Поднимаясь по лестнице, я на площадке встретил ши­карного гвардейского полковника в кругу трех дам, лю­безно с ним разговаривавших. Я прошел мимо и вслед услышал грозный оклик:

— Па-аррручик. А ч-честь забыли отдать?!

Не обращая внимания, я продолжал подниматься по сту­пенькам.

Полковник вышел из себя и решил блеснуть властью перед дамами :

— Я вам приказываю остановиться!

Я ответил:

— Полковник, я сейчас вернусь, и тогда мы объ­яснимся,— и направился в номер Витковского.

Выйдя от генерала, я увидел раскрасневшегося полков­ника, с пеной у рта, который злобно закричал:

— Поручик, безобразие, я вам покажу!

Я подошел, дамы окидывали меня презрительными взгля­дами.

Я снова сказал:

— Полковник, в чем дело?

Он перебил меня:

— Я вам не полковник, а господин полковник, и надо стать как полагается!

Я хладнокровно заявил:

— Прежде всего я не поручик, а капитан. Вы любезни­чали с дамами, а я был занят оперативным делом и по занимаемой должности имею право вас назвать просто полковник, без добавления господин. Я — старший и лич­ный адъютант командующего войсками добрармии гене­рала Май Маевского.

Куда девались его гонор, гордая осанка. Глаза полковника

расплылись виноватой улыбкой, и он невыносимо сла­щавым голосом начал оправдываться:

— Я вас не знаю. Конечно, по занимаемой должности вы должны быть на месте полковника генерального штаба. И я вполне вас понимаю, что вы прибыли к генералу Витковскому по оперативному делу. Я прошу извинения. Раз­решите представиться и познакомьтесь, пожалуйста, с да­мами.

Все улыбнулись.

Я поздоровался с ними и снисходительно улыбнулся.

— Простите, господа, я занят. До свидания.

Таких случаев было много. Все заискивали и боялись меня.

Лишь один генерал — командир Корниловской бригады оказался более стойким, но только на первый раз.

Однажды он «подтянул» меня за упущение. Узнав, что я адъютант командующего войсками, сказал: «Тем более вы должны в корне пресекать разгильдяйство, вводить дис­циплину, а вы допустили, чтобы солдаты на ваших глазах дебоширили».

Пришлось «козырять» и извиняться. Мы с ним разо­шлись.

Но я не забыл этого генерала.

В связи с приездом английского представителя генерала Брикса Корниловская бригада выстроилась на Николаевской площади, окруженная тесным кольцом буржуазии, в ожидании приезда генерала Май-Маевского.

Май-Маевский подъехал на автомобиле и направился вдоль фронта выстроенных войск.

Я шел в двух шагах справа от Май-Маевского. Порав­нявшись с тем генералом, который меня «тянул», я сделал шаг вперед к Май-Маевскому и, нагнувшись, сказал:

— Ваше превосходительство, обратите внимание на образцовую стойку.

Май-Маевский, по обыкновению, в таких случаях бросал пытливый, пронизывающий взгляд.

Едва он посмотрел на генерала, я остановился, окинул этого служаку надменным взглядом и пошел за генералом.

Прибыл Брикс на банкет.

Ко мне подсел тот самый генерал, который «тянул» меня, и со словами: «Господин капитан, простите меня,

вы на меня не сердитесь. Давайте с вами выпьем на брудершафт,— заключим мир».

Не малую выдержку мне пришлось проявить по отноше­нию к богатым и знатным невестам.

Их было очень много и все они благосклонно относи­лись ко мне.

Я поражался, как люди могут унижаться перед блеском и положением.

Во время парада по случаю прибытия Май-Маевского в Харьков, буржуазия нас буквально засыпала цветами.

Целая вереница фотографов, кино-операторов, тянулась хвостом за командармом.

По окончании парада, ко мне подошел городской голова Харькова: «Господин капитан, мои дочери просили вас уделить им внимание. Хоть бы 5—10 минут», — добавил он умоляюще.

Я сослался на неотложную работу и уехал с Май-Маев­ским.

Всю дорогу я мысленно смеялся над чудаком.

Некоторые профессора любезно дарили мне свои науч­ные произведения с надписью «от автора».

