Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

На третий день были те же необъяснимые припадки, и доктор даже при помощи прототипа II/Прогнозиса/5, который был взят Карениным из Департамента здравоохранения, не мог определить, в чем их причина.

В этот день Алексей Александрович вышел в кабинет, где сидел Вронский, и, заперев дверь, сел против него.

— Алексей Александрович, — сказал Вронский, чувствуя, что приближается объяснение, — я не могу говорить, не могу понимать. Пощадите меня! Как вам ни тяжело, поверьте, что мне еще ужаснее.

Он хотел встать. Но Алексей Александрович взял его руку и сказал:

— Я прошу вас выслушать меня, это необходимо. Я должен вам объяснить свои чувства, те, которые руководили мной и будут руководить, чтобы вы не заблуждались относительно меня. Вы знаете, что я решился на развод и даже начал это дело. Не скрою от вас, что, начиная дело, я был в нерешительности, я мучился; признаюсь вам, что желание мстить вам и ей преследовало меня.

Скажу больше: определенная часть меня хотела… больше, чем развода. Она желала отмщения.Чтобы вы узнали, что такое боль; когда пропоров вашу кожу, я вонзился бы в нутро, сжимая потроха до тех пор, пока из ушей не хлынула бы кровь, а легкие, словно два мешка с грязью, лопнули бы от натуги.

Вронский содрогнулся.

— Когда я получил сообщение, я поехал сюда с теми же чувствами, скажу больше: я желал ее смерти. Но… — Он помолчал в раздумье, открыть ли, или не открыть ему свое чувство. — …но я увидел ее и простил. И счастье прощения открыло мне мою обязанность. Я простил совершенно. Я хочу подставить другую щеку, я хочу отдать рубаху, когда у меня берут кафтан, и молю Бога только о том, чтоб он не отнял у меня счастье прощения! — Слезы наполнили его человеческий глаз, и светлый, спокойный взгляд его поразил Вронского. — Вот мое положение. Вы можете затоптать меня в грязь, сделать посмешищем света, я не покину ее и никогда слова упрека не скажу вам, — продолжал он. — Моя обязанность ясно начертана для меня: я должен быть с ней и буду. Если она пожелает вас видеть, я дам вам знать, но теперь, я полагаю, вам лучше удалиться.

Он встал, и рыданья прервали его речь. Вронский тоже поднялся и в нагнутом, невыпрямленном состоянии исподлобья глядел на него. Он не понимал чувства Алексея Александровича. Но он чувствовал, что это было что-то высшее и даже недоступное ему в его мировоззрении.

Лицо затаилось, но не смирилось. Оно схоронилось в самом дальнем уголке подсознания и выжидало, просчитывая возможности.

Глава 10

Вернувшись домой после трех бессонных ночей, Вронский, не раздеваясь, лег ничком на диван, сложив руки и поместив на них голову. Голова его была тяжела.

«Заснуть! Забыть!» — сказал он себе, со спокойною уверенностью здорового человека в том, что если он устал и хочет спать, то сейчас же и заснет. И действительно, в то же мгновение в голове стало путаться, и он стал проваливаться в пропасть забвения. Волны моря бессознательной жизни стали уже сходиться над его головой, как вдруг, — точно сильнейший заряд электричества достиг его, — он вздрогнул так, что всем телом подпрыгнул на пружинах дивана и, упершись руками, с испугом вскочил на колени. Глаза его были широко открыты, как будто он никогда не спал. Тяжесть головы и вялость членов, которые он испытывал за минуту, вдруг исчезли.

«Вы можете затоптать меня в грязь», — слышал он слова Алексея Александровича, и видел его пред собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича; он видел свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, когда Каренин непостижимым образом отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван в прежней позе и закрыл глаза.

«Заснуть! заснуть!» — повторил он себе. Но с закрытыми глазами он еще яснее видел лицо Анны таким, какое оно было в памятный ему вечер до Выбраковки.

— Этого нет и не будет, и она желает стереть это из своего воспоминания. А я не могу жить без этого. Как же нам помириться, как же нам помириться? — сказал он вслух и бессознательно стал повторять эти слова.

