Около восьми часов он принял решение, заплатил за воду и поднялся из-за столика. Он направился к ресторану «Почтовый», в котором обедал год назад.

Как раз у входа он ее и встретил. Одну! Просто чудо какое-то.

Она издалека узнала его: — Армандо! — и быстро пошла навстречу.

Комиссар улыбнулся, будто во сне.

— Куда это ты?

— Поужинать с прекрасной женщиной.

— Я ее знаю? — И комиссару показалось, что ток немного изменился, а лицо чуть погрустнело.

— Ее зовут Джулия. Я только что с ней встретился и очень надеюсь, что она не позволит мне ужинать одному.

— Идет, — сказала Джулия, обретая обычную веселость. — Я только позвоню Марко, чтобы он за мной не заезжал. Потом мы со всеми этими увидимся в «Байте».

— Где?

— В «Байте». Так это называют. Это такой сарай на холмах у нашего приятеля. Там есть зал с фоно, стойка, и что-то вроде бара. Это довольно далеко и диковато. Мы там встречаемся с друзьями, поиграть, попеть, поболтать и потанцевать, когда на нас такое находит.

— Отличная мысль, Джулия. Позвони.

Они вошли в ресторан и, пока Джулия говорила по телефону, он занялся меню. Вскоре она вернулась, но разговор что-то не получался. Наступило тяжелое молчание.

Наконец появилась хозяйка, приняла заказ, и это немного отвлекло обоих.

— А как с Марко?

— А никак. Он очень доволен, что не пришлось приглашать меня в ресторан и ждет нас там, вместе со всеми. Он передал тебе привет.

И снова между ними воцарилось молчание. И не потому, что Марко мог слышать все, что они говорили. Просто им казалось, что за ними следят. Странное чувство вины обескураживало Армандо. Ведь он сидел за столом с любимой женщиной приятеля. Но он очень хотел Джулию, и это чувство не вписывалось в чувство единства людей, связанных с горами. И тут Джулия нарушила молчание:

— Ты мне даже не сказал, почему вдруг ты здесь оказался.

— Обычные кражи, находки на выставке…

— Повезло этим типам… Я уже три недели тебя не вижу… Очень боялась, что с тобой что-то случилось…

— Да ничего особенного, обычная рутина.

— Можно у тебя спросить одну вещь?

— Давай.

— Почему в горах ты все время на меня смотришь, да еще стараешься, чтобы никто этого не заметил?

— Потому что мне нравится любоваться тобой. А что, нельзя?

— Пожалуйста, если думаешь, что никто этого не замечает.

— Попробую все это кончить.

— Какая жалость! Мне вообще-то нравилось.

— Джулия, не стоит издеваться над человеком, который мог быть и твоим отцом.

— Если бы ты был моим отцом, — сказала она, — тебя бы уже отправили на каторгу за кровосмешение или, если выражаться на твоем любимом полицейском жаргоне, за неоднократное изнасилование с соответствующими рецидивами. Ты просто ханжа, боишься называть вещи своими именами и даже сам себе признаться в этом. Знаешь, что ты такое? — продолжала она агрессивным тоном. — Человек, который любуется закатами в горах, потому что отказался от восхода жизни. В закатах твое утешение и только это тебя возбуждает в твоем одиночестве. А Джулия, вся из смеха, разговоров, Джулия, которая бежит и распускает свои рутинные волосы, а потом закручивает их на затылке, мчится вместе с Марко вниз по склону, а потом спит с ним в одной постели. Это и есть мечта всей твоей жизни. Но героиня фильма, от главной роли в котором ты отказался, все же тревожит тебя? Иногда у меня впечатление, что ты за кем-то подсматриваешь и даже получаешь удовольствие при виде тех, кто веселится… Извини, но от всего этого я просто ох… взвиваюсь… Извини, но ты напоминаешь мне импотента, у которого нет сил исполнить главную роль. Подумаешь, Марко! Ведь это обыкновенный тип, таких сотни на каждом шагу: недозрелый, наглый и самоуверенный сосунок, который, побывав в постели с женщиной, тут же бросается рассказывать об этом каждому встречному со всеми подробностями, чтобы показать, как он хорош, как везет ему с женщинами, как он все это может делать, чтобы другие завидовали и считали его настоящим мужчиной. Дорогой мой Ледоруб, — ехидно поднажала она на последний слог, — твой герой — просто мальчишка, который считает себя мужчиной, потому что делает то, что все делают и без него: занимаются любовью. Но он еще занимается и рекламой всего этого.

