Когда генерала Покровского произвели в генерал-лейте­нанты, Шкуро пришел к Май-Маевскому в кабинет и еще с порога закричал:

— Отец, что это значит?! Покровский произведен, а я что, хуже его, что ли? Завтра к девяти часам произ­вести меня в генерал-лейтенанты! Иначе, сам знаешь, что может получиться. Потом я тебе заявляю, пусть ставка...

(тут он скверно выругался); доведут они меня, что я с кор­пусом вместо фронта поеду в Екатеринодар и кого надо повешу.

— Успокойся, успокойся! Что с тобой, Андрюша? Ты был представлен вместе с Покровским, но почему-то его произвели раньше тебя. Я сегодня буду говорить по прямому проводу о положении на фронте и, в частности, справлюсь о твоем производстве.

Шкуро мрачно молчал.

— Андрюша, я забыл сказать... слышал такую чушь про тебя, — никак не могу поверить. Говорят: ты произ­водишь в офицеры по своему усмотрению, помимо ставки. Правда ли это?— спросил Май-Маевский.

— Отец, а что если — не чушь, а действительность? Как ты на это смотришь? — засмеялся Шкуро.

— Я считаю, что такое явление в армии недопустимо. Представь картину, если комкоры начнут производить самостоятельно в своих частях. Получится такая нераз­бериха, всякие награды и чины потеряют значение!—уже зло объяснил Май-Маевский.

— Отец, какое имеет право Деникин производить? Я хуже его, что ли? Я так же могу производить, как и он. И в этом не вижу ничего плохого. Цель оправды­вает средства, — сказал Шкуро.

— Но позволь! Почему же ты настаиваешь на своем производстве через ставку? Ты мог бы надеть погоны, какие тебе нравятся, и все дело.

— Нет, отец, ты меня не понимаешь. Мы в трех со­снах заблудились. Старшинство необходимо. Я же не произвожу в генералы, — это дело ставки. Но произвести в хорунжие и есаулы — это другое дело. Тут уже ничего не поделаешь: нужно, и делу конец, — твердо сказал Шкуро.

— Нет, нет! Я с тобой не согласен. Ты меня прости, это — произвол. Зачем нужны формальности твоего произ­водства? — раздражался все больше Май-Маевский.

— Ха-ха-ха, я не хочу разговорчиков: «Шкуро произ­вел себя в генералы». Когда по моему положению мне нужно было быть полковником и генералом, я, будучи на Кубани, сказал раде: произвести меня! И моментально был генерал-майором. Хотя и артачились немного, но это не важно.

Никто не может сказать, что я сам себя произвел. Меня произвела рада.

— Другими словами, ты, пользуясь давлением на раду, сам себя произвел, — засмеялся Май-Маевский,

Шкуро встал с кресла, самодовольно улыбаясь:

— Оставим эти ненужные разговорчики. Повторяю: цель оправдывает средства. Лучше скажи, где думаешь провести сегодня время? Не поедешь ли ты к добрым армянам? (крупные богачи в Ростове), — сказал Шкуро.

— А тебя, что, приглашали? — иронически спросил Май- Маевский.

— На что! — смеясь, ответил Шкуро. — Чудишь ты, отец. Те времена прошли. А на что у меня Федька? Встал я сегодня утром и думаю, где бы хорошо время провести? Крикнул: «Федька, бери машину, поезжай к армянам и скажи, что генерал Шкуро в три часа при­едет в гости». Вот и дело. А ты думаешь, отец, не при­готовят ликерчики? О, все на ять будет: музыка, де­вочки. Что то особенное!

— С удовольствием бы, Андрюша, поехал, но у меня много оперативных дел.

Шкуро перебил:

— Брось, отец! У тебя вечно операция и операция. Не торопись: в Москву всегда сумеем попасть. Ты знаешь, отец, если хочешь, я сразу буду в Москве. Твой Мамон­тов против меня ничего не стоит.

— Что ты, Андрюша, шутки, что ли, шутишь?! Ну, про­рвешь фронт, я в этом не сомневаюсь, пойдешь вперед, даже славируешь, так что попадешь в Москву, ну а потом?

— А потом три дня попьянствую, повешу кого надо, и пулю в лоб.

— Но ведь это безумие! Сам погибнешь и корпус погубишь.

