— Угадай, с кем я встретил на улице сына тренера Рукавишникова? Никогда не угадаешь!

— С участковым милиционером?

— Хуже. С Лялькой!

Мама схватилась за сердце и сказала:

— Я так и предполагала.

— Ничего ты не предполагала, — ответил папа.

— Может быть, он не такая уж плесень, — сказала мама.

— Что же ты раньше не была такой умной? — рассердился папа. — Зачем мы перевозили вещи?

Мама ничего не ответила. Она не любит ссориться с папой. Недаром у нее золотой характер. Она тихонько взяла газету и начала вслух витать про пленарное заседание Генеральной Ассамблеи.

Ах, этот тихоня Рыжкин…

После того как увезли Кинга, самую настоящую овчарку, мы остались совсем без собаки. А вокруг нас, на дачах, жили дворняги, бульдоги, эрдельтерьеры и был один водолаз, толстый как медведь. Водолаз имел три медали, и, хозяин носил их за ним в коробочке и всем показывал, если спросить. Только у нас не было даже простой Жучки, будто мы не люди. Я попросил папу купить собаку.

— Еслц ты думаешь, что мне некуда девать деньги, — сказал папа, — то ты глубоко ошибаешься. С деньгами у нас туго. Вот когда я достану печатный станок и начну печатать на нем сторублевки, тогда ты купишь себе собаку.

— А когда ты достанешь печатный станок? — спросил я.

— Не морочь ребенку голову, — вмешалась мама. — Папа шутит. Просто у нас есть расходы, поважнее. Тебе, например, нужно купить демисезонное пальто.

— Я не стиляга, — сказал я. — Буду ходить в старом.

— Ради собаки он готов ходить как оборванец, — отозвался папа.

— Как наш сосед Рыжкин, — добавила мама.

— Как люмпен-пролетарий, — сказал папа.

— За собаку он готов жизнь отдать, — вставила мама.

— Собака для него дороже родителей! — вдруг закричал папа.

Я ничего не ответил. Папе нельзя отвечать, если он кричит. Мама тоже немного помолчала, а потом сказала:

— От собак бывают разные болезни.

— Парша, — сказал папа.

— Стригущий лишай! — добавила мама.

Больше они не могли придумать никаких болезней. Я лёг на диван, закрыл глаза и вспомнил, что собака друг человека. Я сам Читал про это в учебнике. Быть может, папа не знает об этом? Я встал о дивана и сказал:

— Между прочим, собака — друг человека.

— Это для меня большая новость, — ^ответила мама.

— Прибереги это сообщение для Академии наук, — сказал папа.

Я вышел во двор совсем расстроенный. Все мальчики имеют собак, и никто не болеет стригущим лишаем. Только я должен обязательно заболеть. Я сел на пенек, чтобы задуматься, как вдруг увидел худого и высокого, как, каланча, щенка. Он сидел на задних лапах й смотрел, как дятел долбит сосну. Шерсть у него была гладкая, черная, а мор^а четырехугольная, похожая на лопату. Если бы не шерсть, я бы побожился, что это эрдельтерьер. Я посмотрел кругом: нигде не было видно его хозяина. Я свистнул, и щенок подбежал ко мне и начал ласкаться, будто мы сто лет знакомы. Честное слово, я не вру, он начал прыгать вокруг моей ноги, и хватать зубами за штанину, и рычать, но не я самом деле, а в шутку.

Я никогда не видел такого веселого щенка. Мы играли целый час, и когда я сел, чтобы немного передохнуть, он поставил мне на колени свои лапы и заглянул в глаза. Тут я не выдержал и поцеловал его прямо в морду и — будь что будет — пошел к папе.

— Идите за мной, и вы увидите одно чудо, — «сказал я.

Папа и мама вышли на веранду. Щенок подбежал к ним и начал так махать хвостом, что у него чуть зад не отвалился.

— Он бешеный, — сказала мама.

— Не будь мнительной, — улыбнулся папа. — . У бешеных течет изо рта слюна.

— Тогда он просто заразный, — сказала мама,

— Пошел вон! — крикнул папа и топнул ногой.

— Папочка, милый, дорогой, не гони его, — начал просить я. — Он ведь пришел к нам бесплатно.

Папа посмотрел на маму и спросил:

— Какая будет резолюция руководства? Мама посмотрела на меня и сказала!

