В гамаке послышалось легкое движение, Сабина приподнялась, а он спрятался, нырнув под гамак. С тихим смешком она закончила куплет:

Она засмеялась и позвала:

— Ну выходи, чего прячешься?

Он высунул голову из-под гамака и дурашливо улыбнулся.

— Грегори! — ахнула Сабина, широко раскрыв от изумления глаза.

— Ага! Значит, не я один знаю твою маленькую молитву, — засмеялся англичанин.

— Конечно, ты один, — кокетничала она. — Это я спросонья решила, что вернулась в дни своей юности, к моим венгерским ухажерам. Ну ладно, оставим, что ты делаешь?

— Да так, заглянул в Берлин со скуки. Надоела мне эта война — уничтожу Третий Рейх, и войне конец.

— Ах, если бы тебе это удалось, — вздохнула она, вдруг отбросив кокетство. — Эти воздушные налеты стали совершенно невыносимыми. Каждую ночь я отправляюсь в постель, ожидая, что к утру от меня останется только мокрое место. Ну а если честно, как ты оказался в Берлине?

— Обычным манером. Сел на самолет и прыгнул с парашютом.

— Значит, ты прилетел как шпион, — нахмурилась Сабина. — Когда ты освободил меня из Тауэра, а сам бежать не мог, тебя обязательно должны были арестовать. Я-то думала, ты все-таки удрал из тюрьмы и здесь появился как перебежчик. Ты же мне тогда говорил, что если твой план провалится, ты порываешь с англичанами и бежишь в Ирландию.

— Но план не провалился, по крайней мере в той его части, что касалась тебя.

Он начал импровизировать на ходу:

— Но меня, разумеется, арестовали. И такой навесили срок, что закачаешься. Короче, последние полтора года были не самыми счастливыми в моей жизни. А сюда я приехал, можно сказать, в отпуск. Шпионить в пользу Британии.

Момент был критический: во-первых, не завраться, потому что она все-таки не дура, а во-вторых, еще неизвестно, как она поведет себя в дальнейшем. У него отлегло от сердца, когда он увидел, что лоб ее снова разгладился. Она покачала головой:

— Ах ты бедняжка. Сидел в тюрьме из-за меня. Ну, иди ко мне, расскажешь обо всем подробнее.

— Не стоит. Да и меня могут увидеть из дома, а я же в бегах, как ты помнишь. Я знаю, что тебе я довериться могу, но лучше будет, если нас никто не увидит вместе.

— Не беспокойся. Днем я здесь всегда одна. Со мной только горничная Труди. А сегодня ее вообще не будет — я дала, ей выходной.

Грегори вышел из-за гамака и сел рядом с ней.

— Но ведь ты не станешь меня уверять, дорогая, что по ночам тоскуешь в одиночестве, правда? И кто же он? Все еще Рибб или кто-то новый?

— С Риббом я иногда вижусь, но не часто в последнее время. Хотя он и позволяет мне оставаться здесь, на вилле, и между прочим, этого нового любовника — если только язык повернется назвать так эту старую калошу — сосватал мне тоже Иоахим. А этот козел, он ни на что не годен — представляешь себе, раз в неделю. Жуть! И работать мне приходится с ним столько, что уму непостижимо. А помнишь те недели в Будапеште…

Грегори не требовалось напоминать, чтобы увидеть в ее загадочных темных глазах сладостные картины прошлого. Она поняла его и, встряхнув густыми волосами, с тихим смешком протянула руку к бокалу с шампанским. А Грегори было о чем задуматься: если у Сабины сейчас такой неудовлетворительный в плане постели любовник, то его она будет рассматривать в качестве ниспосланного ей с неба утешителя. Она прервала его раздумья:

— Тебе что же, неинтересно знать, кто он? Ты даже не догадываешься?

— Да откуда же мне знать?

— О, это твой старый приятель или, лучше сказать, что-то вроде родственника по линии жены.

— Но я же не женат.

— Не женат, не женат. А как же та блондиночка, которая готова была глаза мне выцарапать, когда узнала о нашем с тобой плавании по Дунаю? Разве ты мне не говорил еще в Лондоне, что ты к ней относишься как к своей жене?

— Эрика? Но я в жизни не встречался ни с одним из ее родственников.

