Потом Биллу в голову пришла еще одна мысль. Этот ярмарочный человек случайно налетит на его коляску. Проход ведь очень узкий. Вот оно! Это будет возможность, которую Билл так давно ждет. «Как вы смеете, — закричит он на человека. — Вы что, не видите, куда идете? Разве можно быть таким невнимательным? Вы толкнули парализованного. Вам должно быть стыдно». Возможность представилась сама. Счастливое стечение обстоятельств свело его и ярмарочного человека в нужное время на этом пятачке ярмарки. От этого открытия Билл даже испытал некоторое удовольствие. Он принялся мысленно повторять, что скажет. Он начнет говорить тихим голосом, но потом закричит, изливая на ярмарочного человека всю накопившуюся за сорок лет обиду на таких, как этот человек. Он будет не просто кричать, он будет вопить. Как же Билл его ненавидит. Если бы только ярмарочный человек чуть-чуть задел его. Биллу не надо даже сильного толчка, достаточно малейшего прикосновения. Легчайшего тычка, небрежного движения локтем, коленом или стопой. Если бы Билл мог, он сам подставил бы свою коляску незнакомцу. Они были сейчас так близко — мужчина и его дочь, ходя взад и вперед мимо его инвалидной коляски. Билл молил Бога о случайности, о ничтожном недоразумении.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Что? — ошарашенно переспросил Билл. Невероятно, но с ним заговорил именно ярмарочный человек.

— С вами кто-нибудь есть? — Ярмарочный человек наклонился к Биллу. Он улыбается? — Вам, наверное, очень неудобно стоять здесь? Прошу вас, позвольте мне помочь вам. Вы один? Может быть, вы хотите куда-то поехать?

Он отложил свои пакеты и приблизил свое смутно видневшееся лицо к лицу Билла.

— Нет, благодарю вас, — прошептал Билл. — Я жду сына.

Что пошло не так? Билл почувствовал удушье. Ярмарочный человек обжег его своей добротой, покорил своим превосходством. Это было последнее оскорбление. И еще эти тошнотворно искривленные губы.

— Вы уверены? — спросил человек. — Я был бы рад помочь вам чем-нибудь.

— Я уверен, благодарю вас.

Биллу хотелось кричать. Но что толку кричать? Из-за чего? Ведь этот человек так и не толкнул его. Надо ли кричать на него за его превосходство, черствость, презрение к миру, наконец, за его омерзительное добросердечие? Теперь Билл ничего не мог поделать. «Оставь меня, — мысленно взмолился он, — уноси свое превосходство, свой успех, свое презрение к миру, только убирайся с моих глаз».

Но ярмарочный человек не уходил. Он продолжал мозолить Биллу глаза, разговаривая со своей красавицей дочерью, разглядывая товары на полках и изредка бросая взгляды в сторону Билла. Чувствует ли он запах мочи, вонь, которая исходит от Билла? Да или нет? Может быть, он именно поэтому ведет себя с такой приторной вежливостью, пряча отвращение, — для того, чтобы на фоне убожества Билла его превосходство засверкало еще ярче? Другие люди входили и выходили, но ярмарочный человек оставался. Голоса оглушительно звучали в ушах. Магазин пульсировал и дрожал, а ярмарочный человек продолжал пристально разглядывать Билла. Он действительно смотрит? Нюхает запах гниющего тела и улыбается, оставаясь поблизости, втирая в мозг Билла свое превосходство, размалывая об его нервы свое проклятое превосходство. Билл закрыл глаза. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Он хочет на улицу, он хочет уехать с ярмарки, он хочет домой. Где Алекс? Сколько времени уже прошло? Билл не мог взглянуть на свои часы. Сколько сейчас времени? Долго ли он находится здесь? Лицо сильно зачесалось, и Билл потерся им о металлическую спинку инвалидного кресла. Пятнадцать. Это становится невыносимым. Он больше не выдержит ожидания.

— Тебе стоит это увидеть. — Над ухом внезапно раздался голос Алекса.

Билл открыл глаза и скосил взгляд в сторону. Алекс покатил его по проходу. Мимо мелькали полки и прилавки с товарами, потом шины коляски скрипнули, и они свернули в другой проход.

— Ты должен это увидеть, папа.

— Алекс, отвези меня домой.

Билл безмерно устал, у него сильно кружилась голова. Запах мочи обжигал лицо. Полки с проводами и антеннами, радиоуправляемые игрушки для животных.

