— Только бы одним глазком глянуть, как это червяк будет ее любить, — говорил, хихикая, адвокату кок. — Черт меня дери, как же этакая шмакодявка совладает с девицей?
Червячка достали из коробка.
— Ну так что? — спросил он высокомерно.
— А вот что, — огрызнулся Варяг. — Я принял ваш вызов. Начнем немедля. Вы готовы?
— Всегда к вашим услугам.
— А ты, Лукреция, готова?
— Готова.
Бросили жребий, кому быть первым. Выпало Варягу.
Склонившись к Лукреции, он нежно поцеловал ее веки и ласково провел ладонью по волосам. Вскоре поцелуи стали более настойчивыми, более страстными; они скользили по щеке все ниже, пока не достигли рта. Варяг горячо обнял девицу; губы их слились в долгом поцелуе. Медленно, почти с женской осторожностью его сильные руки повторяли линию ее плеч и спинной излучины, внимательно следуя малейшим изгибам грациозного тела, иногда замирая и любовно ощупывая его. Затем губы Варяга спустились еще ниже, отыскали подмышечную впадину, обозначили овальную ложбинку меж грудей, сами груди и бедра; ладони воспроизвели их выразительную округлость, перешли к икрам, настойчиво задержались на лодыжках, коснулись подушечек пальцев на крошечной ножке и пробороздили то место, где они соединяются со ступней... Все это время Лукреция лежала неподвижная и холодная; глаза девицы оставались открытыми и насмешливо, с налетом презрения смотрели поверх головы ласкавшего ее мужчины.
Под конец оба тела переплелись; вернее, Варяг вплотную прильнул к Лукреции; он дрожал, раскачивался и сотрясался, словно воспарив над ней, а потом вдруг обмяк и всей тяжестью навалился на хрупкую и нежную девичью плоть. Но и тогда Лукреция осталась невозмутима. Глаза ее были приоткрыты, а взгляд выражал полную безучастность. Только однажды, когда Варяг гладил ей лодыжки, она сомкнула веки, но тут же снова подняла их с торжествующим видом.
Варяг понуро встал, рассеянно пригладил волосы, утер ладонью рот и что-то неразборчиво пробормотал в сердцах.
— Ледяная кукла — вот ты кто! — сказал он громко и отошел.
— Вы полагаете, сударь? — поинтересовался голубой червячок. — Во всяком случае, поздравляю с окончанием. Теперь мой черед.
— Хм... да-а... — тихонько протянул кок. — Ничего себе...
Матросы шире раскрыли глаза: зрелище поистине становилось захватывающим.
Червячок подполз к Лукреции. Девица сидела неподвижно, с непроницаемо-серьезным лицом. Червячок поднялся по выемке между большим и указательным пальцами ноги, не торопясь потянулся к лодыжке, обернулся вокруг выпуклой косточки и пополз вверх по ноге к колену. Решительно забрался в углубление между икрой и берцовым прологом бедра, обогнул остов ноги и на время исчез из виду — должно быть, задержался в подколенной складке. Немного погодя появился снова, вскарабкался на колено и очутился на его плоской чашечке. Не останавливаясь, червячок полным ходом заскользил по бедру; он напоминал генерала, которому не терпится занять новый рубеж.
Достигнув тазобедренного холма, червячок продолжил подъем. Девица уронила руки вдоль тела, слегка откинула назад голову и, полузакрыв глаза, тяжело дышала. Ее дыхание учащалось но мере того, как червячок подбирался к лицу. Он намеренно миновал пупок, проскочил между грудей, скажем так: не удостоив их и взглядом; подступил к шее, прополз по перевернутой дуге подбородка, выбрался наконец на щеку и устремился к глазам.
Лукреция сильнее смежила веки; в узком просвете из-под ресниц виднелись закатившиеся глаза.
— Нет... нет... — прошептала она.
Червячок начал ползать по окружности глазной впадины, иногда он останавливался и льнул к коже.
— О-о, о-о!.. — стонала Лукреция.
А червячок все кружил и кружил, то по одной глазнице, то по другой, переползая взад-вперед через переносицу.
