Мартина закрывает глаза и наслаждается мгновеньями темноты, единственно прекрасными за весь этот жестокий день. Когда она вновь открывает глаза, улица выглядит еще более пустынной и еще более белой, течет большой рекой асфальта, плавящегося в лучах солнца. Мартина крепко сжимает губы, так же, как несколько минут назад, чтобы не поддаться страху. Но тех, что смотрят, затаившись, из-за своих ставней, из своих машин, она ненавидит так сильно, что ее губы снова начинают дрожать, а сердце сильно колотится. Все эти переживания приходят и уходят настолько быстро, что Мартина ощущает охватывающее ее опьянение, как если бы она слишком много выпила и накурилась. Она еще замечает краем глаза лица тех, кто выжидает, кто смотрит, мерзких типов, притаившихся за своими шторами, замерших внутри своих машин. Мужчин с массивными лицами, глубоко посаженными глазами, раздутых, с неопределенными улыбками, в глазах у них блестит огонек желания, огонек злобы. Женщин с жесткими чертами, смотрящих на нее с опасением, завистью и презрением, лица девчонок из школы стенографии, лица парней, все они кружатся, приближаются, гримасничают. Опп все здесь, Мартпна угадывает их присутствие за окнами баров, за выступами опустошенной солнцем улицы.
Когда она вновь трогается с места, то видит, что Тити остановилась перед следующим перекрестком, на автобусной остановке. Тити сидит вполоборота, ее ярко-рыжие волосы разметались по лицу. Она тоже бледна, потому что страх скручивает ее внутренности и в горле у нее застревает комок. Это, конечно же, палящее солнце нагоняет страх и голое небо без единого облачка над седьмыми этажами новых зданий.
Мартина останавливает свой мопед рядом с Тити, и они обе неподвижно застывают, сжимая ручку газа. Они ничего друг другу не говорят, друг на друга не смотрят, но обе знают, что езда по кругу начнется сейчас, и сердца их бьются сильно-пресильно, но теперь уже не от волнения, а от нетерпения.
Улица Свободы лежит пустая и белая, и солнце, висящее в зените, давит своей тяжестью на тени, пустые тротуары, тихо скользящие автомашины и дома с окнами, похожими на угасшие глаза. Как все это может быть таким спокойным, таким далеким? Мартина вспоминает о моторах мопедов, которые могут греметь, как гром, и в следующее мгновение она видит, как улица поднимается и бросается под пожирающие ее шины, а окна разрываются на тысячи осколков, рассыпающихся по асфальту маленькими острыми треугольниками.
Все это из-за нее, из-за нее одной: дама в синем костюме ждет автобуса, не обращая внимания на девушек, и как будто спит. У нее раскраснелось лицо, потому что она шла по солнцу, и под жакетом ее синего костюма белая блузка прилипла к коже. Ее маленькие глазки глубоко сидят в глазницах, они ничего не видят, разве что совсем немного, украдкой, как бы самый конец улицы, откуда должен прийти автобус. На ее правой руке чуть покачивается черная кожаная сумочка с позолоченной застежкой, отражающей солнечные блики. Туфли на ней тоже черные, немного прогибающиеся под тяжестью тела и заметно поношенные.
Мартина смотрит на даму в синем с такой настойчивостью, что та оборачивается. Однако маленькие глазки скрыты тенью от надбровных дуг, и Мартина не может встретить их взгляд. А зачем она пытается поймать этот взгляд? Мартина не понимает, что с ней происходит, что ее тревожит, что беспокоит и раздражает одновременно. Может быть, это из-за слишком яркого солнечного света, жесткого и жестокого, отяжеляющего лицо женщины, заставляющего потеть ее кожу, вспыхивающего острыми лучами на позолоченной застежке ее сумки?
Мартина резко нажимает на акселератор, и мопед подпрыгивает. Она сразу чувствует движение воздуха на своем лице, и оцепенение спадает. Мартина вырывается вперед, за ней Тити. Два мопеда с треском мчатся по пустынной мостовой. Дама в синем провожает их взглядом и видит, как через два квартала мопеды сворачивают направо. Пронзительный рев моторов внезапно смолкает.
