— Где ты был тогда, сыночек?
Я показал глазами на угол за шкафом.
Мама ничего не сказала. На глазах ее показались слезы. Она приложилась щекой к моему лбу и прошептала:
— Хороший мой мальчик! Умница!
Я натянул одеяло на голову. Я не мог заснуть. Передо мной стоял дядя Тиша. Он стоял на цыпочках, вытягивая голову. Мама смеялась таким смехом, будто полоскала горло шалфеем. Тренькали рюмки, и дядя Тиша вздрагивал, словно его били линейкой по коленкам. Лицо у мамы было виноватое. И я подумал, что люблю маму, очень люблю свою маму, но с этого дня, быть может, я буду любить ее чуть меньше, чем раньше.
У меня нет внутреннего мира…
Мы сидели в классе и писали под диктовку слово «корова», Лешка Селезнев не знал, как его писать, и вертелся на парте, будто ворона на заборе, Я бросил ему записочку, а она не долетела. Лешка ногой начал потихоньку придвигать ее к себе, пока это не заметила Клавдия Николаевна. Она всегда все замечает, будто у нее три глаз^ как у бога, которого я видел на снимке в учебнике,
— Кто это бросил? — спросила она и подняла записку.
Тут Танька Сабантеева начала смотреть на меня и хихикать, и фыркать в передник, и давиться от смеха, и это опять заметила Клавдия Николаевна. Я показал Таньке под партой кулак и сказал!
— Это я бросил!
Клавдия Николаевна прочла записку.
— Что ж, Петя, — сказала она. — Ты написал правильно. Но зачем ты помогаешь товарищу исподтишка? Разве это хорошо? Пойди к нему домой, позанимайся с ним. Вот это будет настоящая помощь!
— Он не позанимается, — запищала Танька, — Он такой же лентяй, как и Лешка!
— А я полагаю, — сказала Клавдия Николаевна, — что Петя хороший товарищ.
— Пусть даст пионерское обещание! — еще раз пискнула Танька.
— Я приду без обещания, — сказал я.
Во время перемены я решил побить Таньку. Но Лешка сказал, что с такой ябедой лучше не связываться. И вообще с девчонками не надо иметь никакого дела. На «их и так смотреть противно.
Я тоже сказал, что мне противно, когда я смотрю на всех этих чистеньких, красивеньких девчонок, на их переднички, ленточки, бантики и разные там косички,
— Не надо с ними связываться, — сказал Лешка. — Просто мы назло Таньке начнем заниматься вместе и будем каждый день готовить уроки, и станем отвечать лучше всех девчонок, и они перемрут от зависти, как мухи,
.— Это мы обязательно сделаем, — сказал я. — Пусть не задаются, задаваки несчастные!
— Все говорят, что я способный, — сказал Лешка. — Если бы я хотел, я мог бы учиться лучше всех!
— Я тоже способный. Таких способных надо еще поискать!
— Мы оба способные, — сказал Лешка. — И мы будем заниматься по расписанию и готовить все уроки, пока не станем самыми первыми отличниками.
После школы я пошел домой. Мне хотелось поскорей пообедать и пойти к Лешке заниматься. Я быстро съел суп и начал ждать второе.
— Чего ты давишься? — спросила Лялька.
— Он опаздывает на поезд, — сказала мама.
— У него важные дела, — отозвался папа.
— Ты никогда не покушаешь по-человечески, — сказала мама. — Ты даже не прожевываешь пищи. Ты заглатываешь ее, как удав. В конце концов ты наживешь себе катар желудка.
— У удавов не бывает катаров желудка, — сказал я.
— Он все знает про удавов, — сказал папа. — Что же касается арифметики, то здесь дела у него обстоят не так блестяще.
— Нет, ты все же скажи — куда ты спешишь? — спросила мама.
— Мне надо пойти к Лешке.
— Ему необходимо пойти к Лешке, — отозвался папа. — У них свидание. Они давно не виделись.
— А вот и не свидание. Я иду заниматься. Я должен помочь ему по русскому.
— Он должен взять Лешку на буксир, — сказал папа. — Он ведь у нас большой активист.
— Знаем мы эти буксиры! — рассердилась мама. — Он идет гонять мяч.
— А может быть, он не врет? — спросила Лялька.
— Утка, — сказал папа. — Явная утка!
— Честное слово, не утка… Я дал обещание перед всем классом.
— Он дал социалистическое обязательство, — сказал папа. — Если он его не выполнит, в гороно будут крупные неприятности.
