Итак, он преувеличивал. Например, в глубине души он прекрасно сознавал, что не знает китайского языка. И тем не менее в приведенном выше монологе он обращался на этом языке к одному из матросов. Но все великие люди в известной мере основывали свою деятельность на обмане и мистификации.

Вообще говоря, замечено, что данный процесс мысленного восхождения к высотам духа и погружения в воспоминания протекал параллельно (тайники совести или целомудрия?) другому процессу, который пишущий эти строки определил бы как затухание звука. С годами громкие фразы, поучения и прочие монологические сцены, которые первоначально произносились и представлялись публике вслух в сопровождении пластически совершенных жестов, постепенно утрачивали интенсивность модуляций, пока не превратились в невнятное бормотание, жалкие обрывки слов. В конце концов они зазвучали только в сознании Капитана. В настоящее время вряд ли кто-либо взялся бы определить, в какой степени это было бормотание, а в какой представление о нечленораздельной речи. Были ли телодвижения попыткой предвосхитить движение тела. Сокращения лицевых мышц и вибрация голосовых связок, казалось, упрятаны в надежный футляр из человеческой кожи.

Желая поскорее покончить со столь отталкивающей темой, как отхожее место, пишущий эти строки напомнит читателю о том, что Капитан, как всякий чувствительный человек, в глубине души стремился задержаться в этом месте как можно дольше. Естественная потребность таких людей — поиск спокойного и уютного места, где можно побыть самим собой, проявить свои лучшие стороны. Для этого, разумеется, необходимо время. Капитан понимал это как нельзя лучше. Быть может, лучше других. При том, что нужда в этом должна быть не мнимой, а самой что ни на есть реальной. Объяснение тому ни с чем не сравнимому ощущению уюта, которое посещает человека в подобном месте, вполне физиологическое. По этой причине автор ограничивается только указанием на этот факт. Глубоко не правы те, кто сводят время для хождения туда к минимуму, полагая эту нужду «вульгарной физиологической потребностью». Люди, страдающие хроническим запором, тоже несчастны: они лишены возможности очищения и обновления своей духовности. Те же, кого запоры посещают лишь время от времени, — самые счастливые в этом мире люди. Таким образом, Капитан, стремясь в трудных обстоятельствах, в минуты ложные или печальные, в канун принятия каких-то важных решений, вызвать у себя желание выйти по нужде, в конечном итоге пришел к тому, что грусть, нерешительность, потребность в поиске ясного ответа на тот или иной вопрос, желание успокоиться и утешить себя стали отождествляться у него с определенным позывом. Установилась нерасторжимая связь между чувствами и позывом. Причины, надо полагать, читателю ясны. Так что любое разочарование могло вызвать у капитана эффект сильного слабительного. Но сам по себе позыв никогда не вызывал сознания, к примеру, совершенного и раскрытого адюльтера. А вот каким образом он при своей полной приключений жизни, в которой было немало лишений, умел постоянно находить удобные места, достойные того, чтобы в них уединяться, так и осталось тайной для автора.

