— Гм… — Аннабел сдается. — Не знаю. В инструкции для служащих об этом ничего нет. — А потом, как будто только что увидев меня, она восклицает: — Это же платье от Эвы Макэллистон?!

— Ты знаешь, кто такая Эва Макэллистон? — поражаюсь я.

— Я писала об этом платье. Это же классика дизайна. — Ее скулы, как с обложки модного журнала, недовольно кривятся. — Но оно было длиннее.

— Я внесла коррективы.

— Ты посягнула на платье из коллекции «Эва фор Эва»? — с неподдельным ужасом спрашивает Аннабел. — Разве ты не знала, что это коллекционное изделие?

— Нет, я этого не знала.

— Откуда у тебя это платье?

— Эва Макэллистон — моя мать. — Сама не знаю, как это сорвалось с моих губ.

Глаза Аннабел расширяются.

— Вот оно что. — Она делает паузу. — Очень интересно.

— Только, пожалуйста, не рассказывай никому. Меньше всего мне хотелось бы, чтобы окружающие начали расспрашивать меня об Эве.

— Эй, — слышится мужской голос. — Я проходил мимо и услышал крики.

Интуитивно я, даже не оборачиваясь, уже знаю, кто это — парень с совещания. И действительно, это он — мускулистый, лохматый, в потрепанных штанах цвета хаки и футболке с надписью «Хассельблад». Сегодня цвет его глаз похож на жженый сахар. Увидев меня, он ослепительно улыбается. Интересно, вспомнил он меня или просто флиртует?

— Не волнуйся, дорогой, у нас все прекрасно, — говорит Аннабел. Она одаряет его широкой благодарной улыбкой. — Ложная тревога!

— Я работаю на Шейна Линкольна, — говорит он. — По крику, который я услышал, могу сказать, что это не было похоже на вопль типа «Ты сфотографировал модель не в той кофточке, идиот!». Это было что-то другое.

— Все хорошо, — с нажимом повторяет Аннабел.

Однако все как раз наоборот.

— Не мог бы ты взглянуть кое на что? — спрашиваю я, делая ему знак рукой в сторону кладовой.

— С удовольствием, — отвечает он.

Несмотря на обстоятельства, то, как он произносит «с удовольствием», вызывает у меня полуобморочное состояние. Его взгляд скользит поверх меня, и глаза темнеют, когда он видит Марк Джекобс, жалкую и окоченевшую на полу кладовки.

— Черт! — вырывается у него.

А затем, к моему большому облегчению, он берет командование на себя. Он запирает дверь кладовой. По телефону Бэмби он вызывает заместителя Марион Моралес.

— Долорес, это Джеймс Труакс. Послушай, у нас тут возникла проблема, и нам срочно нужна Марион. Не знаешь, где она сейчас? У тебя есть номер ее мобильного? Позвони ей!

Джеймс Труакс хладнокровно и компетентно ведет себя в кризисной ситуации. Кажется само собой разумеющимся, что он говорит мне и Аннабел, что делать дальше. (Мне лишь остается сказать Бэмби, чтобы она оставила бумажный пакет в покое.) А когда появляются охранники «Олдем», Джеймс отдает им распоряжения, чтобы они не подпускали людей к этому месту. Никто никак не реагировал, когда кто-то кричал. Однако теперь, когда все самое ужасное уже позади, вдруг набегает целая толпа людей, которым неожиданно приспичило «принести какие-то бумаги» или «только посмотреть, на месте ли Лиллиан».

Антея Феррари, темноволосая женщина, корпоративный пиар-директор, появляется спустя двадцать минут, раздраженная, вечно недовольная и, по ее словам, наполовину микродермабразированная. Джеймс приветствует ее и сразу же переходит в разряд зрителей, причем поближе ко мне. Первым делом она отсылает Бэмби домой, до конца дня. Мы слышим, как находят украшенную косичками хозяйку Марк Джекобс — внештатного редактора по имени Сьюзен Крейгс — и как ее информируют о случившемся. Какие-то подсобные рабочие уносят тело. И делают они это очень быстро. Теперь мне больше незачем оставаться здесь. Я хотела бы выразить Труаксу свою благодарность, но вместо этого стою и глупо пялюсь на него.

— Кстати, я Кейт Макэллистон, — наконец выпаливаю я.

— Я знаю, — улыбается он, затем добавляет: — А я Джеймс Труакс из «Фото».

Я протягиваю ему руку, и мы неуклюже пожимаем друг другу руки. Зачем я делаю это? Кошмар!