Когда папа в плохом настроении, он всегда так разговаривает. И я сразу понял, что меня никуда не пустят. Я вспомнил про Таньку. Теперь она будет еще больше хихикать и всем говорить, что я лодырь царя небесного. И Клавдия Николаевна начнет меня ругать. И мне стало так обидно, что большая слеза выкатилась из моего глаза и упала прямо в тарелку. Когда мама увидела эту слезу, она сказала, что ей надо еще подумать, — может быть, меня и отпустят к Лешке. Но папа закричал, что он не станет менять своих решений. Слезы капают у меня от усталости. Я переутомился. Я, наверное, все перемены гонял мяч. Я гонял его как сумасшедший. Я гонял мяч и не думал о ботинках. А ботинок на меня не напасешься. Если бы папа был директором фабрики «Скороход», меня можно было бы обеспечить обувью. Но папа не директор. Он не знает, где взять денег. Он не ворует, не берет взяток. Он живет на заработную плату. А сегодня у него вычли четыреста рублей за командировку. Он думал, что вычтут двести, а вычли четыреста, потому что бухгалтерия что хочет, то и делает. А тут еще я лезу со своими глупостями!
Папа еще долго кричал. Я остался дома. Меня не пускали к Лешке целую неделю. Когда мы опять начали писать слова, Клавдия Николаевна опросила:
— Ну как, ты помог товарищу?
— Я не помог… Меня папа не пускает.
Танька начала хихикать и строить мне рожи, она думала, что Клавдия Николаевна рассердится, но учительница ничего не сказала.
Прошло еще два дня. Я, мама и тетя Настя-сидели за столом и ждали папу. Он опоздал на целый час.
— Угадай, откуда я иду? — сказал папа. — Никогда не угадаешь! Я был в школе.
— Петя опять отличился? — испугалась мама.
— На этот раз ничего не случилось, — ответил папа. — Клавдия Николаевна вызывала меня, чтобы поговорить о внутреннем мире.
— О каком внутреннем мире? — спросила тетя Настя.
— О Петином.
— Я что-то ничего не понимаю, — сказала мама.
— А кто понимает? — ответил папа. — Прихожу я в школу, и Клавдия Николаевна начинает разводить антимонию насчет Петиного внутреннего мира и о том, что в него надо почаще заглядывать.
— В кого заглядывать?
— Ну, во внутренний мир!
— Ты шутишь! — сказала мама. — Только для этого тебя и вызывали?
— Представь себе!
— Это просто уму непостижимо, — сказала ма-ма. Что только люди не выдумывают!
— Делать им нечего, — ответил папа, — вот они и выдумывают.
о Я знаю од^у интересную байку про внутренний мир, — сказала тетя Настя.
Может быть, ты расскажешь ее за обедом, — попросил папа, — Я проголодался, как бенгальский тигр!
Мама принесла обед, и тетя Настя начала рассказывать.
— У моего первого мужа был сотрудник, некто Саложенков, арап, каких свет не видывал. Как-то приходит он на работу и говорит, что к нему приехала бабушка из Махачкалы, «Небольшая это радость, — сказал мой бывший муж, — заполучить на свои двадцать Семь метров еще периферийную родственницу», — «Как сказать, — Ответил Саложенков, — эта старуха до некоторой степени наша семейная гордость. Ей как-никак сто сорок пять лет». Тут все стали ахать и охать и просить показать такое чудо. А культработник месткома начал даже втихомолку записывать желающих на негласную экскурсию. Вскоре в газете появилась заметка «Редкое долголетие».
После этой заметки к Саложенковым валом повалили репортеры, и бабка всем рассказывала примерно одно и то же. Дескать, родилась в год наполеоновского нашествия, и что отец у «ее был крепостной, и что у нее сохранились все зубы, и что из пищи она больше всего любит зеленый горошек и цветную капусту. Когда у Саложенкова скопился с десяток заметок, он «наклеил их в тетрадку и пошел к председателю райисполкома просить изолированную квартиру с мусоропроводом. Председатель проглядел тетрадку и сказал, что он очень рад, что у него в районе будет жить такая уникальная старуха. По счастливому стечению обстоятельств, в район переехал автор песни «Умирать нам рановато», так что вместе со старухой это будет неплохая пара знатных людей. Словом. он обещал обеспечив бабку квартирой, чтобы она могла дотянуть до нового рекорда долголетия.
