Несколько минут спустя Соамс заговорил:

— Принесите еще бумаги.

Ассистент вылетел из палаты и куда-то побежал по коридору.

— Как он тебе? — прошептала Мелисса мужу.

Сняв пиджак, Соамс начал с таким видом всматриваться в экран, словно на нем были изображены схемы боевых порядков неприятеля. Рентгенология и неврология не были специальностью приезжего доктора, но он хотел получить как можно более полную информацию. Специальностью доктора Соамса, как пояснил ассистент, были аутоиммунные заболевания, при которых по неизвестным причинам организм атакует самого себя, превращаясь в собственного врага. Это системная красная волчанка, при которой организм обрушивается на соединительную ткань, вызывая боли в суставах, утомляемость и постепенное ухудшение состояния, часто заканчивающееся смертью; это синдром Гийена-Барре, при котором воспаляются периферические нервы, особенно в том месте, где они выходят из спинного мозга, а это приводит к онемению и слабости в конечностях, к параличу мимической мускулатуры, трудностям при глотании и дыхании и в конечном итоге к постепенному развитию полного паралича; это рассеянный склероз, при котором иммунная система медленно разрушает миелиновую оболочку нервных волокон в головном и спинном мозге, что вызывает покалывание в коже и онемение, мышечную слабость, смазанность речи, перемежающуюся слепоту, шаткость походки и часто заканчивается смертью. Есть и другие аутоиммунные болезни: ревматоидный артрит, тяжелая миастения, фибромиалгия, анкилозирующий спондилит, болезнь Меньера, гранулематоз Вегенера, синдром Гудпасчера. Некоторые из этих болезней поддаются лечению.

Доктор Соамс взглянул на часы и нахмурился. Вместе с ассистентом он принялся торопливо раскладывать, как карты в пасьянсе, листы бумаги и рентгеновские снимки в ногах койки Билла.

— Сагиттальная проекция: 500 миллисекунд ТР, 13 миллисекунд ТЕ, поле охвата 124 сантиметра, матричный размер 128 на 256. Аксиальная проекция: время повтора 3900 миллисекунд, ТЕ — 17 и 90 миллисекунд, поле охвата 24 сантиметра, матричный размер 192 на 256.

Данные анализов крови и спинномозговой жидкости. Билл должен был чувствовать, как их пальцы касались его ног, описывая кривые, соответствующие цифрам многочисленных данных, но нижняя половина туловища не чувствовала ровным счетом ничего. Специалист из клиники Мэйо потребовал включить больше света.

— Не вижу пока ничего определенного, — сказал доктор Соамс доктору Петрову. — Скорость седиментации и почечная функция в пределах нормы.

Биллу показалось, что доктор Петров облегченно вздохнул. Соамс обернулся к ассистенту, и тот с готовностью согласно кивнул.

— Однако титр антиядерных антител подозрителен… Да, пожалуй, подозрителен. Все-таки 130…

Соамс принялся засовывать свой лэптоп в черную дорожную сумку. Надев пиджак, он подошел к зеркалу над раковиной умывальника.

— Надо взять дополнительные анализы крови. Посмотреть антитела к клеткам, ДНК и другие ревматоидные факторы.

Ассистент записал назначения Соамса на листке розовой бумаги и вручил его доктору Петрову.

— Да, и не забудьте вестерн-хроматографию, — добавил Соамс, поправляя галстук и воротник рубашки. — Позже я назначу другие тесты. Мое мнение таково: мы имеем в данном случае дело с необычным аутоиммунным заболеванием. Если это так, то плазмаферез, возможно, позволит остановить развитие паралича или приведет к его исчезновению. К лечению можно добавить кортикостероиды.

— Я смогу ходить? — спросил Билл, подавшись вперед и едва не упав с койки. Вероятно, специалист лгал, но Биллу очень хотелось верить его словам.

— Возможно.

В палату вошла сестра и объявила, что возле госпиталя доктора Соамса ждет такси, которое отвезет его в аэропорт.