— Пусть живет во дворе. И чтобы его ноги не было в комнате.

— Уточним, — сказал папа, — лапы!

— Ну, лапы, — ответила мама.

Щенок остался у нас. Он себе устроил домик под верандой у нашего соседа Рыжкина. Он не выбрал себе место под нашей верандой, наверное чтобы не раздражать маму.

Утром я проснулся раньше всех и вышел во двор. Щенок уже поджидал меня.

— Милый, — сказал я. — Ми. дый друг человека, как ты спал ночью?

К нам подошел сосед Рыжкин. Он постоял немного около меня и сказал:

— А ведь щенок не давал мне спать всю ночь!

— А что он делал? — спросил я.

— Он лаял, — ответил Рыжкин.

— А что, по-вашему, должна делать ночью собака? — спросил папа, выходя на веранду. — Считать на арифмометре? Читать романы?

Мой остроумный папка всегда скажет такое, отчего можно умереть со смеха. Я тихонько засмеялся в кулак, а Рыжкин немного покраснел и запинаясь сказал:

— Это… ваш щенок?

— Де-факто или де-юре? — спросил папа.

— Ну, де-факто.

— Де-факто он мой, — сказал папа. — Но это не имеет значения. Я заступаюсь за него потому, что я гуманист.

— От бездомных собак лучше избавляться, — тихо сказал Рыжкин.

— Уничтожить животное мы не позволим, — ответил папа. — Иди сюда, цуцик!

Щенок подкатился к папе, лег на спину и задрал лапы кверху.

— Живи! — сказал папа. — Д^гши озоном и не бегай по газонам!

Рыжкин ушел.

— Инцидент исчерпан, — весело сказал папа и пошел бриться.

Вечером к нам приехала тетя Настя. Ей тоже понравился щенок. Папа рассказал ей про Рыжкина.

— Неужели этот тихоня запротестовал? — удивилась тетя.

— С этими тихонями надо держать ухо востро! — ответил папа.

— Я знаю один интересный случай про тихоню, — сказала тетя и, не дожидаясь, пока ее попросят, начала рассказывать: — В нашем дворе жил некто Пентюхов. Он работал в городской детской игротеке всего за полставки. Это был солидный мужчина с брюшком и бородкой, как у художника Ван-Дейка. До поздней осени он ходил в динамовской майке и сатиновых тренировочных шароварах. Он говорил, что лучше одеваться ему не позволяет бюджет, но на это ему наплевать. Он любит детей, свою скромную работу. Именно это дает ему моральное равновесие, которое так необходимо любому интеллигентному человеку. Каково же было наше удивление, когда мы неожиданно узнали, что Пентюхов кандидат биологических наук и поступил он в игротеку не для равновесия, а из-за того, что не хотел поехать работать на звероферму. И еще выяснилось, что он живет с семьей не на полставки, а на деньги матери, которые она выручила от продажи дачи.

Вот эти деньги не давали Пентюхову покоя. Он все боялся, что они могут обесцениться. Этой мыслью он поделился с одним дошлым стариком. «Посоветуйте, — попросил он, — как лучше сохранить свои сбережения». Старик подумал и сказал: «Деньги надо вкладывать в вечные ценности». — «Что вы называете вечными ценностями?» — спросил Пентюхов. «Бобров», — ответил старик. Пентюхов немного удивился, а старик сказал: «Бобры были ценностью при Василии Темном и Малюте Скуратове, при Екатерине Медичи и Екатерине Второй. Купите две дюжины бобровых воротников и спите спокойно. Кстати, у меня есть один знакомый скорняк, некто Потапенко, — кристальной честности человек, он вам устроит эту покупку».

Короче говоря, Пентюхов пошел к скорняку и ку-'пил у него двадцать воротников. «Обратите внимание на эту проседь, — сказал скорняк, заворачивая покупку. — Ей цены нет. Такая сказочная проседь бывает только у самого дорогого камчатского бобра. Теперь вам остается только заложить эти шкурки в мешок и засыпать их нафталином и не вынимать их годика два. Проседь еще больше созреет и закрепится. Потом можете их смело вынуть из мешка, и, как говорится, при любой общественной формации вы получите за них денег больше, чем заплатили, потому что людей на нашей планете становится все больше, а бобров меньше!»