Из «Каменецкой хроники»:«1620 год, 9 сентября, суббота, рождество богородицы. Состоялась битва при Цецоре нашей польской армии с турками и татарами. В этой битве во главе турецкого войска стояли Искандер-паша и Сарымсак-паша, во главе татарского калга-султан, брат татарского хана, под началом которого находилось 120 тысяч татар. А турок было 8 тысяч. А во главе нашего польского войска были канцлер Жолкевский, польский гетман Конецпольский, князь Корецкий и Струсь, у которых было 12 тысяч боеспособных людей. А всего было около 20 тысяч человек» [10].
На заседании королевского совета 15 июня 1620 года, где решался вопрос о походе, большинство высказалось против войны. Это отразилось и на количестве войска, и на его вооружении. Когда Жолкевский, чтобы увеличить армию, предложил призвать в поход казаков, польский магнат Кароль Самуэль Корецкий, зять Иеремии Могилы, нагло заявил: «С грицями воевать не стану, пусть идут землю пахать или свиней пасти».
Польские предводители считали, что им противостоят только те турки, которые переправились через Дунай, и их можно бить и без казаков. Да и сам Жолкевский не очень стремился их призывать. В условиях, когда казацкое войско приобретало все большую силу и значение в борьбе за интересы украинского народа, король и его советники считали политически опасным брать его к себе в союзники. Но Жолкевский понимал также, что без казаков в войне не обойтись, и разослал им повеление прибыть на войну. Получил повеление и Михаил Хмельницкий: собрать в Чигиринском старостве охочих «стрельцов» и прибыть самым скорым образом к Жолкевскому в Молдавию, куда направлялось и польское войско.
Отряд собрали быстро. И вот он выстроился на площади Чигирина. Все казаки одеты по-походному. На них были плотные суконные кафтаны, на голове шапки-шлыки с высокими, заломленными до затылка красными и голубыми верхами. Вооружены пиками, саблями и мушкетами. Рядом с каждым верховым оседланный запасной конь с привязанными к тропам саквами [11]. На войну отправился и молодой реестровый казак Чигиринской сотни Богдан Хмельницкий.
Встретили их неприветливо. Пышно одетое и снаряженное польское войско не пожелало, чтобы казаки стояли в одном ряду с ними, Жолкевский, перешедший молдавскую границу 2 сентября 1620 года, велел Михаилу Хмельницкому с его сотней, как и другим казакам, разместиться за укреплением, «чтобы знали свое место и не думали, что у Речи Посполитой такая большая в казаках потребность». Вскоре подошли молдавский господарь Каспер Грациани и его гетман боярин Бычко. Войско Грациани к тому времени разбежалось, и прибыл он к Жолкевскому в сопровождении всего 600 человек.
Среди молдаван Богдан Хмельницкий сразу же приметил своего Львовского приятеля Петра Могилу. За время, пока они не виделись, тот возмужал, вытянулся. Бросалось в глаза широкое скуластое лицо, черные усы и такие же волосы. Серо-зеленые глаза светились острым умом. После Львовской братской школы Петро Могила побывал в разных европейских университетах и научился многому. А сейчас пришел освобождать от турок родную Молдавию. Петро тоже узнал Богдана. Но было не до разговоров…
Утром 9 сентября 1620 года на крепость всей своей массой ринулась армия Искандер-паши. Польское войско вместе с казаками и молдаванами стало против врага.
Михаил Хмельницкий одним из первых ворвался в ряды неприятеля. А рядом с ним, не отступая ни на шаг, рубился Богдан. Сбросив с себя все лишнее и оставшись для легкости в одной нательной сорочке, он, зажавши в каждой руке сабли, рубил ими турок, не отставая от старших казаков. Все тело его ловко изгибалось, уклоняясь от ударов противника, сорочка и лицо были залиты кровью, но он не замечал этого, зорко следя за турецкими воинами, разя и отбивая их нападения. Но когда отца окружали турки, Богдан тут же оказывался рядом. Хмельницкий-старший одобрительно мотал головой и гудел своим сиплым голосом, перекрывая лязг сабель и стон людей: «Добре, сыну, так их!»
В тот день три приступа турок отбили войска Жолкевского.
