Наиболее многообещающий, на мой взгляд, подход предлагает Джон Полкинхорн: creatio ex vetera —творение из старого, что он определяет как преобразование вселенной, созданной Богом из ничего. Вселенная последних 15 миллиардов лет сотворена Богом из ничего.Грядущий же мир Бог сотворит из старого,путем трансформации вселенной, начавшейся с воскресения Иисуса. Новое творение — это будет «абсолютно священный мир, насыщенный божественным присутствием… (и) свободный от страдания…» [133]Поскольку преображение ныне существующей вселенной включает в себя и непрерывность, и разрывы, наука может внести свой вклад в наше понимание этого преображения. Непрерывность трансформации вполне может лежать в области науки или, точнее, того, что Полкинхорн называет «метанаукой… извлечением из научного изучения множества частностей нескольких общих идей». Эти идеи включают в себя значимость относительности и целостности; представление об информации как «первичном начале» наряду с давно знакомыми материей и энергией; математику; динамический взгляд на реальность как на «открытое становление». Я использую предположение Полкинхорна как отправную точку для собственного конструктивного подхода, изложенного ниже.

Эти четыре движения, как и другие, список коих можно было бы продолжить, подобны векторам, указывающим на центральную проблему. В «нулевой точке» лежит фундаментальный вызов, поставленный современной научной космологией перед представлением о телесном воскресении Иисуса и его эсхатологическом значении для преобразования творения Божьего в «новое творение». Необходимо подчеркнуть, что существуют и другие версии воскресения и христианской эсхатологии, совместимые с научным прогнозом будущего космоса; но здесь я беру в качестве рабочейгипотезы «самый сложный случай» — телесное воскресение и преобразование вселенной новым действием Божьим — с целью посмотреть, сможем ли мы достичь хотя бы минимального продвижения в решении этой, по–видимому почти непреодолимой, проблемы. Закончу этот раздел цитатами из двух богословов, показывающими, насколько серьезен стоящий перед нами вопрос. Джон Маккворри пишет: «Если будет доказано, что вселенная в самом деле мчится на всех парах к всеобъемлющей смерти — это, по–видимому, будет означать плачевное положение дел, способное привести к подрыву христианской веры и утрате христианской надежды» [60]. Согласно Теду Питерсу:

«Если наступит будущее, предсказанное космологией Большого взрыва в сочетании со вторым законом термодинамики… то мы получим доказательство, что вера наша тщетна. Выяснится, что Бога нет — по крайней мере нет того Бога, в которого верят последователи Иисуса» [74].

Если это невозможно, то это не может быть правдой. Но если это правда — значит, это не невозможно.

Учитывая описанные мною вызовы, полагаю, прежде всего необходимо расширить методологию, используемую сейчас в сфере «богословие и наука», таким образом, чтобы богословские исследовательские программы (БИП) не только испытывали влияние науки (НИП —> БИП), но и сами, в свою очередь, могли играть плодотворную роль, намечая возможные новые направления (самого общего характера) для ученых, работающих в научно–исследовательских программах. Для удобства обозначу это так: БИП —> НИП. Такое расширение отвечает также на постоянный вопрос, обращенный к конструктивным диалогам между богословием и наукой: могут ли богословие и наука по–настоящему взаимодействовать, так чтобы каждый участник предлагал другому какие‑либо интеллектуальные ценности, или же роль богословия состоит лишь в том, чтобы критически интегрировать результаты науки в собственную концептуальную сферу?

Мне хотелось бы предложить по меньшей мере три способа, которыми богословие может быть полезно ученым в их научном поиске. (И здесь я ограничу свое рассуждение физикой и космологией.) Однако вначале хочу подчеркнуть: под «влиянием» я ни в коем случае не подразумеваю, что богословы должны говорить с какой‑то особой авторитетностью, основанной на Библии, догматике, посланиях первоиерархов церкви или чем‑либо еще. Совершенно напротив, контекст дискуссии должен представлять собой открытый обмен мнениями и интеллектуальными построениями, основанный на взаимном уважении и на возможности сомнения в гипотезах, высказываемых обеими сторонами. Этим трем способам, дополнительным к путям 1–5, я дам номера 6, 7 и 8.

Путь 6: относится к философскому контексту, в котором ведется дискуссия; богословие может предоставить некоторыефилософские предпосылки, лежащие в основе естественных наук.Историки и философы науки давно уже подробно показали нам, сколь важную роль сыграло учение о творении из ничего в развитии современной науки и ее взгляда на природу, представляющего собой сочетание греческого представления о рациональности мира и богословского мнения, разделяемого иудеями, христианами и мусульманами, о его случайности. Вместе эти мнения положили начало эмпирическому методу и использованию математики для представления природных процессов [135]. В наше время научный метод прочно установлен и доказал свою неизмеримую ценность: от него наследует отказываться, какие бы изменения ни предполагались в философском контексте, лежащем в его основе. В то же время предание о творении из ничегонесет с собой и другие представления о природе, не вошедшие в научную концепцию природы, например ее благость и целесообразность. Интересно было бы вновь поднять вопрос о ценности этих понятий для современной науки, разумеется, неподвергая сомнению научную методологию (см. [2, 107, 8, 4]).

В сочинениях некоторых ученых можно довольно часто встретить попытку двигаться в обратном направлении — от науки к метафизике, причем у этих авторов обнаруживается некоторая путаница в понимании точного объема и самой природы философского контекста, по их утверждению, подразумеваемого или искомого наукой. Например, некоторые ученые утверждают, что наука поддерживает атеистический материализм или его требует. Богословие и философия могли бы помочь разобраться в этой путанице и точно определить, какие элементы метафизического контекста в самом деле необходимы в науке (как понятия рациональности и случайности), а какие — нет (как теизм или атеизм) [136].

Пути 7 и 8 связывают богословие с «контекстом открытия» в науке.

Путь 7: богословские теории могут действовать какисточники вдохновения при построении новых научных теорий.Кроме того, они могут предоставлять причиныдля принятия того или иного подхода при построении теории. Например, начав с богословской теории, можно затем определить, какие физические условия должны соблюдаться для того, чтобы она стала вероятной. Эти условия, в свою очередь, могут послужить для ученого или группы ученых мотивацией построения определенной научной теории. Интересный пример можно найти в богословских и философских идеях, в той или иной степени вдохновлявших первопроходцев квантовой теории: Веданта — для Шредингера, Спиноза — для Эйнштейна, Керкегор — для Бора. Другой пример — подспудное влияние атеизма на поиски космологии «стационарного состояния» у Хойла [137].