сначала их усыпили, накормив котлетами со снотворным, а затем, во избежание риска, всем перерезали горло.

В ожидании дальнейших событий Ришоттани приказал своим людям оставаться на вилле. Если речь шла о похищении с целью выкупа, то через несколько часов следовало ждать телефонного звонка.