— Ребенку, — продолжал Алекс. — Что станется с ним?

— Не знаю. Не думаю, что Анит стал бы беспокоиться из-за какого-то ребенка. Он послал деньги семье Сократа, потому что чувствовал свою вину. Анит не станет ничего делать из простого добросердечия.

Алекс встал с кровати и направился к двери спальни.

— Я не хочу больше слышать об этом Аните, — сказал, вдруг разозлившись, Билл. — Ты все закончил?

— Остался еще один раздел.

Что за странное выражение появилось на лице сына? Билл тщетно попытался поднять голову от подушки, чтобы посмотреть на Алекса.

— Марш в постель, тебе надо выспаться.

Билл вдавил голову в подушку; он и сам хотел уснуть, забыться в глубоком, без сновидений и кошмаров, сне.

— Подожди, я сейчас, — сказал вдруг Алекс. Мальчик повернулся и решительно вышел из спальни, как будто собираясь принести отцу что-то очень важное. Вскоре он вернулся и положил на кровать лист бумаги. Что это за бумага, имеющая для Алекса такое важное значение? Билл скосил глаза на сына, и ему показалось, что он прочел на лице мальчика смущение. Смущение, смешанное с детской гордостью.

— Что это?

— Е-мэйл, который я получил от доктора Соамса. Я его распечатал.

— Этот мэйл адресован тебе?

— Да.

— Сообщение для тебя лично от доктора Соамса? Прочти его мне.

Это было предложение работы с неполным рабочим днем: перекачка из Интернета медицинской информации. Доктора Соамса весьма сильно впечатлили приспособления, которые Алекс создал в Сети, его обязательность при ответе на сообщения, добросовестность и, главное, сайт www.paralysis.aol.com/achalm, «который привлек мое пристальное внимание». Лицо Алекса просветлело, когда он читал письмо отцу. Закончив, он сунул его в карман. Сообщение было получено несколько дней назад, объяснил Алекс, и он не знает, что с ним делать и что отвечать, а поэтому просто перепечатал и спрятал в своей комнате. Сын снова виновато и смущенно посмотрел в глаза отцу.

— Может быть, я мог бы помочь, — заикаясь, произнес он, — и заработать немного денег. Пока ты…

Алекс не закончил фразу, лицо его исказилось, как от боли, и он опустил глаза.

«Бедный мальчик», — подумал Билл, чувствуя, в каком ужасном состоянии пребывает его сын. В его душе зреет конфликт из-за неожиданного признания его способностей, которое пришло, когда его разбитый параличом отец превратился в бесполезную развалину. Хотя предложенная работа вряд ли принесет много денег, Алекс чувствует себя узурпатором. Каким триумфом могло стать такое письмо, приди оно в иных обстоятельствах! Мальчик целую неделю прятал сокровище, которое поначалу воодушевило его, а потом вызвало растерянность и смущение, и вот теперь он принес его отцу, чтобы показать, что, несмотря на свой маленький рост и мимолетные пустые увлечения, сумел добиться признания в значимом для Билла мире. Алекс просит разрешения принять предложение и одновременно просит за это прощения. Все это Билл почувствовал по выражению нежного лица сына и по его опущенным плечам. Как повзрослел за последнее время его дорогой мальчик!

— Ты должен принять предложение доктора, если хочешь, — сказал Билл. — Прими его.

Ему захотелось похвалить и поздравить сына, конечно, поздравить, но смущение и растерянность Алекса передались Биллу, и он не смог произнести более ни одного слова.

Алекс кивнул. Но Билл уже понял, что его сын не примет предложение, он пойдет в свою комнату, спрячет сокровище и будет время от времени тайно любоваться им. Мальчик посмотрел на отца:

— Доброй ночи, папа.

— Доброй ночи.

На следующее утро, в субботу, Мелисса отвезла Билла и Алекса на Берлингтонскую ярмарку. Им обоим, сказала она, надо подышать воздухом и сменить обстановку, тем более что на ярмарке есть специальные дорожки для инвалидных колясок. Кроме того, ей надо было выпроводить мужа и сына куда угодно, чтобы побыть дома одной. Они все страшно устали от постоянных гостей и визитеров, от присутствия Дороти, от частых приездов и отъездов Вирджинии и ее отпрысков, от нескончаемых сообщений Петрова о блестящих результатах ПЭТ.

