— Говори же, хватит плакаться. — Себастьяно в раздражении схватил его за длинную седую бороду. Тот сразу затараторил:

— Ты можешь помочь мне. Можешь… Подари мне твою белую девушку. Свет не видывал такой красоты. Прошу тебя, ты ведь можешь сделать это…

— Негодяй, разве тебе мало заплатили? Ты ничего не получишь. А эту записку я передам великому визирю. И Ибрагима, и тебя ждет виселица на площади. Весь город соберется посмотреть на вас.

— Не делай так, христианин. Ведь я знаю, что ты так не сделаешь, правда? Если ты расскажешь кому-нибудь о записке, ты не выйдешь из дворца. Но я читаю в твоих глазах. Ты желаешь свободы. Если ты и победишь Ибрагима, ты ведь не вернешься сюда, правда? А за твою свободу Ибрагим Дасарлык мне ничего не заплатил. Значит, это должен сделать ты. — И старик улыбнулся Себастьяно, как старому другу.

— Хорошо, бери ее. Она совершила в своей жизни столько мерзостей, что вполне заслужила твоих ласк, старик. Будь ее хозяином. — Себастьяно решил, что это вполне заслуженная участь для Лукреции. Она хотела убить его. Что ж, Господь даровал ему возможность воздать ей по заслугам. — Я знал, что мы расстанемся друзьями, — сказал старик и вытащил из-под халата план подземного хода.

Распахнулась ажурная дверь и, крадучись, в комнату вошла Елена. Гречанка была не одна. Она ввела за руку человека в плаще с капюшоном, накрывавшим его голову.

— Это художник, француз. Я привела его тайным ходом, который мне показал сам султан. Никто не должен его видеть. Так сказал Баязид. Он уйдет сам, тем же путем. — Елена говорила шепотом. Потом подошла ближе к Клаудии и показала лист бумаги. — Смотри, ты видишь это?

— Что это? — спросила Клаудиа, всматриваясь в начертанную вязь.

— Посмотри сюда, в самом низу. Это — монограмма султана, она скрепляет все его грамоты. Он дал мне вольную! С сегодняшнего дня я свободна. — И Елена бросилась на шею Клаудии, рыдая от счастья.

— Милая моя, я так рада за тебя!

— Я так счастлива. Если бы не ты…

— Не надо обо мне. Моя жизнь кончена, не думай об этом. — Клаудиа положила голову на плечо гречанки. — Я многого не рассказывала тебе, но я заслужила такую участь.

— Не говори так! Ты тоже получишь свободу. Султан не даст тебе умереть здесь. Я знаю, он любит тебя.

— Нет, Елена, моя жизнь кончится в этой золотой клетке. Это я знаю наверняка.

Стоявший чуть поодаль человек в плаще задел серебряный кувшин, и тот со звоном упал на пол. Это напомнило девушкам, что они не одни.

— Мне пора идти, Клаудиа. Теперь я покидаю дворец навсегда.

— Дождись хотя бы утра, Елена. Куда же ты пойдешь сейчас?

— К грекам, в Галату. Они помогут мне. Я уйду сейчас же, я не могу больше оставаться ни минуты в этом проклятом месте. — Елена поцеловала в последний раз Клаудию. — Прощай. Пусть Господь подарит тебе свободу.

Когда гречанка вышла, Клаудиа села на ковер.

— Я готова. Говорите, как мне сесть, где будут стоять свечи…

Но человек в плаще ничего не отвечал. Он подошел вплотную к Клаудии и сбросил капюшон.

— Рене?!! Ты? Откуда?

— Тише, тише, умоляю тебя! — Они бросились друг к другу в объятия. — Ты видишь, я искал тебя по всему свету! Я люблю тебя и вызволю из этой темницы.

— Господи, я ничего не понимаю. Как ты здесь оказался?

— Не спрашивай сейчас, дай мне наглядеться на тебя.

Он обнял ее крепче и стал жадно целовать. Поцелуи были сладкими, родными… Она отвечал ему со всей страстью, которая долго дремала в ее душе и наконец выплеснулась наружу.

— Подожди, подожди, Рене, — отстранилась она. — Но как ты попал сюда? Тебя убьют, если увидят…

— Все это время я искал тебя. Искал повсюду. Я поклялся, что не отступлю, пока не отыщу тебя.

— Рене, Рене, пиратская твоя душа. — Клаудиа потрепала его по волосам и опять прижалась к его горячему телу. — Я не видела тебя целую вечность. Здесь день кажется неделей… Я ничего не вижу, кроме этих ненавистных ковров и павлинов за решеткой. Будь проклят этот рай.

