И снова я слышу голос предсказательницы из Шолона. Королева Сиан хочет умереть и хочет жить. У нее внутри — великая борьба. Она приносит молоко и подсыпает яд. А потом я вижу молодую женщину, сидящую на террасе кафе "Стрега-Дзеппа". Солнце освещает фасады домов на виа Венето. Безобидная, легкомысленная болтовня. "Знаешь, Джек, когда-нибудь люди скажут, что лето шестидесятого года в Риме было одним из самых прекрасных". One of the great summers. И больше я не видел такого солнца, какое было летом шестидесятого года. Оно горит в моих воспоминаниях, раскаляет их добела. И не стоит ломать голову, зачем и почему. Разве каждый из нас не вправе хранить молчание? Разве настоящая любовь обязательно должна принимать какие-то определенные формы, по которым ее будто бы можно узнать? Раз каждый проносит по жизни свою тайну, значит, мы можем любить то, что скрыто от взглядов, то, что безмолвно. Бросьте мне в лицо какие угодно замечания, какие угодно, пусть даже самые жестокие упреки — я не стану их слушать.

Рука, что пишет эти строки, хранит память о ласках. Она сжимает перо так же крепко, как раньше обнимала Тину. В моих снах расцветают цветы, огромные лилии, великолепные белоснежные ричардии. Чужие руки написали мелодию, которая стала песней моей жизни. Я больше не вернусь в Рим. Я больше не увижу Тину.

Но если кто-то должен явиться к тебе из мира живых и сказать то, что так и не было сказано, если отту да, где ты сейчас, ты увидишь призрак, идущий к тебе, — этим призраком буду я. Никогда у меня не было мысли расстаться с тобой. И я прожил мою жизнь так, как прожил, не за тем, чтобы изгнать из нее тебя. За зеркалом тебя ждет Кейт. Моя жизнь вся распахнута настежь, как время года, когда мы с тобой встретились, как тот нежданный миг, когда я вернусь к тебе. Если из всех прожитых лет у меня останется год, который я прожил с тобой, из всех упущенных мгновений — то, когда я увидел тебя впервые, мне этого довольно. Я не стремился прийти к покорности судьбе, мне только хотелось, чтобы были ночи, когда друзья тихо беседуют в освещенном саду. Знаю, однажды ты поведешь меня в сад, продуваемый ветрами, мы войдем туда, ведь мы давно уже там. Ты меня не покинешь. Я всегда любил тебя.

В 1979 году я познакомился в Париже с режиссером Полом Моррисси. Он был одним из любимых учеников Уорхола. Я сгорал от желания поговорить с ним о Тине. И спросил его о ней. Моррисси медлил с ответом, словно рылся в памяти, перебирая былые катастрофы, яркие события и бесполезный хлам.

— А вы знали ее? — спросил он наконец, подняв брови.

— Знал немного, — лаконично ответил я.

И он начал говорить — без остановки, словно сам с собой.

— Напоследок она все пустила под откос. Знаете, она уже не могла без героина. Где-то возле Джейн-стрит жила компания наркоманов, которые поклонялись ей, как божеству. Я видел одну их церемонию, заснятую на пленку. Тина сидела на кровати и медленно раздевалась, а кругом на полу расселись парни и девки, напичканные героином. Ее одежда падала на пол, и эти уроды подбирали каждую вещь, словно фетиш. Когда она осталась совсем голой, они стали трогать ее, шарили руками по ее телу — казалось, богиня отдается своим рабам. Один из них зачем-то раздавил у нее над головой пластиковый пакет с красной жидкостью. Она прекрасно знала, что ее снимают, ее глаза неотрывно смотрели в объектив, как будто искали кого-то по ту сторону пленки.

— Кого-то?

Моррисси неопределенно махнул рукой.

— Это самая большая тайна в мире. Никогда не знаешь, о чем думают люди, когда работает кинокамера.

События, описанные в этой книге, вымышлены. Она не претендует на историческую правду и гарантирует только правдивость воображения. Слова и поступки исторических лиц продиктованы лишь законами романа. Хочу назвать здесь публикации, которые помогали мне в работе над "Странниками в ночи":

Люсьен Бодар. "Война в Индокитае".

Эннио Флайано. "Ночной дневник".

Ричард Эйвдон. "Шестидесятые".

Виктор Бокрис. "Жизнь и смерть Энди Уорхола".

"Репортажи из Вьетнама" (сборник).

Лоренс С. Уиттер. "Герои есть всегда".

Я также обращался к архивам журнала "Пари Матч".