Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Все, что происходит с нами здесь, одновременно и гораздо более, и гораздо менее важно, чем мы думаем: гораздо более — потому что от этого зависит наша бессмертная жизнь; гораздо менее — потому что «если бы нам случилось всего лишь на один час узнать, что значит быть ангелом, мы возвращались бы в мир сей, пусть и на самые сияющие его троны, с неизмеримо большей неохотой и отвращением, чем сейчас спускаемся в склеп или в затхлую темницу» [5].

В наше время верующие избегают подобных попыток преувеличить или преуменьшить значение настоящего; напротив, о краткости наших жизней и самой нашей истории куда чаще напоминают нам неверующие (как будто есть нечто шокирующее в понимании, что на свете много вещей гораздо больше и гораздо старше нас). Религиозные люди стремятся поверить, что единственная доступная нам Бесконечность находится рядом с нами и в нас самих — «увидеть бесконечность на ладони и вечность разглядеть в одном часу» [7] — быть может, оттого, что реальное, буквальное прошлое и будущее, открывающиеся нам в геологических и астрономических исследованиях, им не по вкусу. Атеисты же полагают, что наша ничтожность в сравнении с невообразимой величиной окружающего нас пространства и времени заставляет усомниться в религии: не может быть, чтобы пашижизни представляли какую‑то ценность.

Но, хотя космология и биология способны нам сообщить,что реальный мир существует дольше и наших жизней и даже наших историй, мы редко позволяем себе всерьез об этом задумываться. Предприятие, задуманное Стюартом Брендом — «часы долгого "сейчас"» [8], быть может, и способно несколько прояснить для нас концепцию глубокого времени; однако было бы чересчур оптимистично полагать, что оно что‑то серьезно изменит. Большинство из нас продолжит жить и действовать во временном контексте, куда более коротком, чем даже наша собственная жизнь. Почему же еще большинство из нас соглашается сделать доклад на конференции через несколько месяцев, как не из‑за счастливой уверенности в том, что будущее нереально и конференция не состоится. Но даже «долгое "сейчас"» Бренда намного, на десятки тысяч лет, короче Эона.

Один из способов вернуть некоторый смысл и значение рассказам о «самом начале» и «самом конце» состоит в том, чтобы настаивать: «на самом деле» это истории о самом что ни на есть обыденном настоящем. Буквальноепрочтение мифологических рассуждений уверяет нас, что «самое начало» существовало давным–давно, «до» начала повседневной человеческой жизни. Однако сама сущность сказки в том, что она происходит «в незапамятные времена»: как бы далеко в обычную историю мы не углублялись, всегда оказывается, что феи и эльфы «уже исчезли», но в то же время продолжают жить «где‑то рядом». Их «прошедшесть» не та же, что у прошлогодней газеты, хотя кто‑нибудь и может возразить, что деяния прошлых лет очень быстро превращаются в мифы. Для молодежи рассказы родителей о событиях двадцатилетней давности — уже весть из невообразимо далекой эпохи, где‑то на полпути к динозаврам, занимающим еще один параллельный мир в их воображении. «Прошедшесть» «начал» осознается как их вечное существование где‑то рядом. Мир начинается всегда, из вездесущего центра внимательного сознания, который мы представляем себе в мифологическом ключе. И в то же время он всегда прорывается в более широкий мир, пробуждая его для суда. Рассказы об окончании и преображении, которые мы проецируем в будущее, имеют столь же мало общего с историческим будущим, как истории о начале мира — с историческим прошлым. В «далеком прошлом» люди были созданы из земли, чтобы населить землю; в «далеком будущем» мертвецы восстанут из гробов. Иногда это произносится открыто, как в буквальном выражении норвежского ритуала: Рагнарок — это просто ворота для нового неба и новой земли, чье явление становится катастрофой для прежних сил вселенной.

Согласно этой концепции, творение и суд — не события, отстоящие далеко от нас на временной шкале, но современные переживания вечных истин. Верить, что мир создан Богом, значит жить по завету; полагать, что Христос придет судить живых и мертвых, значит воспринимать себя в свете жизни и смерти Христа. «Таким образом, событие Христа может быть понято совершенно неэсхатологическим образом — как явление вечного настоящего в виде умирающего и воскресающего Господакульта» [27] или как реализация человеческой вины и человеческих возможностей. Совсем не этому учили наши предки, когда говорили о «конце».

Последний столб огня, как рок,
Слил небеса в один поток.
Огонь стал небом, и огнем
Явилось небо, и потом —
Лишь пепел. Шум не слышен был,
Но рядом Голос говорил:
«Иссякла жизнь, конец времен,
Настала вечность. Осужден
Отныне ты и навсегда» [9].

Успокоительно полагать, что перед нами не буквальноеописание событий, а лишь аллегория внезапного прозрения или даже кошмар, от которого всегда можно пробудиться. Миры гибнут, это несомненно; но каждый новый мир продолжает наше обыденное, повседневное, сиюминутное существование. Так говорит нам здравый смысл.

Однако «здравый смысл гласит, что все мы спим, о чем свидетельствуем храпом» [32]. В презентизме, возможно, и есть некоторый смысл, однако основания его определенно ошибочны. Одна из странностей современной литературной критики заключается в непонятном и необоснованном убеждении критиков, что научная фантастика,имеющая дело с большим миром и стремящаяся наполнить «концы» и «начала» каким‑то буквальным значением, менее «реалистична», чем истории о разных личных и бытовых делах. Разумеется, некоторые сценарии, используемые фантастами, ложны, но их общая тема по всем рациональным стандартам задана вполне корректно.

Мир, который мы создаем для себя в своей сноподобной жизни, так же глуп, как убеждение хоббитов, что Шир принадлежит им.

Но Шир — не твоя собственность, — сказал Гилдор. — До хоббитов здесь жили другие — и другие будут жить здесь, когда хоббитов не станет. Большой мир окружает вас: вы можете отгородиться от него, но вечно отгораживать его от себя не сможете [34].

Это поучение имеет не только чисто территориальный смысл. Сущность разума в том, что наши рассуждения не могут исчерпать реальность, и те, кто чересчур полагается на свой разум, на деле его предают.

Если мы всецело положимся на собственные рассуждения, то начнем строить и возводить умственный град, искажающий истину… Сновидец, проснувшись, видит, что все движения и порывы глупца — лишь сны, лишенные истины. И само наше сознание оказывается лишь сном» [28].

Так как же нам начать просыпаться, и какую новую мифологию мы можем обрести в литературе? Даже если рассказы о начале и конце в самом делехотя бы отчасти отражают и структурируют наши представления о повседневной жизни, связывая ее с грандиозными темами творения и суда, возможно, мы преуменьшаем их значение, отказываясь продумывать их до конца.

11.2. Близок ли конец?

Верующие, по крайней мере мало–мальски респектабельные верующие, больше не ждут ни конца света, ни Страшного суда в буквальном смысле, и цитата из Браунинга вызывает у них лишь краткую невольную дрожь. Те, кто утверждает, что конец в самом деле близок, как правило, не занимают кафедр в известных и уважаемых церквях (по крайней мере, мне не случалось слышать проповедей такого сорта, хотя для наших предков это было обычное дело). Проповедники могут упоминать о личной смертности, но не о конце света. Те же, кто говорит об этом, в стиле взятой мною для примера выдержки со случайного веб–сайта, легко идентифицируются как чудаки или шарлатаны, не имеющие понятия ни об истории, ни об истинной религии:

50
{"b":"161862","o":1}