— Но теперь я уведу тебя отсюда. Помнишь, как мы забрались на виллу того князя, на Бренте?

— Конечно, Рене. — Они рассмеялись. — Только там я знала дорогу, а здесь… Топкана — это город в городе, здесь трудно разобраться.

— Я знаю дорогу. Как бы иначе я попал сюда?

— Да, кстати, как ты попал сюда?

Рене опустился на ковер. Клаудиа села рядом и положила голову ему на грудь. — Если б ты знала, что я почувствовал, когда я увидел, что «Большой Берты» нет на рейде. Я сразу понял, что это проделки Щеголя.

— Он устроил бунт. Маноло убил Эля, а Тюленя бросили в трюм.

— А ты?

— Меня связали еще раньше. Абдул хотел задушить меня, но, видимо, вовремя передумал. А потом…

— Я знаю, что было потом. Потом Щеголь атаковал турецкую грузовую барку, но кто-то из турков подпалил ему порох, и «Большая Берта» взлетела на воздух.

— Точно, еще мгновенье, и я бы последовала за ней. Этот смельчак оглушил Тюленя. Я бы подстрелила его, но у меня не было оружия.

— Господи, Клаудиа, если бы ты не спаслась, я бы убил себя. — Он крепко обнял ее. — Как я люблю тебя…

— Рене, мой милый Рене! — Клаудиа не могла сдержать слез радости. Она до сих пор не верила, что видит перед собой дорогого ей человека. — Но откуда ты все это знаешь?

— Об этом знают все пираты с Магриба. Я решил, что если ты спаслась, то должна быть здесь, в Константинополе.

— А дальше? Как ты нашел меня в Топкане?

— Драгут-раис. Ты помнишь этого дьявола?

— Конечно! Его я никогда не забуду. — Образ похотливого карлика-пирата встал перед глазами.

— Так вот, ему очень пришелся по нраву наш подарок. Лукреция просто ослепила его. Но он хитрый, и сам не прикоснулся к ней. Он нашел ей лучшее применение и решил услужить своему покровителю — султану. Лукреция предназначалась для него.

— Так она здесь, в гареме Баязида?

— Да, должна быть где-то во дворце.

— Ну что ж! Она любит мужчин, а здесь очень любят женщин. Особенно белых. Ей придется по вкусу в Топкане…

— Когда я узнал о том, что Щеголя отправили на корм рыбам, — продолжил Рене рассказ, — я стал думать, как добраться до Константинополя. А Драгут как раз снаряжал корабль, чтоб отправить Лукрецию к Баязиду. Я вызвался охранять «жемчужину». Так я и оказался здесь.

— Хорошо, Рене, но как ты узнал, что я здесь, во дворце? Откуда ты знаешь Елену? — Клаудии не терпелось поскорее все узнать. Уж слишком невероятной казалась эта их встреча.

— В городе я жил у греков-ставриотов.

— Кто это?

— Это секта тайных христиан. — Рене глубоко вздохнул. — Несчастные, но стойкие люди. Они живут очень сплоченно, носят два имени: дома — христианское, на людях — мусульманское, не выдают девушек замуж за мусульман, тайно хоронят умерших по нашим обычаям.

— Как же они молятся?

— У них есть тайные церкви, в пещерах, близ Константинополя, но туда они меня не допускали. Говорят, что из-за ставриотов изменились даже мусульманские обряды. Раньше мусульмане во время земного поклона на молитве, касаясь лбом земли, держали кулаки сжатыми, а теперь кладут ладони плашмя.

— И что же это значит?

— Они делают это, чтобы не подумали, что у них в кулаке крест.

— Господи, везде они ищут неверных…

— Так вот, Клаудиа, — продолжил Рене, — я жил у них и разыскивал тебя. Я узнал, что на той барке был гарем султана — подарок рыжебородого Аруджа — и подумал, что если ты спаслась, то могла оказаться там. Потом еще эта история с попыткой покончить с собой…

— Не надо об этом, Рене.

— Я чувствовал, что это ты, только не знал, как попасть сюда. Топкана — не венецианская вилла.

— Странно, что ты вообще об этом думал. Даже для османцев это неприступное место. А уж для тебя, христианина…

— Я был в отчаянии. Но мне рассказали, что из дворца тайно приходила гречанка-наложница и искала художника, итальянца или француза, для какой-то работы в Топкане. Это был единственный шанс, и я пошел на риск. Я разыскал ее, соврал, что учился во Флоренции и могу писать картины.