19 апреля 1648 года кошевая старшина решила созвать в Сечи раду. Накануне вечером по старому казацкому обычаю степь и днепровскую гладь всколыхнули громовыми выстрелами три самые большие сечевые пушки, оповещая всех, что на следующий день соберется казацкий круг. Утром следующего дня залп был дан снова. Это уже был сигнал к сбору. И со всех концов стали стекаться в Сечь конные и пешие казаки, беглые крестьяне, мещане, скрывавшиеся по ближним к Сечи хуторам, байракам [48]. Не зная, зачем их созвали, они с нетерпением ожидали, что им объявит кошевой. «Егда же розсвинуло [49], — говорит летописец, — и солнце огнезрачии и ясно-блистательный свои по всей поднебесной размяло лучи», все были в сборе. Со времени основания Сечи майдан [50]не знал такого скопища людей. Были заполнены также валы и стены вокруг. Но еще многие казаки остались в степи. И тогда кошевой с Хмельницким и со всем войском вышли из крепости на просторное поле около Сечи.
Ударили в литавры, возвещая о начале рады. Первым выступил кошевой атаман Федор Лютай. Давний товарищ Хмельницкого, он полностью разделял его помыслы и теперь говорил о тех притеснениях, которые терпит украинский народ от ляхов, о том, что пришла пора освободиться от них, что Хмельницкий решил на «военное против поляков дело за обиды и тяжести козацкие и всея Малый России от поляков» и что казачество и весь народ поддерживает его в этом. Потом кошевой объявил, что Хмельницкий ездил в Крым и хан прислал помощь казакам, что орда мурзы Тугай-бея стоит уже наготове близ Сечи. И чтобы скрепить этот союз, Хмельницкий оставил хану своего старшего сына Тимоша.
После этих слов кошевого днепровский простор огласился возгласами собравшихся:
— Слава и честь Хмельницкому! Пусть Хмельницкий будет нашим головою, а мы все готовы идти против панов и помогать Хмельницкому до последнего дыхания!
Кошевой словно ожидал этого, сразу же послал сечевого писаря вместе с куренными атаманами и другими уважаемыми казаками в войсковую скарбницу, чтобы принес немедля клейноды [51]: королевскую хоругвь, бунчук [52]с позолоченным шаром, позолоченную булаву с камнями и серебряную войсковую печать. После этого кошевой атаман призвал избрать гетмана, который поведет народ украинский на священную войну. И снова все стали выкрикивать имя Хмельницкого. Тогда Хмельницкий вышел на середину круга, и кошевая старшина поднесла ему знаки гетманской власти. По давнему обычаю, сняв шапку, Хмельницкий поклонился и дважды отказался от такой высокой чести. Только после третьей просьбы присутствующих на раде он взял булаву. За его спину зашел казак и высоко поднял бунчук.
Хмельницкий надел шапку, глубоко вздохнул и, широко расправив плечи, обвел зорким, все запоминающим взглядом, майдан. И в его взгляде, в твердо сжавшей булаву руке и во всей его богатырской фигуре чувствовались непреклонная воля и сила. Ему с надеждой и решимостью народ вручил ныне свою судьбу, судьбу Родины.
ЖЕЛТЫЕ ВОДЫ. ПЕРВАЯ ПОБЕДА
Для магнатов и правительства Речи Посполитой события на Украине, особенно в Запорожской Сечи, стали заботой первостепенной важности. И великий коронный гетман Николай Потоцкий, исчерпав все дипломатические возможности, решил подавить восстание военной силой. 21 марта 1648 года он писал королю: «Не без размышления и основательного рассуждения двинулся я на Украину с войском вашей королевской милости, пана и благодетеля моего. Привели меня к этому весьма важные побуждения: сохранение неприкосновенности и достоинства как вашей королевской милости, так и самого отечества и его свободы».