Что за абсурдная экскурсия, думал Билл, ехать на ярмарку в состоянии полного паралича. Не хватает только выставить себя на всеобщее обозрение. Когда Дороти выносила его в ожидавший внизу автомобиль, он положил голову ей на плечо и тупо уставился в потолок. При каждом шаге сиделки голова его болталась вверх и вниз. Он вспомнил, что точно так же она болталась, когда он был совсем маленьким ребенком и отец носил его на руках. Билла охватила ностальгия. Отец в то время был молод, моложе, чем сейчас Билл, будущее открывалось ему, когда он, с сыном на руках, пересекал узкую прихожую съемного дома. Слушая тяжелую поступь Дороти, Билл пытался припомнить звук отцовских шагов. Он представлял себе сейчас каждый шаг сиделки, как пятилетнюю веху. Один шаг — пять лет. Пять лет, десять лет, пятнадцать лет. Как быстро промелькнула его жизнь — от детства и женитьбы до пронзительного осознания себя бессильным сорокалетним мозгом, который, словно мешок, волокут вниз по ступенькам. Один шаг за каждое пятилетие жизни — от начала и до настоящего времени. Брюки Билла топорщились от вложенных в них двойных памперсов.

Когда Билла грузили в машину, с ним поздоровались Боб и Сильвия Турнаби, стоявшие у подъезда своего дома. Приветствие было не слишком теплым, словно чета соседей знала, что за таинственной болезнью он страдает, но достаточно сочувственным и прощальным. Сильвия каждую неделю присылала Биллу пирог с куриной начинкой. Прощальный жест. На противоположной стороне улицы показалась женщина, напомнившая Биллу Оливию Коттер, и тоже помахала рукой. Он увидел ее краем глаза и неожиданно для самого себя окликнул.

— Оливия, — крикнул он, желая услышать живой голос, различить нечто определенное в глухой тишине своего трусливого бегства от жизни.

Автомобильная стоянка у Берлингтонской ярмарки представляла собой сотни акров серого асфальта и скопление машин, тысяч машин, половина которых двигалась в самых разных направлениях, пересекая сплошные линии и границы парковок, не снижая скорости, неистово сигналя и рискуя столкнуться с другими машинами или сбить зазевавшегося пешехода. Пара сотен магазинов были сложены в здание, как детские кубики. Предвыборная распродажа. Все рвались внутрь магазинов через двойные стеклянные двери, стремясь опередить других и по дешевке купить качественные товары, пока действуют праздничные скидки. Рубашки и брюки от Ральфа Лорена, блузки от Энн Тэйлор, свитера от «Банановой Республики», раздельные комплекты одежды от Лиз Клэйборн, обувь от Энцо Анджолини, нью-йоркские костюмы от «Джонс», тренажеры и фотоаппараты, микроволновые печи, смесители, компьютеры и калькуляторы, цифровые будильники, простыни и полотенца, CD-плееры, автоматические системы очистки бассейнов, увлажнители, половики и ковры, виртуальные шлемы, лыжи и коньки, телевизоры и стереосистемы, косметика, счетчики расстояния и сожженных калорий для любителей бега, специальные поводки для собак, лампы, ручки и столы, распылители красок и запчасти для автомобилей. Здесь было все. Всем своим существом Билл ощущал лихорадочное желание толпы влиться в поток, ее жадное стремление покупать и потреблять, почти физически слышал сдавленное рыдание вожделения, исторгаемое несущимися к дверям телами, шестым чувством воспринимал судорожные рывки автомобилей, движущихся по серому, запруженному толпой асфальтовому болоту. Он ненавидел ярмарку за то же, за что ненавидел себя, но себя больше, поскольку был частью ярмарки и сознавал это. Борясь со своим неподвижным телом, Билл старался, несмотря на то что его ноги превратились в ничто, помочь жене и сыну перенести его 175 фунтов в инвалидное кресло.

— Алекс, не бросай папу.

Мелисса обещала вернуться через два часа. Мать и сын сверили часы.

Внутри царила атмосфера перманентного взрыва. Яркие плакаты и живописные полотнища, свисавшие со стен и потолка. Визг и скрежет проверяемой бытовой техники, запахи духов, пиццы и шоколадных пирожных. Это был целый город, замкнутый метрополь. Пожилые и молодые люди, дети с матерями, влюбленные подростки. Неровно движущиеся эскалаторы и прозрачные лифты, подвешенные к тросам, как к пупочным канатикам. Из углубленных в пол бассейнов били фонтаны. Билл ощутил приступ тошноты. Зачем он здесь? Внутренности слали тревожные сигналы мозгу. Зачем он здесь?