У Джеймса Труакса из «Фото» крепкое рукопожатие, но не слишком сильное. Он кажется высоким, хотя на самом деле не на много выше меня. То, как Джеймс смотрит мне в глаза, порождает в моем сознании нелепую мысль о том, что он пытается произвести на меня впечатление. Я отпускаю его руку. Возникает неловкая пауза. Направляюсь к себе. Как это ни удивительно, он следует за мной.

— Как прошел твой второй день? — спрашивает он.

— Отлично! — Неожиданно меня прорвало: — Просто великолепно! Надо мной издевались, публично унижали, обо мне сплетничали, а теперь еще… ладно, хватит об этом.

Он качает головой.

— Скажу тебе по секрету. Я родом из штата Огайо. Может, слышала? — Я улыбаюсь. — Правда? Хорошо. Ты на голову выше большинства из них. Та женщина, на которую ты работаешь, не может отличить Огайо от Айдахо. И если ты из какой-то там провинции и твоя семья не супербогатая, для нее ты никто. Просто не существуешь. — Он говорит это довольно небрежно. — Если она устраивает тебе трудные времена, это значит, она тебя опасается. А это не всегда плохо. Держи ее в напряжении, и ты далеко пойдешь.

Он очень уверен в себе. Подобных людей я встречала не много. И хотя я не очень понимаю, каким образом могу представлять угрозу для Алексы, мне нравится, как он рассуждает.

— Ну хорошо. Приму твой совет, — говорю я. — Должно быть, это не слишком трудно — вляпываться в неприятности. Это я могу делать, даже не прилагая усилий.

Он смеется.

— Я могу сделать кое-что получше, чем давать советы. Например, угостить тебя.

Я только еще собираюсь проанализировать скрытый смысл этого предложения, когда он говорит, что к нам присоединится еще и его сосед по комнате, Рико.

— Мы устроим Марк Джекобс достойные проводы, — объявляет он, — и Рико расскажет тебе об «Олдем». Он редактор отдела «Аксессуары» журнала «Мир мужчины», и именно он привел меня сюда. Рико — наглядное доказательство того, что не все люди в мире моды — дерьмо. Вот и ты тоже.

Мы подходим к закутку стажеров. Он заглядывает в комнатку, не скрывая любопытства. Она выглядит не очень эстетично, поскольку чуть ли не по пояс завалена заявками желающих стать «Тэсти-герл». Догадываюсь, что в мое отсутствие прибыла почтовая тележка, обещанная Алексой.

— Не очень-то здесь пекутся об улучшении условий труда, не так ли?

— Раньше здесь стояло кресло для релаксации. Но его убрали, чтобы освободить место для меня. Ко всеобщему неудовольствию.

Он смеется:

— Тебе определенно нужно выпить.

Я открываю рот, чтобы поблагодарить и отказаться — выпивка с симпатичным сослуживцем кажется мне слишком большим стрессом — и… соглашаюсь встретиться с ним у выхода в девятнадцать тридцать.

К счастью, Нина и Рэйчел все еще отсутствуют и не стали свидетелями его приглашения и моего согласия.

Антея Феррари запретила нам распространяться о том, что случилось с бедной собачкой, под страхом судебных преследований. Однако после нескольких часов регистрации заявок я решила, что Сильвии это не касается. Я позвонила ей и ввела в курс дела. Поскольку моя подруга — заядлая собачница, она настолько разволновалась, что еле-еле дотянула на своем автомобиле до парковки у «Пинкберри» и там остановилась.

— Милая, это так ужасно, — сочувственно говорит она. — Ты не могла вызвать «скорую помощь»?

Я не знаю, существует ли скорая ветеринарная помощь, хотя это сегодня было бы как нельзя кстати.

— Больше всего меня беспокоит то, что, по моему твердому убеждению, это не просто несчастный случай, — заявляю я.

— Что? — Автор комиксов, Сильвия всегда готова выслушать запутанный сюжет. — Почему?

— Ну, мне так кажется.

Кстати, о «кажется». Уже семь часов, и почти весь этаж погрузился в темноту, исключение — круг света от моей настольной лампы.

— Я пошла в туалет как раз перед тем, как позвонить тебе, и могу поклясться, что кто-то наблюдал за мной из-за ксерокса. А еще я видела сегодня, как одна симпатичная блондинка рылась в мусорном баке на кухне. Она вытащила оттуда все пустые чашки из-под густого свекольного напитка, который все здесь просто обожают. Они похожи на хищников.