Несколькими кварталами дальше, невдалеке от вокзала, с места медленно трогается груженная мебелью и картонными коробками синяя машина. Это старый грузовик с высокой посадкой, выкрашенный в неприятный синий цвет, прошедший миллион километров и сильно пострадавший от резкого торможения и переключения скоростей сменявшимися шоферами. Перед синим грузовиком узкая улочка запружена машинами. Проезжая мимо бара, водитель пригибается, но не видит ничего, кроме тени в глубине зала. Он устал, ему хочется есть, а может быть, мешает слишком сильный свет, который отражается от плавящегося асфальта. Водитель щурит глаза, морщится. Синий грузовик быстро едет по узкой улочке, и, когда он проезжает мимо подъездов, рычание мотора усиливается. В кузове поскрипывает мебель, ударяются друг о друга картонные коробки с вещами. Тяжелый запах мазута наполняет кабину, перемешивается с голубым дымом, растянувшимся по всей улице. Старый грузовик равномерно раскачивается, трясется, рвется вперед и чем-то напоминает разгневанное животное. Перед его капотом взлетают голуби. Почти не замедляя хода, он минует перекресток, еще один перекресток, вероятно, тот миллион километров, что он проехал по улицам города, дает ему приоритетное право проезда.
Вторая, третья, вторая. Скорости скрипят, мотор стучит, делает перебои. В витринах магазинов быстро скользит синий силуэт, немного напоминающий разъяренное животное.
Там, на тротуаре дама в синем костюме по-прежнему ждет. Она только что, вот уже в третий раз, посмотрела на часы, но стрелки, кажется, остановились в этом бессмысленном положении: двадцать пять минут второго. О чем она думает? Ее раскрасневшееся лицо бесстрастно, солнечный свет едва оттеняет впадины глаз, нос, подбородок. В ярком солнечном свете она напоминает гипсовую статую, застывшую на краю тротуара. Только черная кожа ее сумочки и туфель, отбрасывающая блики света, кажется живой. У ног ее лежит, слегка запрокинувшись назад, тень, вся сжавшаяся и похожая на сброшенную шкуру. Может быть, дама ни о чем не думает, даже о том автобусе номер семь, который должен прийти, а пока едет где-то вдоль пустых тротуаров, останавливается, чтобы подобрать двух учеников, идущих в лицей, а потом старика в сером костюме. Ее мысли остановились и тоже ждут. Она просто смотрит перед собой — то на мопед, проезжающий мимо с диким ревом, то на автомобиль, скользящий по асфальту с характерным теплым шумом мокрой улицы.
Все вокруг неспешно, но что-то готово обрушиться на мир словно молния, вспыхнуть по всему городу, словно знамения, словно сверкание безумного света. Все вокруг спокойно, как во сне, и в то же время чувствуется некое возбуждение, подавляемые крики, ярость.
Мартина едет впереди Тити, она мчится по безлюдным улицам и так наклоняет свой мопед на поворотах, что педаль скрежещет по асфальту, разбрасывая вокруг снопы искр.
Горячий воздух наполняет ее глаза слезами, проникает в рот и ноздри так, что ей приходится отворачиваться в сторону, чтобы дышать. Тити едет сзади в нескольких метрах от нее со своими огненными, развевающимися на ветру волосами, тоже пьяная от скорости и запаха газов. Езда по кругу через город сначала уводит их далеко, а потом постепенно, улица за улицей, возвращает к остановке автобуса, где ждет дама с черной сумочкой. И это круговое движение тоже их опьяняет, движение, которое осуществляется вопреки пустынности улиц, вопреки молчанию белых зданий, вопреки ослепляющему их жестокому свету. Езда мопедов по кругу оставляет борозду в безразличной земле, делает более слышным зов, и именно ради того, чтобы довести до предела это головокружение, катятся вдоль улиц и синий грузовик, и зеленый автобус, катятся именно для того, чтобы круг замкнулся.
В новых домах, по ту сторону от похожих на потухшие глаза окон незнакомые люди, защищенные мембранами своих занавесок, ослепленные пестрящими экранами своих телевизоров, едва живут. Они не видят ни жестокого света, ни неба, они не слышат пронзительного зова мопедов, который похож на крик. Может быть, они даже не подозревают, что это их дети мчатся по этому кругу, их дочери, с еще по-детски нежными лицами.