Билл перевернулся на другой бок и тупо уставился в стену. Игла торчала из руки чуть ниже продолговатого розового шрама, следа от удара о камни во время ныряния со скал много лет назад, когда он был в летнем скаутском лагере. Если затихнуть, подумал Билл, то, наверное, можно почувствовать, как с легким подрагиванием в вены втекает кровь. Он снова стал смотреть на фотографию сестер. Некоторые показались ему хорошенькими. Одна девушка с длинной косой очень печально улыбалась. Она единственная из всех смотрела в сторону от объектива.

После плазмафереза состояние Билла немного улучшилось. Обновленная кровь и стероиды, от которых его лицо стало понемногу пухнуть, вернули некоторую способность к передвижению. Теперь он мог самостоятельно сделать два-три шага, прежде чем повалиться на пол. Омертвевшие пальцы иногда чувствовали легкое покалывание. Эти неопределенные и ненадежные успехи, когда он осторожно сообщил о них врачам, вызвали всплеск радости. Билл получил поздравительные сообщения от доктора Петрова, доктора Соамса и еще какого-то специалиста из Медицинской школы Дюка в Северной Каролине. Интерес и энтузиазм врачей оказались столь заразительными, что Билл всерьез поверил в то, что страдает каким-то аутоиммунным заболеванием, и проводил теперь все утренние часы за компьютерным терминалом, изучая свой недуг. Днем он долгие часы лежал на кровати. Будучи не в силах заснуть, он прислушивался к звукам дома или тупо смотрел в потолок. Иногда он собирал в кулак всю свою волю и доползал до окна, хватаясь за стену и подоконник, поднимался и смотрел на знакомые дома и улицы. Здесь на него находили временное успокоение и умиротворенность от созерцания мелочей. Небольшие белесые пятна на кровлях, трепещущая и пляшущая на ветру лента, прикрепленная к почтовому ящику Коттеров, блеск хромированных деталей на проезжавших мимо автомобилях, катящиеся по ветру опавшие листья, красные кирпичные дымовые трубы и раскрашенные белые трубы, застрявший среди ветвей дерева бумажный змей, птицы. Однако спустя некоторое время Билла окутывала великая печаль, охватывало такое чувство, что он — единственный на всем свете человек, который видит все это. Созерцание окрестностей становилось в такие минуты невыносимым. Он закрывал глаза, голова бессильно падала на поднятые руки, и он стоял так до тех пор, пока никчемные ноги не подламывались и он не падал на пол.

Билл перестал бриться, и его одутловатое лицо покрылось клочковатыми каштановыми бакенбардами, на подбородке же растительность была седой. Он с трудом узнавал в зеркале свое лицо, так же как, впрочем, и все остальное тело. Проходил день за днем; ноги стали постепенно усыхать и сморщиваться. Тело приходило в упадок, превращаясь в ничто, приближение которого Билл чувствовал все сильнее и сильнее. Иногда он пытался представить себе будущее. Что станется с его семьей? Мелисса будет вынуждена искать сносно оплачиваемую работу. Алекс пойдет в другую школу. Им придется переехать из Лексингтона в маленький домик в другом, менее престижном месте. Все это казалось невозможным, невообразимым. Если бы только можно было перевести стрелки часов назад и вернуться в начало июня, когда он каждое утро доезжал до гаража у станции «Элуайф», весь день работал на свою компанию и ежедневно, в перерыве, жалуясь и потея, взбирался на бегущую дорожку в оздоровительном клубе. Это была не такая уж плохая жизнь. Это была благоустроенная жизнь, и он с удовольствием вел бы ее и дальше. Сидя на диване с распростертыми омертвевшими ногами и ожидая, когда Мелисса принесет поднос с едой, он представлял себе, как бежит по спортивной дорожке оздоровительного клуба. Ноги поднимаются вверх и опускаются вниз, на черную резиновую поверхность дорожки, и сам Билл представлял себя машиной, созданной для бега, не способной ни к чему, кроме того, чтобы бежать, бежать, бежать…

— Почему ты хочешь подавать в суд только на «Плимут»? — резко сказал Билл Мелиссе, когда они, лежа как-то ночью без сна, допоздна смотрели телевизор.

— О чем ты говоришь? У тебя что, стало плохо и с головой?

— Надо подать в суд на всех, — ответил он, стараясь не дергать головой. — Особенно на манекенов в отделе связи Марблуорта. На водителей, забивших машинами улицы. На факс и телефоны. На телевидение.