«Нет», — ответил он.

«Можешь ли ты стать первой скрипкой?»

«Никогда».

«А второй?»

«Когда умрет Фанштейн, второй станет Гураль-ник».

«А вдруг умрет Гуральник?»

«Гуральник не умрет. Если он станет второй скрипкой, он будет жить вечно!»

«Это необычайно остроумно, — ответила я. — Но все же объясни: на что ты надеешься? К чему стремишься?»

«Я люблю музыку. Я играю на любимом инструменте, и мне… хорошо».

«Владя, — сказала я, — человек в жизни должен к чему-нибудь стремиться. Он должен иметь цель, мечту. Это же исторический факт, что каждый солдат хочет стать генералом. Тебя не назначат первой скрипкой, попробуй стать композитором. Все говорят, что ты прирожденный мелодист»,

— Чудная мысль, — сказал папа.-1. Лучше продавать свои мелодии, чем играть чужие.

— Правда. хорошая мысль? А с каким нечеловеческим трудом мне удалось ее вбить в его ленивую голову. Один бог знает, чего это мне стоило. Кончилось все это тем, что он начал сочинять и быстро пошел в гору…

— Он способный, — сказал папа. — Мне бы его способности, я бы тоже не растерялся.

— Он способный, и талантливый, и здоровый как буйвол. Поверите, он не знает, где помещается сердце. Он никогда не жаловался на повышенное давление, на сердечные спазмы, на камни в печени. Ни одна традиционная композиторская хвороба не приставала к нему. Он мог сочинять по шестнадцать часов в сутки. Он сочинял песни, марши, мазурки, фокстроты, музыку для фильмов о гнездовой посадке картофеля, об угольных комбайнах, охоте на енотов и многом другом. Мы прекрасно жили. Но я на этом не успокоилась. «Владя, — сказала я, — это же факт, что надо ковать железо, пока горячо».

«Что я еще должен отковать?» — спросил он,

«Муэыку для полнометражного фильма. Такой мастер, как ты, должен переходить на большие формы».

Вот тут-то он и взбунтовался. Тут-то все и началось. Он начал вопить, что он не музыкальная машина. Он не может ежеминутно выдавать новые мелодии. Ему надоела эта вечная суета, погоня за деньгами, за вещами, за славой. Он, видите ли, хочет обратно в яму. К своим скромным лабухам. Как было ему хорошо вечерами сидеть у пюпитра и слушать праздничный шум, доносящийся из переполненного зала, и играть «Раймонду», а не мелодичную труху, которую сочиняет сам…

— Это он выпендривается, — сказал папа. — Попомни мои слова: он не вернется в свою оркестровую яму. Так не бывает.

— Кто знает, — сказала мама. — А вдруг он вернется? Помнишь, у Толстого князь Сергий бросил все — квартиру, знакомых, друзей —. и поселился в келье.

«Князь был идиотом, — сказал папа. — К тому же его обманула невеста, А зачем, этому лезть в яму?

— Сама не могу понять, что с ним, — сказала тетя. — Й вот вчера мы поругались, и он побросал свои вещи в старый чемодан, взял такси и уехал.

«— Не горюй, — сказал папа. — Он прибежит к тебе без шапки. Он откроет лбом калитку. Он вернется к тебе и к своим вещам.

— Обязательно вернется, — сказала мама. — А пока останься у нас» Место найдется. Мы поставим в Петиной комнате раскладушку. Там хорошо. Перед самым окном цветет жасмин, И воздух такой чистый, будто на всем белом свете нет фабричных труб и автомобилей.

Тетя осталась у нас.

Я люблю тетю Настю. Она большая, красивая, и волосы у нее золотые, и на солнце хорошо видно, что золотой пушок растет у нее над губой.

Она ласковая, милая, никогда не ругает меня и не гонит за стол учить уроки. Как бы мне хотелось, чтобы она никогда не вздыхала, не плакала и не смотрела на дорогу — не приехал ли дядя Володя?

Папа и мама тоже жалели тетю Настю. Она такая образованная, остроумная, веселая, умеет красиво и дешево одеваться — просто клад, а не жена. И все же жизнь несчастливо сложилась для нее. Я-то раньше не, знал, что люди сами складывают для себя жизнь. Многие никак не могут толком ее сложить. Получается и вкривь и вкось. У тети Насти тоже что-то не сложилось. Мама никак не может понять, почему так вышло. Тетя была такой прекрасной женой всем своим мужьям, Двух мужей она вывела в люди. Дядю Володю она вытащила из оркестровой ямы. И все три мужа бросили ее.

