— Черт подери! — не сдержался комиссар.

— Но у нас есть еще один след, который может привести к Рембрандту, потому что, похоже, преступление было задумано в кругах скупщиков краденого. Все детали вы найдете в моем докладе, а теперь скажите, что нового по делу Рубирозы в Италии?

— Это легко сказать, но для настоящих новостей мне опять понадобится ваша помощь.

— Вы всегда можете на меня рассчитывать. Так что у вас?

— С тем, чтобы покончить с жесткой и неправомерной конкуренцией, Франческо Рубироза нашел и собрал документы, проверенные и подтвержденные экспертами обо всех подделках и фальшивках, прошедших через аукционы. Но это еще не все. Он собрал многочисленные доказательства того, что один известный аукцион выступал в роли посредника при выплате крупных сумм определенным политическим деятелям.

— Мой бедный друг, — прервал его комиссар Брокар. — Votre cas est en train de devenir un veritable merdier [21]. Но, скажите мне, как это вам удается продавать подделки на аукционах? У вас что, нет, как во Франции, гарантий на товар?

— Нет. В Италии аукционы — частные предприятия; они управляются частными лицами, и не существует обязательной гарантии качества товара, подтвержденной экспертами. У нас нет, как у вас Commissaries priseurs, назначенных государством и гарантирующих качество продаваемого товара. Во всяком случае, вы найдете все необходимые сведения об этом в папке, которую я постараюсь вам передать как можно скорее.

— А не могли бы вы мне заранее сказать, как можно с помощью аукционов коррумпировать итальянских политиков?

— Коррумпировать? Дорогой мой комиссар Брокар, коррумпировать их невозможно. Они уже коррумпированы. Я думаю, что наши политики — самые прогнившие в Европе, за исключением, возможно, бывших балканских деятелей, политических деятелей Латинской Америки и некоторых кокосовых республик. Да и то, я что-то сомневаюсь. Такова жизнь, и с запахом этого гнойника мы кое-как миримся, а вонь уже непереносима. Короче. Все идет вот так: некий политический деятель выставляет на аукционе некую антикварную вещь, которая до этого находилась у него, и считается, что это его исключительная или фамильная собственность. На аукционе определенное общество или определенный человек, нуждающиеся в услугах этого деятеля, приобретают эту вещь за сумасшедшую цену. Некоторый процент от вырученной на аукционе суммы идет в пользу устроителей аукциона, а остальное — владельцу, т. е. политическому деятелю или его подставному лицу. С чисто формальной точки зрения все выглядит более чем законно.

— Но, очевидно, аукцион здесь тоже замешан?

— Естественно, дорогой мой Брокар. Замешан и сам аукционщик, поднимающий цены до договорных.

— Действительно, параша.

— А пока что, — продолжал Ришоттани, сделав вид, что не вполне разобрал нелестное высказывание Брокара, — досье, или, если хотите, документы, относящиеся к фальшивкам и к коррупции, исчезли. Мы в Италии найти их не можем, несмотря на то, что обожаемой вами Анник уже не раз угрожали изнасиловать и убить ее дочь, если досье появятся на свет божий, то есть станут достоянием публики. Все обстоятельства дела заставляли думать, что документы обязательно попадут к ней. На самом же деле, как досье, так и Рембрандт исчезли, и обнаружить мы их не можем. Правда, здесь есть существенная разница. Нет никаких сомнений в том, что картина существует. А о существовании документации мы знаем только потому, что об этом говорили тетка Франческо, некая Эрменеджильда Боттеро и жена самоубийцы из «Рица».

— Ah les ordures! [22]А кто же эти мерзавцы? Вы хоть кого-нибудь подозреваете?

— Я начинаю подозревать агентов ДИГОС'а, нашей секретной полиции, действующих по поручению какого-нибудь политического деятеля, у которого рыльце в пушку. Я так думаю, комиссар. Документы могут быть спрятаны как в Италии, так и во Франции, с совершенно определенной целью, и выплывут на поверхность, когда этого будут меньше всего ожидать. А возможно, их сжег сам Франческо, решив, что они представляют опасность для его семьи.