Это повторение слов удерживало возникновение новых образов и воспоминаний, которые, он чувствовал, толпились в его голове. Но удержало ненадолго. Опять одна за другой стали представляться с чрезвычайною быстротой лучшие минуты и вместе с ними недавнее унижение.

«Отними руки», — говорит голос Анны. Он ощутил, как неведомая сила отняла руки от лица его, и почувствовал пристыженное и глупое выражение своего лица.

Он все лежал, стараясь заснуть, хотя чувствовал, что не было ни малейшей надежды, и все повторял шепотом случайные слова из какой-нибудь мысли, желая этим удержать возникновение новых образов. Он прислушался — и услыхал странным, сумасшедшим шепотом повторяемые слова: «Не умел ценить, не умел пользоваться; не умел ценить, не умел пользоваться».

— Что это? Или я с ума схожу? — сказал он Лупо; тот в ответ протестующее замотал усатой мордой.

— Отчего же и сходят с ума, отчего же и стреляются?

Лупо в волнении зарычал, его механический хвост встал трубой, а шерсть приподнялась вдоль позвоночника.

«Нет, надо заснуть!» — Он подвинул подушку и прижался к ней головой, но надо было делать усилие, чтобы держать глаза закрытыми. Вдруг Вронский вскочил и сел.

— Это кончено для меня, — сказал он Лупо, шагая по комнате. Робот следовал за ним по пятам. — Надо обдумать, что делать. Что осталось?

Мысль его быстро обежала жизнь вне его любви к Анне. «Служба? Двор? Борьба с кощеями?» Ни на чем он не мог остановиться. Все это имело смысл прежде, но теперь ничего этого уже не было.

— Так сходят с ума, — повторил он, — и так стреляются… чтобы не было стыдно, — произнес он медленно.

Вронский подошел к двери и затворил ее; потом с остановившимся взглядом и со стиснутыми зубами приблизился к большому зеркалу и вынул из кобуры испепелители. Минуты две, опустив голову с выражением напряженного усилия мысли, стоял он с оружием в руках неподвижно и думал.

«Разумеется», — сказал он себе, как будто логический, продолжительный и ясный ход мысли привел его к несомненному заключению. В действительности же это убедительное для него «разумеется» было только последствием повторения точно такого же круга воспоминаний и представлений, чрез который он прошел уже десятки раз в этот час времени. Те же были воспоминания счастья, навсегда потерянного, то же представление бессмысленности всего предстоящего в жизни, то же сознание своего унижения. Та же была и последовательность этих представлений и чувств.

«Разумеется», — повторил он, когда в третий раз мысль его направилась опять по тому же самому заколдованному кругу воспоминаний и мыслей. Спустя минуту он решительным щелчком больших пальцев активировал испепелители и почувствовал тепло, исходившее от стволов в его руках.

Лупо запротестовал, начал громко лаять и скулить, выписывая круги у ног хозяина; со слепой решительностью лунатика Вронский присел и выключил могучего робота, погрузив его в Спящий Режим. Лупо замер в движении, с поднятой в отчаянии передней лапой — перед Вронским застыл сияющий серебром монумент тщетной преданности.

Приложив испепелитель к левой стороне груди и сильно дернувшись всей рукой, как бы вдруг сжимая ее в кулак, он потянул за гашетку. Он не слыхал звука выстрела, но сильный удар в грудь сбил его с ног. Желая удержаться за край стола, он выронил испепелители, пошатнулся и сел на землю, удивленно оглядываясь вокруг себя. Благодаря грозниевой обшивке его мундира, которая, как и должна была, защитила его, впитав не менее 80 процентов взрыва.

— Черт побери! — воскликнул Вронский.

Тем временем двадцатипроцентный непоглощенный заряд, выпущенный испепелителем, носился по комнате.

Он наконец он нашел свою цель — и это была самая плохая мишень, какую себе можно было представить: он налетел на боеприпасы, сложенные в углу комнаты. Активировался чувствительный Разрушитель, раздался взрыв: комнату как следует тряхнуло; следующими сработали шесть световых бомб, они вспыхнули одна за другой. Вронский, прикрыв голову руками, нырнул под диван, потащив за собой беззащитного Лупо, который неподвижно и беспомощно стоял посреди комнаты.

62
{"b":"161811","o":1}