Кутепов делал доклад о состоянии своего корпуса.

Во время доклада с лица Кутепова не сходила ирони­ческая улыбка. Я очень боялся, что он может коснуться Юзефовича, но Кутепов оказался достаточно выдержан­ным — сдержал свое слово.

Ушел Кутепов, а через несколько дней является Юзе­фович.

Точно такой же подход с моей стороны был и к Юзе- фовичу, как и к Кутепову, но Юзефович оказался невы­держанным.

Оставаясь у Май-Маевского после доклада о состоянии своего корпуса, Юзефович, прощаясь с Май-Маевским, сказал:

— Ваше высокопревосходительство, если у меня есть какие-нибудь недочеты в корпусе, я их постараюсь испра­вить, но о других корпусах говорить не буду.

Май-Маевский был в хорошем расположении духа, не вникнул в смысл его слов и, смеясь, ответил:

— Полно, дорогой, беспокоиться. Ваш корпус один из лучших, у вас все благополучно.

Юзефович ушел, а результат таков; на стыке между Донской и Добровольческой армиями, кавалерия красных произвела прорыв. Конница появилась южнее Купянска. Корпус Кутепова выдержал ряд яростных атак противника.

Май Маевский поражался неудачливому медлительному маневрированию корпуса Юзефовича, и когда Юзефович явился к нему, докладывая о невозможности преградить путь кавалерии красных, приведя ряд доводов, Май-Маевский согласился с ним.

При выходе, я спросил Юзефовича:

— Ваше превосходительство, почему вы не поддержали корпуса Кутепова?

На что он, смеясь, мне ответил:

— Пусть его потреплют, у него очень хороший корпус. 

Красноармейцы, попавшие в плен, прежде всего подвер­гались тщательному осмотру «опытных» командиров, в роде Туркула или Монштейна («безрукий чорт»).

Пленных выстраивали рядами, подавалась команда «смирно!» Белый командир, проходя по фронту, здоро­вался с пленными и требовал выдачи комиссаров и ком­состава. Если пленные отказывались — командир присту­пал к «осмотру». Комиссарство определялось по лицу. Отобранных выводили из строя. Они приводили ряд оправ­даний, доказывали свою непричастность к комиссарству. Эти оправдания вызывали только усмешки белых офицеров.

— Вы все люди темные и ничего не знаете, а комиссарить, небось, умеете.

Мнимых уличенных расстреливали. Остальных пленных отправляли в глубокий тыл на формирование, или, как бе­лые выражались, «профильтроваться». Пленные попадали в города, помещались в казармы, как бы на военную под­готовку. На самом деле, это было продолжение «осмотра». Контр-разведчики, симулируя недовольство действиями Добрармии, устанавливали настроение пленных. Смерть грозила за малейшее проявление симпатии к советской власти.

Пленные жили в тылу одной мыслью, что их пошлют на фронт, где они могут свободно перейти к своим. Белые прекрасно учитывали настроение красноармейцев и прини­мали свои меры.

Перед отправкою на фронт пленным выдавалось англий­ское обмундирование с вышитыми эмблемами на рукавах — череп и крестообразные кости с надписью: «корниловцы». Погоны были крепко вшиты.

Когда докладывали Май-Маевскому, что полк готов, он, смеясь, спрашивал:

— Настоящие корниловцы?

— Так точно, можно отправлять,—рапортовали началь­ники «фильтра», после чего пленных распределяли по ча­стям, вперемежку с добровольцами. На фронте мнимых «корниловцев» заставляли итти вперед, а сзади шли вер­ные сыны «Единой Неделимой» с пулеметами: при малей­шем отступлении передовые части расстреливались пуле­метным огнем. Вот почему пленные в форме корниловцев, марковцев, дроздовцев шли вперед, ведя борьбу со своими.

Еще до наступления белые распустили слухи, что крас­ные не берут в плен корниловцев, марковцев и дроздовцев, расстреливая их на месте. За срыв эмблемы (хотя это трудно было сделать) грозила смерть.

— Ваше превосходительство! Полковник Щукин просит принять.

