Основной доклад делал первый секретарь Польской объединенной рабочей партии ЦК (ПОРП) Владислав Гомулка. Было решено создать новую международную коммунистическую организацию — «Информационное бюро коммунистических и рабочих партий» (Коминформ). Местом для штаб-квартиры Коминформа и редакции его печатного органа был избран Белград. Это говорило о высоком доверии «вождя народов» к Тито.

Для штаб-квартиры Коминформа в Белграде было выделено солидное здание в центре города — до войны в нем размещался крупный банк. В конце октября в столицу Югославии прибыл советский представитель в Коминформе Павел Юдин — философ по образованию. Как пишет Дедиер, о нем ходила такая поговорка: «Юдин — лучший философ среди шпионов, и лучший шпион среди философов».

Газета Коминформа «За прочный мир, за народную демократию!» тоже печаталась в Белграде. Она выходила на русском, английском, французском и сербскохорватском языках. Печатала ее типография «Борбы», в которой для этих целей было выделено несколько специальных помещений. Первые экземпляры каждого номера специальным самолетом отправлялись в Москву. Однажды по требованию Юдина был сожжен уже отпечатанный тираж газеты — оказалось, что Сталину не понравилась опубликованная в газете речь первого секретаря компартии Греции Захариадиса [278].

Но, конечно, роль Юдина не ограничивалась выпуском газеты. Югославы впоследствии будут считать его одним из тех людей, которые должны были выполнить тайный сталинский замысел — обуздать независимость Югославии с помощью Коминформа.

Интересны в этом смысле оценки сложившейся осенью 1947 года ситуации в официальных «Очерках истории российской внешней разведки». Их авторы отмечают, что высокое положение, которое заняли югославы в Коминформе, для Тито таило «серьезную опасность». «Все его действия стали взвешиваться как бы на аптекарских весах, и в Москве с этого момента возросло стремление жестче контролировать югославов, так как все их возможные новации в деле построения социализма непосредственно отражались на авторитете „старого центра“» [279]. Действительно, поток критической информации о Тито и его окружении уже шел в Москву по дипломатическим и разведывательным каналам.

27 сентября 1947 года — в последний день работы учредительного совещания Коминформа — Тито выступил на II съезде Народного фронта в Белграде. Вот как выглядело это выступление в интерпретации советского посла Лаврентьева. «Тито, — отмечал он в своем донесении в Москву, — ни словом не обмолвился о помощи Советского Союза, оказанной Югославии в этой борьбе (за освобождение Югославии. — Е. М.),о его влиянии на весь ход освободительной борьбы, хотя элементарно ясно, что Югославия освобождена была Красной Армией и что Советский Союз как внешнеполитический фактор играл решающую роль в процессе становления Югославии… Тито рассматривает процесс освобождения Югославии, процесс социально-экономического преобразования страны лишь с местных национальных позиций, тем самым впадая в национальную ограниченность».

В этом донесении Лаврентьев явно передергивал факты. Доклад Тито был посвящен Народному фронту «как общенародной политической организации» и совершенно не был связан с теми вопросами, о которых писал советский посол. Поэтому его претензии к Тито в данном случае были надуманными.

Но мало того что Лаврентьев оценивал действия и выступления Тито, он еще и давал рекомендации своему руководству в Москве: «Не сочтете ли Вы возможным, чтобы критические замечания по докладу Тито были высказаны в рабочем порядке представителю югославской компартии в Москве?» [280]

Конец 1947 года ознаменовался прямо-таки необыкновенной активностью советского посла. 31 декабря 1947 года Лаврентьев послал в Москву подборку материалов по теме «Тито и армия». А 8 января 1948 года направил в Центр телеграмму, в которой эти материалы были подвергнуты разгромной критике. Комментируя статью начальника Генштаба югославской армии генерал-полковника Кочи Поповича «Тито — организатор побед народно-освободительной войны», Лаврентьев писал в Москву: «Возведение Поповичем маршала Тито в ранг крупных военных теоретиков является не чем иным, как просто угодничеством перед Тито, который, очевидно, принимает это угодничество за действительную оценку своих военных качеств». И снова он дает советы Москве: «…не сочтете ли целесообразным дать критику указанных документов в журнале „Военная мысль“, который поступает и для военных руководителей Югославии? Кроме того, не сочтете ли возможным по военной линии высказать критические замечания Джиласу, который во время своей поездки в Москву по поручению Тито поставит на рассмотрение Совпра (советского правительства. — Е. М.)ряд военных вопросов?» [281]

