Тито, однако, призвал воздержаться от крайностей: страна может оказаться в блокаде со стороны социалистических стран, с которыми у Югославии сложились весьма прочные экономические отношения. Вместе с тем именно после событий 1968 года в Югославии была взята на вооружение концепция «общенародной обороны». Ее основой стали подразделения Территориальной обороны, сформированные в республиках, городах и т. д. Местные органы власти и предприятия должны были формировать отряды «вооруженного ополчения», в распоряжение которых передавались стрелковое оружие и легкая артиллерия. Считалось, что части Территориальной обороны могли быть поставлены под ружье и начать боевые действия в течение нескольких часов. Фактически в Югославии бралась за основу концепция партизанской войны. В начале 1990-х части Территориальной обороны сыграли одну из главных ролей в развале страны, фактически обратив имевшееся у них оружие против армии.

Верил ли сам Тито в возможность советской интервенции? Многие считают, что не верил. Но тезис об «угрозе с Востока» не исчезал в югославской политике до смерти маршала. Характерная для того времени история: сын возвращается домой со службы в армии. «Ну, расскажи, сынок, чему тебя там научили», — просит его отец. «Будем драться с болгарами и русскими до ножа» (то есть до рукопашной), — отвечает сын [688].

Конец 1960-х годов ознаменовался третьим и весьма глубоким кризисом в советско-югославских отношениях. Совсем недавно казалось, что Тито и Брежнев сумели найти общий язык. Тито в 1967 году приезжал на торжества по случаю 50-летия Октябрьской революции, как когда-то, еще во времена Сталина, наблюдал за парадом и демонстрацией с трибуны Мавзолея Ленина. С Брежневым у них установились неплохие личные отношения. Хотя советский руководитель был моложе Тито на целых 14 лет, они даже по характеру и привычкам чем-то напоминали друг друга. Оба — коммунисты, но не истерические фанатики или сухие догматики. Оба — фронтовики и партийные работники, но умеющие ценить радости жизни. И Брежнев, и Тито, пожалуй, могли бы посоперничать за звание «главного коммунистического плейбоя» того времени. Оба любили хорошие напитки, автомобили, красивых женщин, охоту, комфорт и вообще все то, что их более ортодоксальные товарищи до сих пор называли «мелкобуржуазным уклоном». Однажды во время визита Тито в Советский Союз после официального ужина Брежнев, расслабившись, начал с чувством читать стихи. Закончив, он победоносно посмотрел на Тито. Тито, усмехнувшись, начал декламировать Пушкина на русском языке и читал его минут двадцать подряд [689].

Оба понимали — хотя и по-своему, — что их народы после войн, революций и других потрясений нуждаются в передышке. В мирной, спокойной, «обывательской» жизни. То, что произошло в августе 1968 года, разрушило складывающиеся отношения между ними. Тито был обижен тем, что в Москве не послушали его советов, более того — он считал, что его обманули: ведь Брежнев обещал ему не применять силу.

17 октября 1968 года советский посол в Белграде принес Тито письмо ЦК КПСС и Совета министров СССР с протестом против «антисоветской пропаганды в Югославии». Тито встретил посла холодно. Тот раскрыл папку и начал читать письмо. Тито прерывал его несколько раз возмущенными репликами: «Это ложь!», «Это чистые выдумки!», «Как вы осмеливаетесь читать эту блевотину?!» Когда же посол дочитал до конца, Тито сказал: «Теперь слушайте, я скажу вам свое мнение». Он говорил полчаса холодным и резким тоном. Обвинял Москву в том, что она позорит социализм, а в случае новой интервенции вообще погубит его. Говорил, что Советский Союз дал американцам предлог для вмешательства в дела других стран и что популярность компартий теперь будет падать. Сказал, что оскорблен он лично, поскольку в Москве не слушали его советов, «а я, знаете, все-таки старый коммунист». «Двадцать лет назад Советский Союз уже совершил большую ошибку, но, как я вижу, вы ничему так и не научились», — сказал он [690].

