На мгновение Продик заколебался, словно что-то вспомнив, но потом мышцы его напряглись и окаменели, губы снова стали жесткими.

— Да, ты научил меня, — сказал он. — Научил пить вино и таскаться к шлюхам.

— Неужели ты не понимаешь, что сотворил с тобой этот старик? — закричал Анит, чувствуя, как от боли лопается голова. — Ему наплевать на тебя. Он тебя использует!

— Он замышляет побег, — сказал Продик. — И я помогу ему.

Не сказав больше ни слова, юноша покинул храм через ворота южного придела. Кожевенник без сил буквально повалился на белую мраморную скамью, на которую легли теперь синие тени, и закрыл лицо руками.

Он не поднял головы, когда щербатая, но смазливая молодая рабыня, проходившая мимо храма с двумя детьми, вдруг остановилась, увидев внутри раба Анита.

— Пиррий, — удивленно шепнула она. — Что ты здесь делаешь?

Пиррий, услышав эти слова, пришел в сильное волнение. Он обернулся и, страдальчески сморщив лицо, приложил палец к жирным губам. Она некоторое время постояла, с вожделением поглядывая на Пиррия сквозь узорчатые колонны, а потом направилась дальше по своим делам.

— Не Ифигения ли окликнула тебя сейчас с улицы? — спросил Анит, не поднимая глаз.

— Что ты сказал, хозяин?

— Я говорю о молодой женщине, которая только что окликнула тебя с улицы.

Пиррий заколебался.

— Да. Но это ничего не значит, хозяин. Она не создаст никаких трудностей. Прошу прощения за то, что она обеспокоила тебя.

— Она приходит в мой дом уже шесть месяцев. Она делает тебя счастливым?

Лицо раба сморщилось от непривычного раздумья.

— Счастливым? Иногда, когда не кричит на меня, как сумасшедшая. — Пиррий смущенно улыбнулся.

Раб склонился над Анитом и принялся массировать его плечи, собирая кожу в складки и отпуская ее.

— Твой сын слишком занят собой, — тихо произнес Пиррий.

Не поднимая головы, Анит сомкнул пальцы на шее раба — не слишком грубо, но твердо — и произнес:

— Пиррий, ты знаешь, что очень дорог мне, но никогда не говори дурно о моем сыне. Никогда. Ты понял меня?

— Я не хотел сказать ничего дурного, хозяин, — дрожа, залепетал Пиррий.

В портике внезапно стало темно, озера света на полу мгновенно испарились.

— Великий Аполлон! — воскликнул раб. — Тучи в такое время года?

Действительно, в небе, закрыв солнце, повисла черная, каменисто-массивная туча. Вдали исчез большой храм, словно его никогда не было. Крыши домов превратились в черные куски камня. На задней стене храма в темноте растворились гарцующие лошади и пешие воины, герои фрески, изображавшей Марафонскую битву. Кожевенник уставился на исчезающие во мраке фигуры, и ему показалось, что и сам он сейчас исчезнет, уйдя в страшное небытие. Он содрогнулся. Сунув руку под накидку, он ощутил биение своего сердца.

— О, священная Артемида, — прошептал он серой статуе снаружи храма, — великая богиня охоты и разрушения, пошли мне процветание, ведь я всегда почитал тебя.

Некоторое время Анит смотрел на статую, потом опустил глаза долу.

— Я хочу видеть Сократа, — произнес он наконец.

Пиррий улыбнулся:

— Ты хочешь предотвратить его бегство?

Анит, прищурившись в тусклом свете, написал что-то на куске папируса и быстро запечатал письмо печатью из сардоникса, вделанного в перстень.

— Прошу тебя, отнеси это Ксантию, одному из Одиннадцати. Ты найдешь его в Притании, после того как закроют рынок. Я потребовал, чтобы Сократа доставили в мое жилище до исхода сегодняшнего дня. Я буду ждать его в кожевенной мастерской. Ксантий знает, как все устроить. После этого возвращайся домой и скажи Пасиклее, чтобы не ждала меня раньше ужина.

— Все будет сделано, как ты желаешь, хозяин. Ты можешь доверять мне во всем.

Пиррий взял папирус и энергично потряс ногой, онемевшей от долгого сидения на каменном полу.

Александр оторвался от экрана компьютера и улыбнулся, посмотрев на высокочастотные динамики «Штадемайр», подвешенные на проволоке к потолку. Звучала новая мелодия из репертуара «Красного Желания». Ты смотришь на меня, и хочу я от тебя ребенка.Динамики раскачивались, движимые акустической силой в 120 децибел. Алекс посмотрел на часы. Час сорок пять. Он выключил компьютер и, зевнув, отправился на кухню, посмотреть, уцелел ли в холодильнике виноградный сок.

Сидя за ужином на веранде, Билл был более не в состоянии скрывать онемение рук. Для того чтобы держать вилку, ему приходилось так сжимать ее, что белели костяшки пальцев.

— Я хочу, чтобы ты завтра поехал к врачу, — сказала Мелисса.

Почему он раньше ничего ей не сказал, с упреком спрашивала она мужа. Связано ли онемение с происшествием в метро? Могло ли это начаться из-за удара по голове? Она взяла его руки в свои и поцеловала его пальцы.

Он не знал, что сказать в ответ, и лишь молча разглядывал тонкие запястья жены.

— Мне надо поспать, — сказала она. — Я сейчас лягу. Ты пойдешь со мной?

Она отодвинула стул, но осталась сидеть за плетеным столом, задумчиво сворачивая и разворачивая салфетку. Над ее головой порывы вечернего ветра раскачивали корзину с розовыми фуксиями.

— Мелисса.

— Слушай, когда я училась в колледже, то знала одну женщину, у которой сначала все было так же, как у тебя. Кажется, у нее было онемение в руках и лице. Постепенно она потеряла все и стала инвалидкой.