— Merde! [23]— выругался Брокар, вспомнив о пепле в камине апартаментов № 35, где произошло убийство или самоубийство Франческо Рубирозы. Когда, несколько дней спустя он захотел сделать анализ этой золы, печати с дверей уже сняли, видимо, в срочном порядке, по приказу какой-нибудь полицейской шишки, приятеля владельца гостиницы. Камин и комната были прибраны, а измазанный кровью палас заменен на новый. Так что пришлось распрощаться с дополнительным расследованием.

— В чем дело? — спросил Ришоттани.

— В том, что вокруг меня сплошные идиоты. В камине спальни, где совершил самоубийство или был убит Франческо Рубироза, я обнаружил много пепла. Я хотел отдать его на анализ, но мое начальство торопилось закрыть дело. Поначалу они проголосовали за самоубийство и решили привести номер в рабочее состояние. Исчезла зола, исчез окровавленный ковер, исчезли отпечатки, все.

— Боже милосердный, — не сдержался Ришоттани.

— Вы решили помолиться? — пошутил Брокар.

— Послушайте, Брокар, я все же чувствую, что документы где-то во Франции. С важных документов всегда снимаются копии. Спустя два месяца после смерти Франческо они вряд ли бы суетились, если бы не были уверены, что бумаги или их копии существуют. Где-то они лежат. И это опасно. Там, должно быть, есть такие вещи, которые мы и вообразить себе не можем. Если они продолжают так неосмотрительно повторять по телефону свои угрозы, значит, они уверены, что документы не уничтожены. Постарайтесь поговорить с антикварами, которые были в дружеских отношениях с Франческо, с его знакомыми, приятельницами, любовницами, если они у него были. Сделайте милость, переверните вверх дном всю Францию, если это необходимо, но отыщите документы.

— Все будет сделано в лучшем виде, комиссар Ришоттани. Не беспокойтесь: рано или поздно мы что-нибудь найдем. На сей раз я сам этим займусь. После убийства Дюваля (это посредник) я просто оскорблен. Я принимаю вызов убийцы, который до того обнаглел, что рискнул уничтожить человека почти под носом у моих людей. Со мной так безнаказанно не шутят. Скоро я вам что-нибудь сообщу.

— Жду ваших сообщений, комиссар Брокар. До скорого.

— Оревуар!

— Чао!

В понедельник утром комиссар Ришоттани был счастлив, потому что конец недели ему удалось провести с Джулией и друзьями в горах на лыжах. Но Марио успел предупредить, что начальство ждет в комиссариате по срочному делу.

«Так. Жди неприятностей», — подумал комиссар, пока поднимался на третий этаж в кабинет своего начальника Джанни Доронцо. Вопреки предположениям, начальство сердечно приветствовало его.

— Как поживает наш вечно молодой и наиспособнейший комиссар Ришоттани? — спросил его маленький, толстый и внешне вульгарный человечек. Он был родом из Калабрии. Его приторность всегда претила Армандо. Он терпеть не мог привычку начальника употреблять в разговоре массу прилагательных в превосходной степени в сопровождении притяжательных местоимений: создавалось впечатление, будто он обращался к людям, являющимися его исключительной собственностью. «Наш великолепный, наш дражайший, наш прилежнейший, наш вернейший» (так и ждешь, что сейчас последует «нашсуперсверхнаивернейший»). Его невероятно вежливое обращение должно было создать у вас впечатление, будто вы для него важны, и действительно ему нужны так, что он шагу без вас сделать не может, и его уважение к вам безгранично (при условии, разумеется, что вы слово в слово выполните его неотложные распоряжения, неотложность которых тоже подчеркивалась с помощью превосходной степени прилагательного).

В полиции поговаривали, что то темное дело, когда в ходе блестящей операции у мафии сначала была изъята крупная партия наркотиков, а потом исчезла во время перевозки из полицейского управления на один из химических заводов в нескольких десятках километров от Турина для переработки в медицинский морфий, прошло не без его участия.