Матросы как завороженные следили за его равномерными, уверенными движениями. Все отчетливо слышали скрип, какой бывает, когда проведешь пальцем по краю мокрого стакана. Казалось, звук исходит от размеренных движений червячка. Лукреция подрагивала и стонала, чуть сдвинув брови. Червячок замер, словно осторожно сжимая ее веки. Лукреция приоткрыла глаза, и червячок начал тереться о корни ресниц, о самый краешек века, стараясь достать до испода, протиснуться между веком и глазным яблоком. Девица продолжала исступленно стонать; восторг ее нарастал. Червячок оставил в покое глаза, пустился к полуоткрытому рту и юркнул в глубину — лишь временами мелькала его спинка, и было ясно, что он скользит по внутренней стороне губы, лаская и как бы смакуя десны. Порой червячок застывал на месте, вкушая нежные соки слизистой оболочки, и тогда Лукреция в беспамятстве сжимала фаланги пальцев, будто призывала его продолжать.
Червячок направился вниз, на этот раз пробираясь за ухом, и замешкался там ненадолго; миновал на шее три горделивые венерины складки, обогнул лопатку, нырнул под мышку и прямиком нацелился на грудь. Повертел головкой, словно решая, какой сосок чувствительней, и по неуловимому движению Лукреции определил, что левый. Здесь он стал кружить по красному ободку, оставленному змеями-сосунами, — сначала нарочито медленно, потом все быстрее, быстрее, а под конец и вовсе как маленький смерч. В своем сумасшедшем кружении он был похож на шальную змейку, ловящую себя за хвост.
Лукреция глубоко вздохнула и затихла. А червячок заскользил еще ниже...
— Ну так что, Роберто Коракальина? — спросил он, когда все было кончено. — Пожалуй, не стоит спрашивать мнение Лукреции. Как честный противник, ты обязан вывести нас в безопасное место, а уж потом отправляйся на все четыре стороны искать свою обетованную землю.
Варяг сидел совершенно подавленный. Он был наголову разбит и посрамлен. На что ему теперь остров, да и вообще все на свете, коли Лукреция утрачена для него навсегда? Сидел он так, думал горькую думу и не знал, что ответить. Вдруг в голову ему пришла одна мысль, низкая и подлая мыслишка, от которой не так-то просто было отделаться. Ветер спал, жара снова сделалась непереносимой. После минутного развлечения матросы опять сникли. Возбуждение, вызванное столь необычным зрелищем, лишь усилило их муки.
Глупо так горевать, думал Варяг. Достаточно вытянуть ногу, и от этого червячишки даже мокрого места не останется. Соблазн был велик; солнце продолжало нещадно палить. Червяк в ожидании ответа расположился на палубе, задрав миниатюрную головку, — такой слабый, беззащитный и прозрачный. И Варяг не выдержал. Он стремительно выставил ногу и растер червячка немного наискосок, как чиркают спичкой. Крошечное создание брызнуло серным желто-голубым пламенем, оставив после себя сморщенную, опаленную оболочку.
В первую минуту Лукреция не поверила своим глазам; она рухнула на колени и машинально подобрала кожицу, не в силах вымолвить ни слова.
— Ах, Роберто! — выкрикнула она. — Я должна была это предвидеть! Как подло вы поступили! Вы сломали мне жизнь! Да падет на вашу голову проклятие небес! Всеобщая ненависть будет сопровождать вас до самой...
Дикий вопль, раздавшийся за спиной Варяга, помешал ей договорить. Не успел юноша обернуться, как четыре могучих руки скрутили его железной хваткой. Матросы гурьбой набросились на него.
— Все! Хватит! — вопили бунтовщики. — Никакой ты не Варяг! Ты просто Роберто Коракальина. Трус, ты предательски убил соперника, который победил тебя в честном поединке! Мошенник и негодяй, ты еще хуже, чем мы все! Плевать нам на твой остров! Хотим по домам!
— И девицу! Без разговоров! Сию минуту! — надрывали глотку остальные. — С нами она не соскучится. Уж мы постараемся. И без всяких там фокусов. Можете не сомневаться!
— А ну-ка глянь, — разошелся Шпагат, — что я сейчас сделаю с твоими вонючими тараканами!
С этими словами ополоумевший матрос бросился на таракана, который преспокойно разгуливал по палубе; прежде чем подоспевший капитан успел удержать Шпагата, тот злобно растоптал насекомое и ногой выпихнул в море его жалкую скорлупку. От твари осталась только белая вязкая лужица.