11 марта 1969 года начал работу IX съезд СКЮ. Делегация КПСС в Югославию не приехала. Однако на съезде присутствовали более шестидесяти делегаций.

На съезде Тито выступил за усиление партийного руководства. Теперь создавалось Исполнительное бюро Президиума ЦК. В его состав должны были входить по два представителя от каждой республики и по одному от автономных краев — всего 15 человек. Вскоре секретарем бюро стал 45-летний Стане Доланц.

Этот плотный словенец, носивший массивные очки, был секретарем партийного комитета Люблянского университета. Многие из его коллег по партийному руководству удивлялись, как легко ему удалось договориться с бунтующими студентами. По слухам, Доланц сказал им: «Если вы не разойдетесь, то сюда придут сербские войска. Вам это надо?» После этого студенты разошлись. Доланцу еще предстояло сыграть важную и очень неоднозначную роль в последнем титовском десятилетии.

В своих резолюциях IX съезд в очередной раз указывал, что партия должна действовать как «живая и демократическая организация», и призывал к дальнейшей «всесторонней демократизации» СКЮ и всего общества.

Но официальная югославская пропаганда призывала граждан «сплотиться вокруг товарища Тито». На митингах ораторы говорили, что если Югославия снова окажется под угрозой, они займут свое место в строю — так же, как и в 1941 году.

Тито и его окружение теперь неизменно поддерживали в обществе опасения перед возможным «русским вторжением». Вот случай из повседневной жизни югославов 1970-х годов. Югославская семья — отец югослав, мать русская. Сын приходит из школы и рассказывает о военной подготовке. «Мы сегодня с „нашими“ воевали», — говорит он. «Наши» — это по маме, то есть советские [691]. Но пока в Югославии боялись «угрозы с Востока» и боролись с «информбюровцами», «догматиками», «этатистами», «либералами» и «анархистами», в стране во весь рост вставал новый и гораздо более серьезный противник Тито — национализм.

Еще в 1962 году Тито заявил: «Мы решили национальный вопрос!» Югославия была самой многонациональной страной Европы — в ней проживало более двадцати народов и народностей — и всем им предоставлялись равные права. В Югославии появилось немало людей, которые считали себя именно «югославами». Власти поддерживали подобное «самоопределение», и сам Тито несколько раз заявлял, что ощущает и считает себя югославом. Жители Югославии любили тогда говорить, что у них в стране шесть республик — тут они загибали пальцы, — а все вместе они — как один кулак.

Но уже тогда в стране шли процессы, которые подтачивали это единство.

Словения и Хорватия оставались наиболее развитыми республиками. Близость к Западу, наличие морского побережья, на котором отдыхали миллионы иностранных туристов, развитие инфраструктуры давали солидные валютные доходы, большая часть из которых уходила в «общий котел» Югославии, что вызывало недовольство в этих республиках.

Югославское руководство еще с 1940-х годов взяло курс на выравнивание экономического и социального уровня развития всех регионов страны. К середине 1960-х годов объем промышленного производства по сравнению с довоенным 1940 годом в Черногории вырос в 21 раз, в Македонии — в 8,4 раза, а в Косове — в 5,6 раза. Но Словению и Хорватию они догнать не могли. Сильно отставали Сербия и Босния и Герцеговина [692].

Экономические реформы 1960-х годов еще больше усиливали процесс неравномерного развития республик. Большинство инвестиций направлялось туда, где они приносили быструю и более эффективную отдачу — в Словению и Хорватию, в то время как убыточные предприятия в Черногории, Македонии и Косове закрывались. Появились и внутренние «гастарбайтеры»: косовские албанцы и македонцы ехали на работу на север страны. Со временем различия в уровне жизни и оплаты труда увеличивались — к 1989 году в Словении средняя зарплата составляла 154 процента по отношению к среднему уровню по стране, в Хорватии — 101 процент, а в Косове всего лишь около 60 процентов [693].