Командир полка оказал ему самый теплый прием, а когда они за рюмкой выяснили, что в конце Первой мировой он, как и Грегори, был субалтерном, то, поделившись воспоминаниями о том времени, быстро нашли общий язык. Позже, когда они перешли к обсуждению деталей предстоящей операции, полковник авиации сказал, что самая большая трудность, с которой придется столкнуться Грегори, — это то, что в разгаре лето и ночи слишком короткие. Самолет, чтобы сбросить оружие партизанам в Югославии или даже в Чехословакии, должен вылетать затемно и возвращаться еще до рассвета, а чтобы лететь в Центральную Польшу, надо потратить десять часов в оба конца плюс час на сборы, следовательно, вылетать из Бриндизи надо рано вечером, а в это время еще светло, и над северной Адриатикой их могут перехватить неприятельские истребители.

Им выделили для проведения операции «Дакоту» с дополнительным баком горючего и на случай перехвата дали в сопровождение «Либератор», который будет их охранять на первом этапе полета.

Все было готово, чтобы провести операцию той же ночью, но в Польше не было соответствующей метеорологической обстановки, поэтому они стали ждать улучшения погоды. На следующий день погода переменилась к лучшему, и, закутавшись в теплые вещи, поскольку полет им предстоял неблизкий, они стартовали в небо Бриндизи.

Пролетая над Адриатикой, они были обстреляны немецкими патрульными катерами, но находились на такой высоте, что зенитный огонь им был не страшен. К половине девятого они летели уже над Югославией и незадолго до десяти вечера приблизились к Будапешту. Стемнело, и сопровождавший «Либератор» повернул назад, оставив их в одиночестве. Под ровное гудение двигателя «Дакоты» они пролетели над Венгрией и Чехословакией.

Убаюканный мерным гудением мотора, Грегори большую часть пути проспал, пока его не разбудил штурман капитан Уилльямс и не сообщил, что они приближаются к цели своего путешествия. Самолет медленно снижался. Грегори снял кислородную маску и отправился в кабину пилота. Сравнить картину, расстилавшуюся внизу, с картой было делом отнюдь не простым, потому что облака то и дело закрывали луну, а весь район на северо-восток от Варшавы был так густо испещрен реками Ливец, Буг, Нарев и их притоками, что Грегори начал опасаться, что не сможет опознать те две развилки, между которыми находилась заимка Малаку.

Минут пятнадцать они с Уилльямсом изучали ландшафт, вооружившись очками для ночного видения, затем капитан с досадой констатировал:

— Перелет. Мы наверняка уже прошли над этой точкой.

Самолет лег на правое крыло, разворачиваясь на обратный курс, и в тот же миг внизу вспыхнули два прожектора с западной стороны, описывая в ночном небе широкие дуги. Командир корабля ругнулся, и, словно в ответ на его реакцию, вспыхнули прожекторы уже на юге, затем еще одна пара — прямо под ними. Было ясно, что немецкие посты прослушивания уловили гудение мотора их самолета. Пилот резко нырнул вниз. Когда Грегори оправился от этого маневра, Уилльямс прокричал ему в ухо:

— Наши полеты над Польшей настолько редки, что они могут принять нас за свой самолет, сбившийся с курса. Пока они не поймали нас в луч прожектора и не идентифицировали как самолет противника, они не будут стрелять.

Пилот Каллифорд опустил машину до высоты пятисот футов, и теперь они были ниже угла, под которым прожекторы чертили небо. А еще через две минуты в голове Грегори раздался голос Малаку. Он кричал — и кричал так отчетливо, будто бы находился вместе с ними на борту самолета:

— Здесь, здесь! Опускайтесь, опускайтесь!

Вглядевшись в ночной, пейзаж внизу, Грегори вдруг узнал и поворот большой реки, около которой находилась заимка, и дорогу от Розана, немного на север от деревни. Положив руку на плечо пилоту, Грегори указал вниз. Каллифорд кивнул, сделал широкий разворот и отключил мотор. Самолет медленно спланировал на дорогу, лежащую между болотами, и, слегка подпрыгивая на неровностях покрытия, покатился по ней и, наконец, замер.