Полковник Щукин доложил, что генерал Деев [5]изобли­чен в темных сделках по заключению договоров о снабже­нии армии.

— Если есть хищение, следует обратить внимание на лиц, в ведении коих находятся склады, — сказал Май-Маевский: — что касается невыгодных договоров, вы мне пред­ставите ваши данные; тогда я Деева устраню и предам суду. Пока что назначу ревизию. Путем тонкого подхода выясните срочно, где куплены Деевым крупные брильянты. А теперь скажите, как обстоит дело на заводах и фа­бриках?       ,

— Ваше превосходительство, на заводах полное успо­коение. Замечается лишь небольшой ропот рабочих из за заработной платы и часов работы. Этому способствуют агитаторы. Я принимаю решительные меры. Надеюсь в ско­ром времени ликвидировать.

— Хорошо.

Оставшись один, генерал долго ходил из угла а угол, потом, остановившись, сказал:

— Чорт знает, что такое! От Деева я никак не ожи­дал. Под влиянием бабы идет на преступление! Капитан, вы видели у жены Деева брильянты?

— Так точно, ваше превосходительство. Ожерелье и на руках дорогие кольца. Но, может быть, они им раньше приобретены. Вероятно, у Щукина личные счеты с Деевым.

— Проверю. Все выяснится, — проговорил Май-Маевский.

Дверь полуоткрылась, и командир кавалерийского кор­пуса, генерал Юзефович, остановился на пороге:

— Разрешите, Владимир Зенонович?

— Пожалуйста, пожалуйста, дорогой! А я вас хотел вызвать. Хорошо, что приехали. Садитесь, рассказы­вайте.

— Положение моего корпуса очень тяжелое, — начал командир: — обмундирования нет, наступили холода, много больных, участились грабежи. Крестьянство настроено враждебно, фураж приходится доставать под угрозой не­желательных репрессий... последнее время усилилось де­зертирство ...

Май-Маевский перебил:

— Сейчас же преобразовать части! Успокоить негодный элемент примерной казнью. Обмундирование, какое имеется - в наличии, прикажу выдать. Главный вопрос — это кре­стьянство. Я уже говорил с Деникиным и настаиваю на зе­мельной реформе. Повидимому, особое совещание не учи­тывает, что наш успех зависит от скорейшей реформы. Я еще раз буду говорить сегодня со ставкой. Могу вас порадовать, молодая гвардия стоит у ворот Орла; падение его приближается, оно будет в ближайшее время. Еще не­сколько хороших нажимов, — восстанут Тула и Брянск, и наша цель будет достигнута.

— Владимир Зенонович, все это хорошо. Что же ка­сается моего корпуса, то положение, повторяю, серьезное. Прежде чем быть у вас, я видел Деева. Справлялся, сколько он может выдать обмундирования. Деев наотрез отказался; говорит, что всего имеется небольшое количество. Может быть, вы мне разрешите с корпусом стать на небольшой отдых?

— Нет, нет! Об этом ни слова слушать не хочу. От­дыхать все будем в Москве... Теперь не время даже ду­мать об этом. Я сейчас буду говорить со ставкой. Капи­тан, поезжайте в штаб. От моего имени вызовите на два часа дня к прямому проводу главнокомандующего.

Несколько позже я увидел генерала Юзефовича у на­чальника штаба: генерал был сильно расстроен.

— У аппарата Деникин.

— У аппарата Май-Маевский.

— Антон Иванович, для успешности операции поторо­пите прислать обмундирование. Корпус Юзефовича почти раздет. Морозы захватили врасплох. Много больных с от­мороженными конечностями. Наблюдается рост

дезертир­ства. Крестьянство враждебно настроено. Еще раз настаи­ваю на разрешении аграрного вопроса.

— Владимир Зенонович, обмундирование выслано. Как обстоит дело в орловском направлении? Как ведет себя Шкуро?

— Падение Орла —вопрос ближайших дней. Шкуро устраивает оргии и угрожает ставке. Его необходимо ото­звать в ставку, под каким-нибудь предлогом дать ему по­вышение, но только в тылу.