— Ты видишь, Руссен. Пришел твой черед. Тебе играть.

Камю перестал жать на педали велосипеда. Последние два часа каждое движение давалось ему с неимоверным трудом. Однако икры, ляжки, живот так неистово сопротивлялись этой пытке, что, когда он положил ей конец, страдания его удвоились. Он надолго застыл в неподвижности, испытывая такие муки, что у него даже вырвался по-детски жалобный крик, — лишь после этого он вновь почувствовал чудесную легкость во всем теле, почти благодать.

Он слез наконец с велосипеда, слегка шатаясь, как моряк, ступивший на твердую землю. Ноги его словно разучились ходить — он мог только вертеться на месте, как белка, запертая в клетке. Он уселся на обочине, бросив рядом свой драгоценный велосипед, покупка которого вконец его разорила; каждое воскресенье он старательно, точно часовщик, прочищал машину, а теперь бросил ее как попало в траву и принялся злобно разглядывать. Он не замечал уже элегантности линий, а видел лишь колючий скелет, скованный холодной жесткостью — орудие пытки, хирургический инструмент…

«На этот раз, — подумал Камю, — все, кончено!» И хотя вокруг никого не было, он громко повторил:

— Все, кончено!

Он видел, как его обгоняли все двадцать девять конкурентов — сначала связками, потом поодиночке; они приветствовали его, взмахнув на ходу рукою в перчатке, — жест по сути дружеский, но всякий раз все больше унижавший его. А когда его обошел и Дюкрок (которого остальные прозвали «малахольным»), самый последний — нет, предпоследний! — Камю постарался выжать из себя все, пустил в ход последние резервы сил: «Дюкрок — нет уж, дудки! Жми… жми…» Долгую минуту они шли колесо в колесо, а потом, без особых усилий, малахольный Дюкрок оторвался от него. И сделал гнусный жест рукой напоследок, уже скрываясь за поворотом.

«Все, кончено, — решил Камю. — Я не доберусь даже до финишной прямой. Правила? Да знаю, знаю, но раз уж завтра я все равно пошлю в клуб просьбу об отчислении… И больше никогда, никогда не сяду на это чертово, проклятущее, сволочное седло! Продам велосипед — естественно, дешевле — и куплю мопед. А в субботу выйду прогуляться вместо того, чтобы подыхать и выставлять себя на посмешище… Впрочем, „Камю“ совсем ведь на чемпионское имя. „КАМЮ ЛИДИРУЕТ В СВОЕЙ ГРУППЕ“, „ЖЕЛТАЯ МАЙКА ДОСТАЕТСЯ КАМЮ“. Чего там говорить! Им ведь подавай лишь иностранное или какое-нибудь шутовское имя!»

— A-а, вот он, из тех самых! — Тоненький голосок выкрикнул эти слова с азартом, будто гнездо разорили.

— Глядите, ребята, вот он, из тех самых!

Появившаяся как из-под земли ватага школьников сгрудилась вокруг изможденного гонщика.

— Говорил же я тебе, что после уроков мы еще успеем их увидеть!

— Да, но остался-то всего один…

— Может, он заблудился?

— Ты что, спятил?! Он просто первый — у него в запасе время есть, вот он и отдыхает.

— Мсье, вас как зовут?

— Камю, — смущенно ответил он так, будто всякому было ясно, что он никогда не станет чемпионом.

— Камю… ух ты! — воскликнул кто-то из мальчишек, желая подзавести остальных. — Я о нем слышал. Он же выиграл критериум (это таинственное слово пленило его) — точно говорю.

— Даешь, Камю! — выкрикнул другой школьник, подкидывая в воздух берет.

Одним движением плеча они сбросили со спины ранцы, и квадрат газона превратился в бивак.

— А вы устали?

— По правде говоря, немного.

— А сколько вы уже прошли?

Камю удвоил дистанцию.

— Почти сто двадцать, — небрежно ответил он.

— Сто двадцать? Чувствуешь?

— Вот это класс, — закричал мальчишка в берете и запрыгал на месте.

— А много еще осталось?

— Пустяки! (Однако он не прошел бы и этого.)