Грегори, Каллифорд и польский офицер-переводчик Щайер вылезли наружу и осмотрелись. Туча только что закрыла луну, но в четверти мили от них они увидели мигающий через равные интервалы фонарик. Они побежали втроем на эти сигналы, а остальные члены экипажа остались в самолете, чтобы подняться в воздух в случае опасности.

Когда они были уже около человека, подающего сигналы, фонарик погас, они вынули пистолеты, остерегаясь засады. Но Грегори шел вперед уверенно, поскольку вот уже несколько часов подряд — с перерывом на сон — он подавал Малаку сообщения, что заберут они части ракеты сегодня ночью, а призыв оккультиста к нему всего пять минут назад подтверждал, что его сообщение получено.

Из-за туч вынырнула луна, и в ее свете они увидели две темные фигуры, появившиеся из зарослей камышей у дороги. Малаку кинулся вперед и закричал:

— Мистер Саллюст, я же знал, что не могу ошибиться, я знал, что вы прилетите именно сегодня. Какое счастье, что вы долетели сюда благополучно.

Затем он представил своего спутника, польского инженера пана Коцьяна. Грегори, в свою очередь, представил остальных участников ночного рандеву, но Коцьян, говоривший по-немецки, поторопил их, указывая на лучи прожекторов в небе:

— Теперь, когда они уже не слышат звуков мотора вашего самолета, они точно знают, что вы приземлились, и заподозрят, что самолет британский. Они не знают, где мы, поэтому паниковать не стоит, но нельзя терять ни одной минуты. Итак, следуйте за мной.

Повернувшись, он неровно затрусил по извилистой тропинке, проложенной между высокими зарослями камыша и проглядывающей сквозь них водой. Через десять минут они были уже у домика.

Окна дома были затемнены, но в комнате при свете масляной лампы Грегори увидел двух мужчин, поджидавших их. Мужчины были одеты в грубую рабочую одежду и тотчас же встали, когда Коцьян представил их англичанам:

— А это мои славные храбрецы. Груз состоит из множества узлов и свертков. И я бы хотел собрать как можно больше людей, чтобы помочь с его погрузкой. Но, к сожалению, на это не было времени.

Тяжело дышавший после пробежки Малаку подошел к плите над очагом и сказал:

— Вы, наверно, замерзли там в небе до полусмерти. Давайте я налью вам супа.

Налив дымящегося варева в три чашки, он предложил их Грегори, Уилльямсу и Щайеру.

— Очень кстати, — улыбнулся Грегори.

Щайер оторвался от беседы с партизанами и тоже поблагодарил. Но Коцьян был суровым командиром и рявкнул:

— Пейте, да поживее. У нас мало людей, и ваша помощь тоже понадобится. Потом он сделал знак подпольщикам, и те вышли за ним на улицу.

Пока Грегори прихлебывал обжигающее варево, Малаку рассказал ему о своих мытарствах и злоключениях за прошедшие полгода. Когда англичане закончили трапезу, Малаку проводил их к дровяному сараю, стоявшему на задворках заимки. Там при свете керосиновой лампы Грегори увидел, что первые партии груза уже унесли, а Коцьян с Тариком были здесь и грузили деревянные ящики на тележку, у них за спиной была целая гора всяких узлов и тюков. Увидев такое количество барахла, Грегори вслух по-немецки удивился:

— Ну и ну! Если все это набито железяками, то здесь не меньше тонны веса!

— Ничего подобного, — заворчал поляк. — Это они с виду такие неуклюжие и громоздкие. Но в нескольких тюках лежат документы, добытые нами при нападении на немецкий штаб. Они могут оказаться полезными — хотя это не ровня самой ракете. Мы сюда перенесли в разобранном виде всю целиком хвостовую часть и имеем право гордиться нашими деяниями.

— Имеете, — согласился Грегори. — Иметь-то вы это право имеете, да только я сомневаюсь, что самолет может поднять в воздух все ваши трофеи. Дополнительные баки с горючим, к вашему сведению, тоже чего-то весят, и самолету нужен каждый галлон для этого полета в тысячу четыреста миль.

Обернувшись к Уилльямсу, он спросил по-английски, что тот думает по этому поводу.

Капитан пожал плечами:

— Места, положим, на все это хватит, хотя на столько мы не рассчитывали. Если он не врет, что детали не очень много весят, тогда, думаю, справимся.