Третий приступ турок был особенно стремительным: Искандер-паша спешил покончить с противником. Уже опустилась густая ночная тьма, когда турки отошли от крепости. Много воинов полегло в этом бою, и особенно пострадало малочисленное польское войско.
День после боя прошел спокойно. А на следующую ночь на поредевшие польские войска обрушился новый удар, на этот раз от союзников. Видя, что поляков ждет тяжелое испытание, а может, и поражение, молдавский господарь Каспер со своим гетманом Бычко и другими боярами, сговорившись с каменецким старостой Калиновским, Корецким и Струсем, решили бежать из лагеря вместе со своими отрядами. Но предателям не удалось далеко уйти: их подстерегала гибель.
Из «Каменецкой хроники»:«Объединившись, все они — более 2 тысяч человек — ушли ночью, бросив в лагере все свое имущество. Имея каждый по коню, вошли они в воду, чтобы перейти Прут всем вместе, да так и потопили друг друга. И поверхность воды от людей и лошадей казалась мостом, но из каждых десяти человек спасся только один. Да из тех, кто выбирался оттуда, мало кто спасся, потому что татары, переправившись через реку, хватали их. Но некоторые бежали. Староста Калиновский вместе с конем утонул у берега, потому что берег был обрывистый и невозможно было выбраться. А Бычко, гетмана молдавского господаря, татары схватили и отослали Искандер-паше. Искандер-паша приказал посадить его на кол тут же перед нашим польским лагерем, чтобы нашим было видно. А господаря Каспера убили молдаване во время бегства. После того несчастья в том цецорском укреплении наше войско просидело восемь дней».
В укреплении, осажденном турками, все больше зрело недовольство командованием, которое завело войско в капкан. Не хватало продовольствия, воды. Нужно было решать, что делать дальше. Жолкевский понимал, что выход один: покинуть позиции у Цецоры и отступить вдоль реки Прут к польской границе. Так и сделали. За ночь окружили тыл и фланги войска возами, сковали их цепью и на следующую ночь (20 сентября 1620 года) оставили лагерь. Казаки прикрывали отступающих. Коронные пехотные и конные части польского войска двигались впереди и с флангов, артиллерия сзади. В центре этого построения разместились паны со своими ополчениями и командование во главе с Жолкевским.
Татары и турки по пятам преследовали польское войско.
К вечеру 24 сентября войска под командованием Жолкевского, истощенные и измученные постоянными боями, наконец пробились к Днестру и остановились в полуверсте от Могилева. А ночью кто-то распустил слух, что поляки собираются под прикрытием темноты переправиться через Днестр, оставив на этой стороне казаков как свой заслон. Вспыхнуло недовольство, разгорелись споры. Этим воспользовался предводитель буджакских татар Кантемир-Мурза и тут же со всей своей двенадцатитысячной ордой навалился на лагерь. К нему подоспели турецкие и татарские отряды. Началась страшная рубка. «Наши в панике стали разбегаться, — писал очевидец, — и кого зарубили, кого схватили живым, кто утонул в Днестре».
Михайло Хмельницкий словно ждал этого нападения. Он собрал вокруг себя верных казаков и приготовился к бою. Богдан находился возле отца, хмуро и с какой-то злой настороженностью наблюдал за катящейся к ним лавиной, в обеих руках у него было по сабле, на теле новая сорочка. На суровом лице не осталось и следа былой усталости, только решимость.
И вот первые ряды неприятеля напоролись на казацкие пики. Богдан снова, как и прежде, не отходил от отца и старался прикрыть его то сбоку, то сзади, а тот, перекладывая из руки в руку любимую саблю, крушил врагов. Михайло Хмельницкий не мог определить, сколько длится уже эта сеча, только чувствовал, что иссякают его силы и слабеет удар сабли. А враги наседали все напористей. И вдруг его пронзила острая боль: в плечо впилась татарская стрела. Рука, подняв саблю, упала безвольно вниз. И тут же его поразила татарская пика. Подхватив оседающее тело отца на руки, сын старался под прикрытием казаков вынести его из боя. Собрав последние силы, умирающий попросил положить его на землю. Богдан исполнил просьбу отца и сам опустился рядом.