— Всего двадцать четыре девяносто пять, — сказал Алекс. — Это самая клевая вещь, какую я когда-нибудь видел. Давай купим это для Герти. Ей понравится.

— Прошу тебя, Алекс. Я хочу домой. Отвези меня домой.

— Папа, мы пока не можем поехать домой. Сейчас только одиннадцать часов. Может быть, тебе надо в туалет?

— Алекс, прекрати. Я не хочу видеть никакую игрушку, какой бы она ни была.

Проходы продолжали пролетать мимо. Назад двигались товары, разинутые пасти полок, люди, обходившие коляску.

— Папа.

— Хватит, хватит!

Билл вдруг понял, что громко кричит. Мальчик остановился и замер около прилавка. Люди в проходе уставились на отца с сыном и разошлись в стороны от коляски Билла.

— Ну что, ты наконец прекратил? — кричал на сына Билл. — Ты остановился?

Алекс молчал.

— С тебя довольно? — снова завопил Билл.

— Да, — едва слышно прошептал Алекс.

— Нельзя так кричать на ребенка, — сказала какая-то женщина в конце прохода.

— Это не ваше дело! — рявкнул на нее Билл. Рот его безобразно искривился, губы дергались от бессильной ярости. Щека блестела от слизи и слюны. — Разве ты не видишь, что происходит? — кричал он Алексу. — Разве ты не понимаешь, что ты с собой делаешь?

Алекс продолжал безмолвно стоять, прижавшись к прилавку.

— Ты становишься похожим на меня.

Мальчик хотел было что-то сказать, но передумал и отвернулся от отца.

— Смотри на меня! — снова заорал Билл. — Смотри на меня! Что ты видишь? Смотри на меня. Я — парализованный человек. Смотри на меня. Я не могу двигаться. Я парализован.

Алекс закрыл лицо руками.

Какой-то человек, войдя в проход, что-то сердито сказал Биллу.

— Убирайся! — крикнул ему Билл. — Убирайся, я говорю со своим сыном! Ты понимаешь, что происходит? Ты понимаешь, что случится с тобой? — орал Билл в спину сына.

Алекс, сгорбившись, облокотился на прилавок, спрятав лицо, и шептал:

— Прости меня, папа. Прости меня.

— Так я все равно скажу, что с тобой произойдет! — кричал Билл. — Ты найдешь хорошую работу и, возможно, станешь получать кучу баксов. Может быть, ты, как и я, будешь работать в центре города, в небоскребе с видом на океан. Когда тебе будет под тридцать, ты женишься и обнаружишь, что у тебя нелады с желудком.

К Биллу приблизился еще один человек, говоривший по телефону. За его спиной собралась толпа.

— Но к тому времени ты все еще не поймешь, что происходит! — продолжал кричать на сына Билл. — Ты будешь делать все больше и больше денег. Будешь жить в большом доме, ездить на красивых машинах и носить дорогие костюмы. Тебя повысят, ты начнешь ездить в «Лок-Обер» и обедать в компании больших начальников. И ты не сможешь остановиться, потому что не заметишь, не поймешь, что с тобой происходит. Но ты все равно не сможешь остановиться, даже если все-таки поймешь, потому что ты трус. Когда же тебе пойдет пятый, а потом и шестой десяток, ты постепенно начнешь терять разум, но не заметишь и этого. Ты просто потеряешь его и превратишься из большой жирной крысы в маленькое, едва заметное пятнышко на экране. Или ты перестанешь справляться с работой и они уволят и похоронят тебя, прежде чем ты успеешь понять, что случилось. Ты думаешь…

— Хватит, — даваясь рыданиями, сказал Алекс. — Хватит, хватит.

Он бегом бросился прочь по проходу.

Несколько мгновений рот Билла продолжал беззвучно кривиться и подергиваться. Что-то жгло его изнутри. Он скосил глаза и посмотрел сначала на яркие лампы над головой, а потом на перешептывающихся людей, сгрудившихся в конце прохода. Взглянул на то место, где только что стоял Алекс, и ощутил непреодолимое отвращение к себе. Что на него нашло? Какой демон его попутал? Он с трудом повернул голову, чтобы увидеть, куда побежал Алекс, и сердце его упало.

— Алекс! — закричал он, но мальчик уже выбежал из магазина. Как мог он наговорить таких вещей своему бесценному, своему дорогому Алексу? Неужели он превратился в чудовище, пожирающее людей, которых любит больше всего на свете? Он уронил голову на плечо. Где Алекс? Где его сын? «Прости меня, Алекс, прости».