Да, аксельбанты адъютанта действовали магически. Подхалимничали не только перед «самим», но и перед адъютантом. 

Штаб ген. Май-Маевского находился в сердце Донбасса— в Юзовке. Генерал старался удержать в своей власти уголь­ный район и, не считая средств и жертв, вырывал с корнем, как он выражался, «пролетарский дух». За малейшую симпатию к советской власти людей расстреливали и ве­шали. Контр-разведка раскинула густую сеть по всей тер­ритории, занятой Добрармией. Горнопромышленники, вер­нувшиеся к своим заводам и шахтам, особенно кровожадно издевались над рабочими. Под угрозой смертной казни, за ничтожные гроши их заставляли работать с утра до поздней ночи в шахтах, на заводах и на транспорте. Отказ работать рассматривался Май-Маевским как призыв к восстанию; участь таких несчастных решала пуля или петля.

На кровавом фоне белогвардейщины вырисовывалась грузная, высокая фигура генерала Май-Маевского.

Он сидел в кабинете и смотрел из окна на горизонт, откуда доносился гул орудийной канонады.

— На пепле развалин строится новая единая, неделимая Россия, — убежденно сказал он, внимательно разглядывая цветные флажки, расположенные кольцеобразно на опера­тивной карте. Затем отдал распоряжение своему штабу перейти на станцию Криничную.

Май-Маевский поставил дело крепко: стоило ему нажать клавиши правления, как под мастерскую игру генерала плясали и правые и левые. Уезжая на ст. Криничную, генерал был спокоен за тыл.

Шли беспрерывные бои, железнодорожные станции переходили из рук в руки. У Май-Маевского было немного войск. Но, перебрасывая их с одного участка на другой, генерал вводил в заблуждение красных. Одним и тем же частям белых войск в течение дня приходилось участво­вать во многих боях и разных направлениях; для этой цели был хорошо приспособлен подвижной состав транс­порта. Такая тактика и удары по узловым станциям были признаны английским и французским командованием выдающейся новостью в стратегии. Май-Маевский в течение недели раз пять выезжал на фронт, поднимая своим присутствием стойкость бойцов. Войска его уважали, называя вторым Кутузовым (фигурой генерал был похож на знаменитого полководца).

Главную роль в успехе Добрармии играло обилие обмундирования, значительное количество артиллерии, пулеметов, снарядов и патронов, присылаемых союзниками. Конечно, союзники снабжали армию недаром; за один транспорт снарядов они увозили восемь транспортов сырья, к тому же бесконтрольно пользовались нефтяными про­мыслами. Деникин не только не чинил союзникам препят­ствий, но даже помогал им грабить народное достояние, так как он всецело зависел от иностранного капитала.

Буржуазная пресса признавала Май-Маевского талантли­вым полководцем, героически ведущим борьбу.

Но как ни старался Май-Маевский через буржуазных писак «Освага» уверить население в том, что белые не монархисты, а борцы за благо родины и народа, — каждый шаг Добрармии вперед вызывал ужас у населения. В занятых местностях назначались прежние губернаторы. Помещики, под крылышком Добрармии, творили всяческие насилия.

Со станции Криничной штаб генерала Май-Маевского продвинулся на станцию Иловайскую. Здесь генерал, про­делав ряд успешных операций, получил телеграмму из ставки Деникина о выезде его в Иловайское.

Отдав распоряжение приготовиться, Май-Маевский подошел к окну вагона и задумался, глядя в широко рас­стилавшуюся степь. Ему исполнилось 52 года. На бело­курой коротко-остриженной голове блестела лысина. Голубые глаза смотрели через пенснэ проницательно и прямо.

Вошел князь Адамов, начальник конвоя.

Начальником конвоя у генерала Дроздовского состоял князь Мурат. Он был известен среди населения Кубани, Дона и в особенности Юзовки, а также среди войск, как кровожадный палач. От его рассказов дрожь пробегала по телу. Когда попадались пленные, он собственными руками отрезал тесаком уши, вырезал звезды на теле, после чего рубил шашкой. Его зверства вселяли ужас и отвращение, но у Дроздовского он пользовался полным доверием.