Для того чтобы еще раз подчеркнуть, хотя вряд ли это теперь необходимо, достоинства Капитана, великого деятеля, следует тем не менее указать какой-либо скрытый и не совсем приятный для характеристики героя недостаток. Иногда подобный изъян уже сам по себе способен поставить его наравне с такими титанами и героями истории или мифологии, как Ахилл, Самсон или Маргют. У Капитана тоже была слабость — пауки. Какова природа этой слабости? Отвращение или религиозный ужас, идиосинкразия или влечение пропасти? Важно одно — Капитан был совершенно не в состоянии переносить вид этого насекомого. На повседневном языке мы бы сказали: «Он боялся пауков». Стоило ему войти в комнату, в самом дальнем и темном углу которой сидел, притаившись, крошечный враг о восьми лапках, как он немедленно его замечал. Если с ним был кто-нибудь, Капитан умолял своего спутника поймать паука и выбросить, но ни в коем случае не убивать [15]. Если же он оказывался с врагом один на один, то поступал по принципу «око за око». Повторяя про себя это выражение, Капитан вооружался по возможности самой длинной палкой. Начиналось, если можно так выразиться, форменное сражение — рукопашная схватка с неприятелем. Капитан орудовал палкой, будто рапирой. Однажды, когда Капитан был еще совсем мальчишкой, ему довелось бродить по комнатам ночью. Нам так и не удалось выяснить, отчего это произошло. Но вот неожиданно под ступенью деревянной лестницы, ведшей на чердак, он заметил огромного студенистого паука изжелта-телесной окраски. Он был потрясен этим зрелищем, но затем пришел в чувства, вспомнив, что не грезит, а наяву блуждает по комнатам ночью. Капитан приблизил к пауку пламя свечи, желая сжечь его в пламени. Паук совершил головокружительный прыжок и словно растворился в темноте. Капитана, который, разумеется, бродил в ночной рубашке и босиком, охватил неописуемый ужас. Ему представилось, что паук сел на него. Неизвестно, сколько времени герой наш бился в конвульсиях, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, чтобы стряхнуть с себя паука. С тех пор прошло немало времени, но каждый раз, когда Капитану доводилось подниматься или спускаться по этой лестнице, он проделывал этот маршрут с резвостью молодого скакуна. В другой раз случилось так, что, когда Капитан спал, паук пробежал у него под шеей. Он проснулся и увидел его в постели. Он стащил с кровати подушку и одеяло, чтобы лечь спать в другом месте. Но не заснул, а провел остаток ночи в бессоннице, впадая иногда в забытье и просыпаясь от неизреченного ужаса. Долгое время он полагал, что, стоит ему только прикоснуться к пауку, сердце его тотчас же перестанет биться Но после того случая (ворчал он невнятно) нам ничего не страшно!

Однако было бы слишком утомительно перечислять все обстоятельства столь странного отношения Капитана к паукам. Тем более удивительно, что в течение своей жизни Капитану удалось с честью выдержать атаки жутких пауков, постоянных обитателей тропических джунглей. Неприятелям его из числа людей достаточно было бы показать ему паука, чтобы сбить воинственный пыл Капитана и расстроить все его военные планы. Догадайся его противники поступить таким образом, они добились бы успеха многократ более ошеломительного, чем тот, который выпал на долю Пирра, показавшего неприятелю слонов.

Таким был человек, который, встав и совершив положенный в этом месте ритуал, вышел из туалета. Настроение его тотчас испортилось. Для того чтобы выйти, ему пришлось открыть и закрыть дверь. Предстояло вымыть руки — каждый палец в отдельности. Они были нечисты от соприкосновения с рукоятью дверного замка. В действительности же рукоять вовсе не была так грязна. Но то была рукоять, запиравшая дверь «в уборную». Идя по коридору, Капитан всегда старался попасть ступней в центр выпуклой кафельной плитки. Точно так же он терпеть не мог загаженных предметов. Очищение происходило с помощью плевка на мясистый конец пальца. Этим пальцем отчищались другие и оттиралась ладонь в случае, если ощущение гадливости воспринималось через осязание. Когда загаженный предмет просто попадался на глаза или он слышал какую-либо грязную непристойность, то церемония очищения состояла в том, чтобы усилием воли заставить исчезнуть зрительный или звуковой образ, словно прилипший к зрачку или барабанной перепонке. О том, как сдуть вредоносное слово, подставив к губам ладонь, или избавиться от наваждения, послав воздушный поцелуй умершим родителям, — обо всем этом написано немало в других книгах. Так что сейчас мы не станем об этом распространяться.

Итак, Капитан поплевал на руку, потер ладонью о ладонь и, устроив все свои внутренние дела, обратил благодушный взгляд к жизни.

Его можно понять: был кристально чистый день ранней весны. Ясное солнце. Небо чистое, словно свежевымытое. Вокруг четкая чистота линий. Капитан пересек двор, который был окутан зеленоватой дымкой только что лопнувших почек. Из дверей дома навстречу ему вышла Розальба.