— А для чего мы живем?! За такие минуты удоволь­ствия я всегда готов жизнь отдать. Но мы с тобой за­говорились долго. Если хочешь, то я Федьку пришлю. Он тебя отвезет на вечер.

— Нет уж, Андрюша, поезжай ты. А я, сказал тебе, очень занят. В следующий раз с удовольствием.

Выйдя из кабинета, Шкуро крикнул:

— Федька, машина готова?

— Есть!

Я посмотрел в окно. Кубанцы подняли шашки на под­вес. Шкуро садился в автомобиль и наказывал своему адъютанту:

— Федька, ты такой же караул ставь всегда и везде, где я остановлюсь.

Машина тронулась. Шкуро полулежал на мягких по­душках авто, шинель распахнулась, бандит выставлял на­показ красную подкладку.

После ухода Шкуро, Май-Маевский впал в раздумье, выкуривая папиросу за папиросой. Встав, прошелся по комнате, обернулся ко мне:

— Скажите машину подать и позовите ко мне Прокопова. Мы сейчас поедем в штаб.

В штабе Май-Маевский подошел к прямому проводу.

— У аппарата Деникин.

— У аппарата Май-Маевский.

— Здравия желаю, ваше превосходительство. Я только- что говорил со Шкуро: его необходимо по телеграфу произвести в генерал лейтенанты. Я ему сказал, что он с Покровским представлен одновременно. Я думаю, Антон Иванович, производство роли не играет. Вы поймете меня. Дела на киевском направлении очень успешны. Падение Киева — вопрос ближайших дней, необходимо по­торопиться с обмундированием. По взятии Киева, я выеду туда.

— Владимир Зенонович, вам направляется обмундиро­вание. Я твердо уверен: с падением Киева последует па­дение и ряда других городов. Относительно Шкуро, я сейчас же отдам распоряжение произвести его в генерал-лейтенанты. Велю передать это распоряжение по теле­графу. Желаю вам полнейшего успеха.

Спустя несколько часов штаб армии получил теле­грамму Деникина о производстве генерала Шкуро в гене­рал-лейтенанты. Эта телеграмма была немедленно пере­дана Шкуро. Самовластный бандит надел приготовленные заранее погоны с тремя звездочками и отдал распоряже­ние своему корпусу праздновать три дня. Алъютант Федька объехал кое-кого из генералов, приглашая на «торжество по случаю назначения».

В гостинице «Метрополь» собрались все артистические знаменитости, и с приездом генерала Май-Маевского от­крылся банкет. Раскаты нескольких оркестров духовой музыки сливались с пьяными выкриками, шумом моторов и резкими рожками автомобильных сирен в фантастиче­ский концерт, от которого уставали барабанные пере­понки. Шкуро сидел на большом диване. На его коле­нях уютно устроились две молодые женщины с бокалами в руках. Шею бандита обвили руки известной певицы Плевицкой. Шкуро, полупьяный, сказал:

— Надюша, легче! Задушишь...

Плевицкая, смеясь, отвечала:

— Я тебя люблю больше всех!

И осыпала Шкуро горячими поцелуями.

В разгаре этого «пира во время чумы», на улице про­тив «Метрополя» собралась большая толпа граждан.

В атмосфере, насыщенной алкоголем, на балконе вто­рого этажа гостиницы появился генерал Май-Маевский. Он произнес короткую речь, кончив ее словами:

— Россия создается кровью Добровольческой армии и будет опять великая, неделимая. Ура!

Вышел и Шкуро. Покачиваясь, крикнул:

— За великую Россию! Ура!

После его речи стали выступать по очереди пьяные ораторы. Толпа харьковской буржуазии, не давая окон­чить речь оратору, кричала беспрерывно в неописуемом энтузиазме:

— Ура! Ура! Ура!

А в это время корпус терцев и кубанцев генерала Шкуро пьянствовал и дебоширил. Начальство не обра­щало никакого внимания на их безобразие. Пьяные терцы и кубанцы с гордостью заявляли:

— Мы обмываем третью звездочку нашего батько Шкуро!

Через три дня прибывший в Ростов Май-Маевский поехал на скачки. Здесь собралась вся ростовская буржуазия, которая устроила шумную овацию генералу. В этот момент Май-Маев;кий получил телеграмму о взятии Киева. Обращаясь к буржуазии, он сказал: