Было решено ехать вместе и как можно скорее. Они погрузили роботов в Спящий Режим и упаковали их в один чемодан.

Гостиница губернского города, в которой лежал Николай Левин, была одна из тех губернских гостиниц, которые устраиваются по новым усовершенствованным образцам, с самыми лучшими намерениями чистоты, комфорта и даже элегантности, но которые по публике, посещающей их, с чрезвычайной быстротой превращаются в грязные кабаки с претензией на современные усовершенствования, и делаются этою самою претензией еще хуже старинных, просто неопрятных гостиниц.

Оставался один грязный номер, в котором едва могли разместиться два человека и их вновь активированные роботы-компаньоны. Досадуя на жену за то, что сбывалось то, чего он ждал, именно то, что в минуту приезда, тогда как у него сердце захватывало от волнения при мысли о том, что с братом и что нужно сделать все необходимое, чтобы найти место, где роботы могут оставаться необнаруженными, ему приходилось заботиться о ней.

— Иди, иди! — сказала она, робко и виновато глядя на него.

Он молча вышел из двери и тут же столкнулся с Марьей Николаевной, узнавшей о его приезде и не смевшей войти к нему. Она была точно такая же, какою он видел ее в Москве: то же шерстяное платье и голые руки и шея и то же добродушно-тупое, несколько пополневшее, рябое лицо. Она принялась торопливо и с испуганным выражением лица говорить, какое она испытала облегчение, встретив Левина: по словам ее, состояние Николая резко ухудшилось, и уже она опасалась, что он вот-вот отойдет в мир иной.

— Ну, что? Как он сейчас?

— Очень плох. Не встает. Корчится от боли и по телу его пробегает странная отвратительная рябь. Я боюсь худшего. Пойдемте, — продолжила Марья Николаевна, — они все ждали вас.

Но только что он двинулся, дверь его номера отворилась, и Кити выглянула. Под ее головой тотчас же показалась голова Татьяны. Левин покраснел от стыда и досады на свою жену, поставившую себя и его в это тяжелое положение; но Марья Николаевна покраснела еще больше. Она вся сжалась и покраснела до слез и, ухватив обеими руками концы платка, свертывала их красными пальцами, не зная, что говорить и что делать.

Первое мгновение Левин видел выражение жадного любопытства в том взгляде, которым Кити смотрела на эту непонятную для нее ужасную женщину; но это продолжалось только одно мгновение.

— Ну что же? Ты уже рассказал ей о нашем плане относительно роботов? — обратилась она к мужу и потом к ней.

— Да нельзя же в коридоре разговаривать! — сказал Левин, с досадой оглядываясь на господина, который, подрагивая ногами, как будто по своему делу шел в это время по коридору. А что, если это один из них? Что, если это Солдатик? Агент Министерства, переодетый в гражданское?

— Ну так войдите, — сказала Кити, обращаясь к оправившейся Марье Николаевне; но, заметив испуганное лицо мужа, — или идите, идите и пришлите за мной, — сказала она и вернулась вместе с Татьяной в номер.

Левин пошел к брату. Он был потрясен инструкцией, вытравленной на железной двери; и все же он не посмел ослушаться предписаний и потому надел сложный защитный костюм, состоявший из маски, перчаток и халата.

— Мой бедный брат, — шепнул он Сократу, надевавшему свою маску.

Конечно, роботу нечего было бояться человеческих болезней, однако защитный костюм мог уберечь его от немедленного разоблачения, если бы в комнату вдруг вошел доктор или иной незнакомец.

Он ожидал найти физические признаки приближающейся смерти более определенными, б о льшую слабость, б о льшую худобу, но все-таки почти то же положение. Он ожидал, что сам испытает то же чувство жалости к утрате любимого брата и ужаса перед смертью, которое он испытал тогда, но только в большей степени.

В маленьком грязном номере, заплеванном по раскрашенным панно стен, за тонкою перегородкой которого слышался говор, в пропитанном удушливым запахом нечистот воздухе, на отодвинутой от стены кровати лежало покрытое одеялом тело. Одна рука этого тела была сверх одеяла, и огромная, как грабли, кисть этой руки непонятно была прикреплена к тонкой и ровной от начала до середины длинной цевке. Голова лежала боком на подушке. Левину видны были потные редкие волосы на висках и обтянутый, точно прозрачный лоб.