— А остальные далеко?

— Да, пока еще, — ответил вконец смущенный Камю.

— Надо думать, кретин! Соображай, если бы они наступали ему на пятки, стал бы Камю останавливаться?

Внезапно Камю охватила паника: как ему теперь выбираться из этой дурацкой истории?

— Ладно, теперь, пожалуй, мне пора в седло. Привет, ребята!

Он поднялся, но чуть было не рухнул снова — ляжки опять точно пронзило иголками, а спина не распрямлялась, будто старая проржавевшая пружина.

— Мсье Камю, — церемонно обратился к нему начавший этот разговор школьник, — не могли бы вы устроить для нас спринт, только для нас? Ну, будто бы вы вышли на финишную прямую, а!

— Да, только для нас!

— Один-единственный разочек!

— Как по телевизору, р-раз!

— Жми, Камю! — завопил бойкий мальчишка в берете.

— Ну, что ж, если вам и правда так хочется! — прошептал Камю.

Он был крайне взволнован. Небрежно сел в седло, как это делают обычно великие. Судорог — как не бывало. «Танцуя», он вырулил на дорогу, проехал до самого поворота, сделал еще несколько метров и — разогнался на полную скорость. Он поднял козырек желто-фиолетового, обтягивающего голову кепи, пригнул красно-бело-зеленый торс. На левой ноге у него значились буквы клуба, на правой — рекламное объявление. Он жал изо всех сил. Взяв приступом поворот, он увидел, как дети выстроились по обе стороны дороги и машут шарфами, руками, беретами и даже ветками, которые они успели наломать. Один из них безостановочно подпрыгивал, и Камю узнал его.

— Жми, Камю!

— Камю, единственный и неповторимый!

— Камю — участник гонки!

Он дружески, с достоинством приветствовал их рукой, продолжая жать на педали, словно на него наседала лидирующая группа, словно он уже видел перед собой ленточку с надписью «финиш» и толпу. Сзади до него доносились крики школьников.

Когда они уже не могли его видеть, он еще долго катился без педалей, по инерции, дав волю переставшей поскрипывать машине, пока она не остановилась сама, далеко и от детей, и от финиша.

«Сейчас, — подумал он, — я сверну налево и поеду домой. (Он только что пересек линию финиша победителем — ему так не хотелось плестись за „красным фонариком“!) А завтра напишу в клуб, что по дороге… порвал мышцу, налегая на крутом подъеме, и вынужден был сойти с дистанции… Да, но если я представлю им такое оправдание, я же не смогу участвовать в субботней гонке!.. Наоборот, — смиренно подумал он, — оправданием послужит то, что я… что мне… меня не будет среди лидеров. Но почему бы мне не очутиться среди них в следующий раз?»

Ему казалось, что он и сейчас еще слышит за спиной: «Жми, Камю!.. Камю, единственный и неповторимый!» Право же, в заголовке на первой полосе «Экип» имя КАМЮ будет выглядеть ничуть не хуже любых других! Мальчишки-то вряд ли ошиблись…

Приближаясь к дому, он заметил человека на мопеде, показавшегося ему таким жалким. И Камю, проезжая мимо, дружески помахал ему рукою в перчатке.

Молодой человек открыл глаза, когда телефон прозвонил уже трижды. Взгляд его зеленых глаз не был мутным, как у человека, которого разбудили внезапно. Совсем наоборот, он был ясным и каким-то по-звериному острым, однако острота моментально исчезла, сменившись ироничным выражением, от чего узкое, бледное лицо с красивым овалом, с пятнами веснушек на высоких скулах и крыльях длинного орлиного носа, увенчанное белокурыми с рыжинкой кудрявыми волосами, стало еще тоньше. Тонкая верхняя губа была неподвижна, а нижняя, полная, красная и чувственная, двигалась взад и вперед, как бы скрывая улыбку. Чувствовалось, что это не случайная мимика, а отработанное выражение, привычная маска, задуманная давным-давно и ставшая с годами реальнее истинного лица. Даже наедине с собой молодой человек никогда не расставался с этим наигранным и несколько циничным выражением.