Армандо, обескураженный этой импровизацией, робко спросил:

— Но Джулия, я не понимаю, если ты так его презираешь, зачем же ты с ним спишь?

— Он хорош в постели, — резко бросила она. — Среди всех, кого я знала, он привлекал меня больше всех. Это не великая любовь, но все-таки кое-что. Армандо, дорогой, ведь мы не в средневековье, и тебе, наверно, известно, что и женщины должны получать удовольствие? — весело сказала она, вдруг переменив настроение и поднимаясь из-за стола, — Пошли, комиссар. Пусть уж нас подождут на «Байте».

И она решительно направилась к двери.

…Они продолжили свою встречу в два часа дня в Турине на площади Кавура.

Армандо привел ее в квартиру своего приятеля холостяка, который ради своего комиссара был готов в огонь и в воду. Когда он отдавал ключи, он ни о чем не спросил и даже не улыбнулся понимающей улыбкой, как это принято в подобных случаях, а просто сказал:

— Все нормально, все готово, белье свежее, я сменил.

Она вошла в квартиру и без всякого смущения, прямо из прихожей направилась к спальне. Быстренько осмотрев ее, она оценила:

— Типично холостяцкая хибара.

— С чего ты это решила? — спросил комиссар.

— Слишком простенько: ни одной женской или детской фотографии на комоде. Друг твой спит с правой стороны, потому что тут на тумбочке книги, будильник, лампочка, ножницы, а слева ничего.

— Тебе бы в полиции работать.

— И это говоришь ты? Сам посмотри: комната слишком уж убрана. Ящики комода, дверцы стола и шкафа — все закрыто. Телевизор в спальне. Женщины любят гостиную, и телевизор у них стоит обычно в углу, И вообще, если бы тут побывала женщина, она обязательно бы оставила открытой или полуоткрытой какую-нибудь дверцу. Женщинам, дорогой мой комиссар, нравится, чтобы под рукой всегда было зеркало, особенно в шкафу, который у них, как правило, открыт, — при этом она открыла шкаф и стала смотреться в зеркало, приподнимая свои тяжелые волосы.

— Нравлюсь я тебе такая?

Она оставила волосы и направилась в ванную. Оттуда, повысив голос, чтоб он мог ее слышать из-за двери, она приказала:

— Раздевайся, комиссар. Настал момент истины. Ты во всем должен исповедоваться, и если раскаешься… дам тебе… премию. Догадываешься, какую? — засмеялась она.

Армандо разделся, а через десять минут, абсолютно нагая, появилась Джулия. Армандо чуть не лишился чувств. Она действительно была ужасно, до неприличия красива.

Она подошла к постели, легла на его обнаженное тело и грудью стала тереться об его волосатую грудь. Затем, склонившись над лицом, начала нежно покусывать подбородок, мочки ушей, брови и губы. Она целовала его долго, страстно, с какой-то жадностью. Армандо больше не мог этого вынести. Он завалил ее на постели, она начала постанывать, извиваться, тяжело дышать… Армандо стал целовать грудь, подмышки и, наконец, добрался до лица. Она отдавалась ему полностью, легкими движениями своего гибкого тела помогая ему. Боль и наслаждение довели почти до пароксизма страсть Армандо и любовный ритм стал почти животным. Он уже не в силах был сдерживаться… Потом они долго лежали не говоря ни слова, задремав в объятиях друг друга в каком-то томном оцепенении. Когда они проснулись, Джулия первой нарушила молчание.

— Тебе понравилось?

— Почему ты спрашиваешь? Разве не ясно?

— Ясно-то ясно, но мы, женщины, всегда хотим слышать подтверждение. Это у нас от природы.

— Джулия.

— Да?

— Кто научил тебя так любить?

— Дорогой комиссар, любви не учат, это инстинкт, дар природы, как запах цветов, цвет глаз, запах кожи, шум водопада. Или это есть, или этого нет. От тебя самого зависит развить все это со временем с подходящим тебе партнером и приобрести опыт. Можешь мне не поверить, ведь я в первый раз сплю с тобой, но все что я почувствовала и испытала сегодня, никак иг сравнить с тем, что было в прошлом за всю мою жизнь.