Знал Потоцкий, чем угрожает Речи Посполитой разгоравшееся восстание, знал, на что способен казак при поддержке крестьян и мещан, и поэтому писал: «Казалось бы, легкое дело уничтожить 500 человек бунтовщиков, но если рассудить, с каким упованием и с какою надеждою возмутились они, то каждый должен признать, что не ничтожная причина заставила меня двинуться против 500 человек, потому что эти 500 подняли бунт в заговоре со всеми казацкими полками и со всей Украиною».
Не пятьсот, а уже несколько тысяч человек встали в ряды войска Хмельницкого, но даже пятьсот казались коронному гетману страшной силой. «Этот безрассудный человек, Хмельницкий, — писал Потоцкий, — не преклонится перед милостью. Не раз я уже посылал к нему, чтоб он оставил Запорожье, обещал ему помилование, отпущение преступлений. Ничто на него не действует. Послов моих задержал. Наконец, послал я и пана Хмелецкого, ротмистра вашей королевской милости, человека расторопного и хорошо знающего казацкие нравы, с увещанием, ручаясь моим словом, что волос не упадет с его головы. Но, не тронутый и этой благосклонностью, отправил ко мне моих послов с требованием, чтобы коронное войско вышло из Украины; чтобы паны полковники со всею их ассистенцией [53]были из полков удалены; чтобы правительственная ординация относительно казаков была уничтожена».
Потоцкий сообщал королю, что Хмельницкий позвал на помощь татар, и они уже пришли к нему, что у Хмельницкого теперь значительные войска. «Упаси боже, — восклицал Потоцкий, чтобы он вышел с ним на Украину».
Под знаменем самого Потоцкого находилась большая по тем временам армия, которая насчитывала около 24 тысяч отборных жолнеров с артиллерией. Главные силы остановились между Черкассами и Корсунем. Потоцкий расположился в Черкассах, а в Корсуне устроил свою резиденцию польный гетман Мартин Калиновский, который командовал войском вместе с коронным гетманом. В польском военном стане были также шляхтич Адам Синявский, обозный коронный Казановский, польский казацкий комиссар Яцек Шемберг со своими хоругвями. При старом Потоцком состоял и его сын Стефан Потоцкий, мечтавший разгромом восставших добыть себе славу полководца. Каждый из них считал себя знатоком военного дела и старался убедить остальных в преимуществах своего плана разгрома мятежников. И на бесконечных попойках они только и говорили об этом. За банкетами и спорами пришла пасха, разлился половодьем седой Славутич — Днепр, а разговоры продолжались…
В один из таких апрельских дней к польским войскам пробился перебежчик и сообщил, что Хмельницкий уже вышел из Запорожья. Обрюзгший от вина и еды Потоцкий созвал военный совет. Споры разгорелись с новой силой. Калиновский настаивал на немедленном выступлении всем войском против восставших. Однако приверженцы Потоцкого считали для себя позором посылать такое огромное войско против «презренной шайки отверженных подлых хлопов».
— Чем меньше будет отряд, который истребит эту сволочь, тем больше будет славы, — изрек полупьяный Потоцкий.
Сформировали такой отряд под командованием сына Потоцкого Стефана, придав ему опытного ротмистра Яцка Шемберга. Отряд состоял из двух частей; одна, численностью около шести тысяч человек, продвигалась сушей, другая, включавшая две тысячи иностранных наемников и четыре тысячи реестровых казаков, должна была плыть по Днепру вниз на байдаках [54]. Казаки шли под командованием генеральных есаулов Ивана Барабаша и Иляша Караимовича. Был здесь и добрый товарищ Хмельницкого, его кум полковник Кричевский, но у старого полковника, родившегося на Украине в семье греческого вероисповедания, не лежала душа к польским магнатам. Те платили ему тем же.
Тревожась за сына, перед отплытием казаков Потоцкий, несмотря на свой гордый характер, призвал к себе их руководителей и, забыв о гоноре, просил поддержать молодого Потоцкого. Он напомнил реестровой старшине, что паны и высокие сановники не только не теснили казаков-реестровцев, но нуждались в добром с ними согласии для защиты от домашней черни и татар.