— Есть ли после этого на свете справедливость? — спрашивала мама.

Из своих Куличек дядя Костя приехал неожиданно. Я даже не усйел его встретить. Вечером к нашим воротам подлетел синий мотоцикл с коляской. Мотоцикл — тат-та-та — обстрелял дачу, словно из пулемета. Папа подумал, что это приехал дядя Володя и что он сейчас откроет лбом калитку. Папа ошибся. С мотоцикла слез высокий мужчина с грудью широкой, как щит. Мужчина снял целлулоидный щиток, и все увидели, что это дядя Костя.

— Я так и знал, — сказал папа, — что ты не приедешь на электричке, как все люди.

Дядя вынул из коляски чемодан и начал раздавать подарки. Он прожил у нас целый день и уехал поздно вечером. Мама даже боялась, что в темноте он влетит со своим мотоциклом в какую-нибудь яму и так разобьется, что мы после костей его не соберем.

Но через два дня опять раздалось та-тат-та, и я побежал открывать ворота. Потом дядя приезжал еще несколько раз, и мама сказала, что это неспроста. Тут что-то есть! Дядя Костя никогда не инте-ресовалея нами, и вдруг у него прорезались родственные чувства. Откуда такая любовь?

— На что ты намекаешь? — спросил папа»

— А ты подумай, — сказала мама.

— Не знаю, — сказал папа.

— По-моему, нетрудно догадаться. Он приезжает сюда специально для одного человека.

— Для кого? — спросил папа.

— Для Пети. Он хочет научить его завязывать веревку морским узлом. '

— Теперь все понятно, — сказал папа ц рассмеялся.

Дядя Костя когда-то был моряком. Он знал двадцать четыре способа завязывания узлов. Он показал мне, как вяжется прямой узел, и рифовый, и шкотовый, и брам-шкотовый. Все мальчики и даже Гошка Пресняков с Восьмой просеки завидовали мне. Дядя обещал еще научить меня вязать вы-бленочный узел, восьмерку, беседочный двойной и рыбацкий штык!

Дядя Костя появился у нас и в воскресенье. Мы пошли в лес. Я взял с собой веревки. В лесу мы взялись за двойной беседочный.

— На такой петле, — сказал дядя, — подымают матросов, чтобы покрасить дымовую трубу. Как видишь, она не затягивается.

Тете Насте тоже почему-то захотелось научиться двойному беседочному.

— Тетя, зачем вам это знать? — сказал я. — Вам же ни один капитан не доверит красить миноносец или крейсер.

— Вы разве не разрешили бы мне покрасить дымовую трубу? — спросила она у дяди.

— И трубу, и мачту, и борт! Весь пароход!

Так тетя начала учиться. Она оказалась на редкость бестолковой. Двадцать раз дядя показывал ей, как вязать двойной беседочный, — она ничего не могла запомнить. Теперь я понимаю, почему женщин не берут в матросы. Дядя чуть не охрип от объяснений. Он даже взял тетины руки, и они вместе вязали. В четыре руки! Вы думаете, — помогло? Нистолечко! Как только дядя отнимал свои руки, тетя путалась и тишала конец веревки куда попало. На ее месте я бы сгорел со стыда. Мне было бы совестно смотреть дяде в глаза; она даже не покраснела.

— Боже ты мой! — сказала она весело. — Я, наверное, ужасна бестолковая.

— Ничего, — сказал дядя. — Не все еще потеряно.

— Давайте передохнем немного. Я очень устала.

Я покраснел За тетю. Мне стало неудобно.

— Тетя, вы не забыли, — сказал я, — что нам еще надо пройти сегодня рыбацкий штык.

— А что, если оставить штык на завтра? Для лучшей усвояемости?

— Можно и на завтра, — быстро согласился дядя.

— А Сегодня пусть дядя Костя расскажет нам, как он жил у Черта на Куличках. Вы там тоже вязали узлы?

— Железные! — рассмеялся дядя. — Вон видите этих трехногих великанов? — он показал на мачты. — Вот их-то мы и ставили на ноги и связывали друг с другом проводами.

— Это умопомрачительно, — сказала тетя.

— Мы тянули передачу через тайгу.

— Вы самый настоящий герой, — сказала тетя. — О таких снимают кинокартины.

— Не надо слишком громко восторгаться, — сказал дядя. — Этим достаточно старательно занимаются начинающие очеркисты.