В темных глазах Сабины загорелись лукавые огоньки:

— Но ты же встречался с ее мужем.

— С Куртом фон Остенбергом? Боже праведный, не хочешь ли ты сказать, что он и есть…

— Именно так. И он живет на этой вилле со мной последние три месяца.

— Черт побери! Да ему же, поди, шестьдесят стукнуло и…

— Мне ли этого не знать, милый. И у меня сложилось впечатление, что он и в молодости-то был не боец. Но будем смотреть правде в глаза: я у него под седлом и стараюсь извлечь из этого максимум возможного.

— Бог ты мой, но зачем? — удивился Грегори. — Ты так же прекрасна, как и прежде, ты можешь выбирать из сотен мужчин того, кто тебе приглянется и будет тебя устраивать во всех отношениях. А у фон Остенберга даже денег и то нет. Эрика вышла за него замуж лишь потому, что для ее умирающего отца это был вопрос чести — восстановить ее доброе имя после ее связи с Гуго Фалькенштейном. И Курта она выбрала потому, что знала, что он не скажет ни слова против ее интрижек с любым другим мужчиной — лишь бы она финансировала его научные изыскания из тех миллионов, что оставил ей Фалькенштейн.

Сабина сделала капризную гримаску:

— Ну-у, милый, не будем. Ты ведь тоже хорош гусь. Наврал мне, что ты меня освобождаешь из Тауэра, а сам за меня пойдешь в тюрьму. Мне тоже пришлось расплачиваться за твое вранье, ведь информация, которую ты сообщил полковнику Каздару, оказалась ложной.

— Знаю, знаю, виноват, — гладко поддакнул Грегори. — Но я и сам тогда в это верил. Я ведь не занимаюсь планированием операций, а только втыкаю булавки в карты при Кабинете военных действий. Я считал, что передал правильные сведения Каздару за то, чтобы он доставил тебя в Германию, но оказалось, что мой приятель из Группы планирования продал мне фальшивку.

— А ты не врешь? — засомневалась Сабина.

— Святую правду говорю, — не моргнув и глазом, заверил ее Грегори.

— Как бы там ни было, но ты посадил меня в очень глубокую и грязную лужу. Поскольку твоя информация совпадала во многом с тем, что у них уже имелось на руках, Риббу не пришлось вручать фюреру чистую липу, но уж на мне он отыгрался, так отыгрался… Они все меня, представь, считали более талантливой разведчицей, чем все люди Канариса вместе взятые. Просто Мата Хари, да и только! И вот я привезла им откровенную дезу. Тогда Гиммлер принес Риббу доклад Граубера о наших с тобой шашнях в Будапеште. Они заявили, что я обманула Риббентропа преднамеренно, и потребовали моей в их грязные лапы выдачи, как британского агента.

— Дорогая, как я тебе сочувствую! — воскликнул Грегори совершенно искренне.

— И ты имеешь для этого все основания. Я насмерть перепугалась перспективы попасть в лапы мясников Гиммлера. Но Рибб меня на этот раз выручил из беды.

— А почему все-таки теперь фон Остенберг? — прервал ее Грегори. — Я слышал, что ты последнее время ловила коммунистов. Но он ведь не коммунист?

— Ну что ты, конечно же, нет. Он совсем другой породы. Аристократ, ученый, светлая голова. Но только аристократы и большинство генералов всегда стояли в оппозиции к Гитлеру. Они на него давно уже зуб имеют, а после высадки союзников во Франции заговорщики активизировались. И Курт с ними тоже — это я знаю наверняка. Он уже много лет работает над созданием секретного оружия, а последний год или более того он у них за главного специалиста в подземной лаборатории около Потсдама. А раз до Потсдама рукой подать, Рибб подумал, что неплохо бы мне поработать с ним. А потом разбомбили его квартиру, и он переехал сюда жить. Поверь, никакой это не подарок — возиться со стариком, и я согласилась очень неохотно. Но у меня нет выбора, а если трезво на это дело посмотреть, то забот от него почти никаких, я для него скорее подруга, чем любовница.

— Все равно, он же страшный зануда. Удивительно бездарная растрата такого материала! — сказал он и тут же осекся, прикинув, чего этакий комплимент может ему стоить. Сабина заводится с полуоборота.