Гарнизоны крепостей литовского порубежья предоставлены сами себе, московские полки стоят у Серпухова и в других крепостях долины Оки, где проходит граница с «Диким Полем». Царь Иван писал позднее Курбскому: «Зачем же они (бояре), как подобает изменникам, стали уступать нашему врагу, государю литовскому, наши вотчины, города Радогощ, Стародуб, Гомель, – так ли доброжелательствуют?»

В том же августе 1535 крымцы, в явном согласовании с литовцами, нападали на берега Оки и рязанские земли, отвлекая московские силы от северских земель, чем сильно облегчили королю взятие Стародуба и Гомеля.

В феврале 1536 г. литовцы, во главе с киевским воеводой Андреем Немировичем и полоцким воеводой Яном Глебовичем, идут на разорение псковской земли и пытаются взять себежскую крепость. Однако здесь они отражены воеводой А. Бутурлиным. Себежский гарнизон удачно контратакует и литовские воины в массе своей погибают на льду озера Себеж. По воле польского короля литвины (те же русские люди) умирают на псковской земле, вместо того, чтобы оборонять Приднепровье от татарских набегов.

В конце 1536 г. казанские войска жгут села около Нижнего Новгорода, наступают на Балахну, вторгаются в костромские волости. Летописи не сообщают о каком-то организованном отпоре со стороны московских воевод.

В начале следующего года русские войска стоят во Владимире и Мещере, а казанский хан Сафа-Гирей наносит удар туда, где его не ждут, и сжигает предместья Мурома. Согласно записи Владимирского летописца: «Царь Казанской зиме анваря, на всеядной неделе, под Муром приходил, посады под Муромом и сел и деревень пожег, от Мурома и до Новагорода воевал». Запись скупая, а стоит за ней много.

В феврале 1537 г. польский король наконец заключает с московским государством мир, по которому русские потеряли часть северских земель, с городом Гомель.

Я довольно подробно останавливаюсь на событиях междуцарствия (которые большинство «грозноведов» пробегают мимоходом), чтобы показать, какое наследие принял великий князь Иван Васильевич и каким «благотворным» было отсутствие крепкой верховной власти для населения Русского государства.

Отъезжант Семен Бельский никак не может удовольствоваться сладкой жизнью на новой-старой литовской родине. Он хлопотливо поднимает все окрестные народы на Москву. Вот суетливый Гедиминович в Стамбуле, уговаривает турецкие власти, заключив союз с Польшей и Литвой, послать янычаров и крымскую орду на Русь. С помощью турецко-татарских воинов-интернационалистов хочет князь Семен восстановить свои суверенные права на княжество Бельское. Раскатал он губу и на Рязанские земли. Ведь Семен Федорович Бельский является по матери, княжне рязанской, племяннице Ивана III, единственным наследником этого княжества. Удобная эта вещь – мораль феодала. С аристократической точки зрения Семен Бельский вправе любыми средствами добиваться владений, на которые имеет наследственные права. Кстати, в ту пору, когда князь Семен поднимает все прогрессивное человечество на борьбу против Москвы, его аристократическая родня продолжает служить великой княгине, не подвергаясь за его предательство никаким преследованиям и не выражая никакого осуждения предателю.

Уже после заключения мира с Москвою польский король Сигизмунд получает письмо от Бельского из Стамбула, в котором беспокойный командировочный докладывает о своих успехах.

Высокая Порта обязалась-де помогать ему, султан турецкий приказал-де крымскому хану Саип-Гирею и двум областным турецким начальникам, пашам силистрийскому и кафинскому, выступить в поход на Москву. От турок будет выставлено более 40 тысяч воинов, а участие в походе самого крымского хана даст еще до 80 тысяч всадников. В нашествии примут участие и белгородские казаки (имеются в виду мусульманские воины из Белгорода-Аккермана, очевидно поучаствовавшие в генезисе запорожского казачества).