10 января к критике Тито подключился и советский военный атташе в Белграде генерал-майор Сидорович. Он зашел еще дальше посла Лаврентьева. Генерал указал, что непонятно, «какой идеологии придерживаются сейчас и будут придерживаться в Югославии». Более того, советский военный атташе (!) предлагал Москве (!) «указать на эти ошибки в порядке обмена опытом по линии Информбюро некоторых компартий» (!). Это первый известный документ, в котором сделано предложение рассмотреть «югославские ошибки» на заседании Коминформа.

Складывается какая-то парадоксальная картина. Посол СССР предлагает своему руководству критиковать ближайшего в то время стратегического союзника, причем сделать эту критику предметом политических дискуссий между двумя партиями. А всего лишь военный атташе посольства осмеливается предложить сделать критику Тито вопросом международного коммунистического движения, вторгаясь в область деятельности самого Сталина. Факт по тем временам просто невероятный.

Что же заставляло советских дипломатов действовать именно так? Вряд ли они проявляли самостоятельность в таком деликатном и опасном вопросе. Скорее всего, они уже тогда выполняли задание Москвы, собирая, на всякий случай, компромат на Тито. Очевидно, что такое задание могло исходить только от одного человека — Сталина.

8 января 1948 года, анализируя причины допущенных Тито идеологических ошибок, Лаврентьев прямо обвинил маршала в «проявлении вождизма». Но, конечно, Лаврентьева возмущал не «вождизм» Тито сам по себе. Советский посол вполне откровенно писал об этом: «Известно, что именно тов. Сталин призвал развивать партизанскую вооруженную борьбу в условиях оккупации и обосновал необходимость этой борьбы» [282].

Другими словами, вина югославского руководства состояла в том, что возвеличивание Тито зашло так далеко, что его фактически поставили вровень с самим Сталиным. И в этом, надо признать, Лаврентьев был прав. В самом деле, «великим вождем», «любимым учителем», «отцом народов» и «гениальным полководцем» в мире до недавнего времени был только один человек — Сталин, а теперь им стал еще и Тито.

Как-то во время войны, когда на одном из заседаний начали провозглашать здравицы в его честь, маршал поднялся и сказался: «Всем тем, что я достиг, я обязан нашей партии. Я был неграмотный молодой человек, и партия меня взяла, дала мне образование и сделала из меня настоящего человека. Я ей обязан всем» [283].

В другой раз, во время разговора о ведущей роли народных масс в истории, Тито заявил: «Все это чепуха! Часто и от одной личности зависит, как будет развиваться история». Не приходится сомневаться, что себя Тито тоже считал одной из таких личностей.

Листая страницы югославских газет начиная с осени 1944 года (некоторые из них выходили уже в освобожденном Белграде), можно легко проследить, как развивался процесс возвеличивания Тито. Например, 9 ноября в Белграде открылось заседание Великой скупщины народного освобождения Сербии. Тито появился на нем в маршальской форме и с недавно полученным советским орденом Суворова I степени на груди. Сопровождала его целая свита генералов. В газетных отчетах сообщалось, что «весь зал, как один человек, поднялся на ноги», и приветствия в адрес Тито не прекращались, несмотря на его просьбы к участникам заседания занять свои места. Однако те не садились, потому что хотели перед началом работы услышать речь Тито [284]. Но кульминация наступила, когда инженер из городка Сурдулица Михайло Джурич предложил присвоить Тито звание Народного героя Югославии. «Зал… содрогнулся от многолюдного крика „Тито! Тито!“, который сразу же превратился в новый клич: „Герой Тито! Герой Тито!“» — писала газета «Политика» [285]. 29 ноября орден Народного героя был торжественно вручен маршалу.