Прислоненный к противоположной стене стоял Карнак, шатающееся ржавое ведро, формально принадлежавшее к роботам III класса; он казался еще более обветшавшим и прогнившим, чем в последний раз, когда его видел Левин.

— Понятно, почему Министерство не стремится корректировать таких вот роботов, — шепнул Левин Сократу, который инстинктивно отшатнулся от печальной, сжавшейся железной фигуры.

Когда они подошли ближе, сомнение в том, что это разрушенное болезнью тело и было братом Николаем, уже стало невозможно. Несмотря на страшное изменение лица, Левину стоило взглянуть в эти живые, поднявшиеся на входившего глаза, заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.

Когда Константин взял руку брата своей рукой в белой перчатке, чувствуя, что защиты ее едва ли было достаточно, Николай улыбнулся. В этот момент в коридоре послышался скрип каблука; Левин резко обернулся: это за ними? Их уже раскрыли? Сократ выше натянул свою маску, его глаза неуверенно замигали.

— Ты не ожидал меня найти таким, — с трудом выговорил Николай.

— Да… нет, — говорил Левин, путаясь в словах. Звук удаляющихся шагов становился все тише.

По телу Николая от середины тела пробежала вверх большая волна, словно бы он был шаром, наполненным воздухом, и воздух этот на время перегнали в одну из его частей. Левин отвернулся, когда брат вздрогнул и застонал.

— Как же ты не дал знать прежде, что ты так мучаешься?

Николай был не в силах ответить; вновь его тело сильно надулось, и вновь он стиснул зубы, а лицо его скривилось от боли. Надо было говорить, чтобы не молчать, а Левин не знал, что говорить, тем более что брат ничего не отвечал. Причина его странного состояния, как показалось, сидела не в животе; Левин увидал, что один глаз Николая сильно выпучился, за ним вылез из орбиты второй. Николай попытался сказать что-то, но распухший язык его вывалился изо рта, словно кусок теста. Полный ужаса и отвращения, Левин сообщил брату, что вместе с ним приехала и жена. Когда язык Николая сдулся и он вновь смог говорить, он выразил удовольствие, но сказал, что боится испугать ее своим положением. Наступило молчание — Левин не произнес этого вслух, но он боялся того же.

— Я бы хотел объяснить причину нашего визита. Это касается… — тут он понизил голос и перешел на шепот, подавшись ближе к больному брату, — наших роботов…

В этот момент нога Карнака подвернулась, и он с лязгом рухнул на пол. Сократ тактично поднял коллегу и вернул его в прежнее положение у стены.

Неожиданно Николай оживился, начал что-то говорить, оставив без внимания сообщение брата относительно роботов и вместо этого переключившись на свое здоровье. Он обвинял доктора, жалел, что нет московского знаменитого доктора с его I/Прогнозисом/4, а может, и с чем-то еще более совершенным. Левин понял, что он все еще надеялся.

Выбрав первую минуту молчания, Левин встал, желая избавиться хоть на минуту от мучительного чувства, и сказал, что пойдет приведет жену.

— Ну, хорошо, а я велю подчистить здесь. Здесь грязно и воняет, я думаю. Маша! убери здесь, — с трудом сказал больной. Карнак неуверенно повернул голову, когда его аудиосенсоры уловили вдалеке какой-то неясный звук.

— Ну, что? Как? — с испуганным лицом спросила Кити.

— Ах, это ужасно, ужасно! Зачем ты приехала? — сказал Левин.

Кити помолчала несколько секунд, робко и жалостно глядя на мужа; потом подошла и обеими руками взялась за его локоть.

— Костя! Сведи меня к нему, нам легче будет вдвоем. Ты только сведи меня, сведи меня, пожалуйста, и уйди, — заговорила она. — Ты пойми, что мне видеть тебя и не видеть его тяжелее гораздо. Там я могу быть, может быть, полезна тебе и ему. Пожалуйста, позволь! — умоляла она мужа, как будто счастье жизни ее зависело от этого.