Остается только послать на Русь литовские войска.

Однако, в отличие от Курбского, Бельскому не повезло. И не только по части графоманских «талантов». Бедный, бедный Семен, не ты будешь первым российским диссидентом, не тебя будут воспевать поэты, не тебя танцевать танцоры, не тебя прославлять историки. В Крыму началась борьба за власть, да и Сигизмунд, имея потребности в дальнейшей борьбе с Москвой, не имеет однако соответствующих финансовых возможностей.

В летописях 1537 года встречается интересное сообщение. Впервые упоминаются поступки Ивана. Касимовский хан, промосковский претендент на казанский престол Шиг-Алей (Шах-Али) встречается с великой княгиней Еленой. Правительница устраивает и неофициальный прием для ханши, которая хочет «увидеть очи княгини». Маленький Иван приветствует восточную даму словами «Табуг салам» и «карашуется» (то есть здоровается).

Тем временем идет по стране и другая напасть – порча денег в виде обреза и помеси. Напасть эта, также как и такое позднее явление, как инфляция, связана с ослаблением и государственного контроля над финансами, и государственной власти вообще. Правительство казнит фальшивомонетчиков, вливая им расплавленное олово в рот (в Европе их тогда варят в кипятке или масле). На новых монетах начинают изображать покойного великого князя Василия с копьем в руке (раньше он представал с мечом) – оттого и деньги стали называться «копейными», то есть копейками.

В 1536 г. великая княгиня Елена дает уставную грамоту – документ, устанавливающее местное самоуправление – старостам и всем людям обширной Онежской земли. Эта грамота сходна с теми, что давали великие князья Иван III и Василий III.

Согласно этой грамоте, вместо наместничьих чиновников теперь налоги должны были разверстываться и собираться выборными общинными властями.

В Онежской грамоте говорится, что, если простым волостным людям будет «какая обида» от государственного чиновника, то они могут вызвать его на разбирательство к великому князю.

Грамота запрещает чиновникам появляться в общинах в сопровождении вооруженных людей. Не дозволено чиновникам и являться на пиры и братчины незваными – столь кардинально урезывались дополнительные возможности поборов.

Конечно же, псевдорики постараются не обращать внимания на такие проявления самодержавия. Для них единственными источниками свободы и демократии в XVI веке являются князья и бояре.

Несмотря на разлад в рядах московской знати, великая княгиня продолжает строить крепости на границах. Ставятся города взамен тех, что были разрушены врагом или сгорели сами – почти вся Русь тогда деревянная, камень для строительства надо везти с севера. В 1535–1536 гг. восстанавливаются сгоревшие города Пермь, Устюг и Ярославль. Создаются новые укрепления в Новгороде Великом, Вологде, Владимире, Твери, обносится каменной стеной Китай-город в Москве.

Летописи фиксируют прибытие переселенцев из Литвы – триста семей даже в военном 1535. Несмотря на трудности московской жизни, в Литве еще страшнее, паны народ угнетают сильнее, а от татарских набегов защищают хуже.

Тем временем происходит возмущение еще одного удельного князя – Андрея Старицкого.

Еще в январе 1534 г., сразу после смерти великого князя Василия, князь Андрей, для увеличения своих владений, потребовал у княгини Елены город Волок. Требование не было удовлетворено, и обиженный удельный князь отказался участвовать вместе со своим удельными войсками в военных действиях в составе великокняжеского войска. А летом того же года (случайное ли совпадение?) началась тяжелая Стародубская война.

В конце 1536 г. великая княгиня Елена предложила князю Андрею подписать документ, что удельный князь не будет «подыскивати государств», то есть не будет пытаться сесть на московский престол. Но Андрей Старицкий отказался брать на себя обязательства. Более того, когда в 1537 г. на Русь напал казанский хан Сафа-Гирей и Елена вызвала князя Андрея для решения «казанских дел», тот не захотел. Так не захотел, что взбунтовался.