Теперь слон карабкался по улицам. Вода отступала очень быстро, оставляя позади себя мели, многие из которых были покрыты размытыми трещинами. Большая улица, пересекавшая Годх из конца в конец, пострадала меньше других, но на ней появилась широкая трещина, которая заставила слона замедлить шаг. Сарасвати воспользовалась заминкой, чтобы оглянуться.

— Другие идут следом. Хорошо!

Обсерватория Янтар-Мантар уцелела, но вода доходила до середины ее стен. Мадек и Сарасвати одновременно отвернулись; разрушенный город начинал подавлять их. Повсюду распространился запах смерти. Когда они добрались до квартала богатых торговцев, Мадек в ужасе указал ей на трупы:

— Фиранги в красных камзолах… Значит, они все-таки вошли в город.

— Но ты же видишь, крепость выстояла! — сказала Сарасвати.

Им на пути попался кусок дворцового мрамора. Они посмотрели вверх и поняли, как он здесь оказался. На дома купцов, уцелевших во время наводнения, обрушились огромные осколки скалы с фрагментами дворцовых построек. Вокруг не было никакого движения. Мадеку все это показалось странным. Он посмотрел на стены. Там тоже не было никакого движения. Он осмотрел скалы и увидел то, чего боялся.

Трупы вооруженных людей — лучников, копьеносцев, и еще — красные униформы, ружья.

— Значит, они все-таки успели нанести удар!

Сарасвати не слушала. Или, может быть, не желала слышать. Ее лицо по-прежнему оставалось суровым и отрешенным. Слоны с трудом, постоянно спотыкаясь и поскальзываясь, карабкались наверх.

— Тебе холодно, — опять сказал Мадек, увидев, что она вся дрожит, и накрыл ладонью ее руку.

Сарасвати посмотрела на него с нежностью и любовью. Позднее он вспоминал, что этот взгляд любви был последним. Они добрались до ворот дворца и высадились на маленькую платформу.

— Гопал! — крикнула она, войдя в первый внутренний дворик. Кровь, повсюду кровь, раздробленные кости, проломленные черепа, разрубленные, искромсанные тела. Землетрясение не было повинно в этом. За исключением нескольких упавших карнизов и разбитой в некоторых местах кровли, дворец был цел.

Значит, враги вошли в Годх за несколько часов до наводнения, вырезали жителей, напали на крепость.

— Послы, — вспомнил Мадек.

— Наверное, они застряли где-нибудь из-за дождей, или их унесла река, — отозвалась Сарасвати.

Она была спокойна, ужасающе спокойна и величественна, и это больше всего действовало ему на нервы. Ни жалобы, ни слезинки, ни единого вздоха. Она смотрела реальности в лицо с хладнокровием, которое оскорбляло Мадека. Да, ему было отказано даже в этом счастье: обнять ее, утешить. Тогда он понял, что всегда мечтал о Годхе только из-за его царицы, а судьба самого города была ему, по сути, безразлична. Фиранги… Чужой для всех этих людей, превратившихся в трупы, и главное — чужой для этой женщины, которая шла первой, время от времени оглядываясь, чтобы подать знак слугам следовать за ней и заставить их забыть собственный страх. Выйдя на одну из галерей, она внезапно рванулась вперед.

— Нет, нет, не может быть! — закричала она и схватилась за висящий на шее маленький золотой амулет. — Нет!

Повсюду громоздились кучи трупов. Это были тела женщин, служанок, их волосы были растрепаны, юбки разорваны. И дети, огромное количество детей, младенцев, подростков. Мадек никогда не подозревал, что во дворце было столько юных жильцов; он удивлялся, что никогда не слышал здесь криков, смеха и плача. Тихая, приглушенная жизнь, которую уничтожило внезапно явившееся насилие. Где они жили, играли, росли, все эти дети, которых только что убили? Чего ожидали от жизни все эти глаза, безжизненно остановившиеся на потолках, инкрустированных зеркалами и кусочками серебра? На глаза навернулись слезы. Он поскользнулся на луже крови и упал.

— Гопал! Гопал, нет!.. — кричала Сарасвати.

— Сарасвати! — позвал ее Мадек, но это было скорее от отчаяния и бессилия, потому что он знал, что не сможет ее остановить.

Она ворвалась в Диван-и-Ам и остановилась, увидев перед собой брахмана.

— Они не захотели убивать меня. Я ждал тебя!

— А ребенок?

Он не ответил, покачал головой.

— Ребенок!

Мохан не двигался с места. Мадек увидел небольшой белый украшенный цветами сверток, вокруг которого горели благовония.

— Гопал! — завопила Сарасвати и бросилась к телу.

— Нет! — остановил ее Мохан. — Дхарма! Не пытайся его увидеть.

Она тихо склонилась над телом, попыталась развернуть саван, потом отвернулась. Долго, очень долго молчала, потом зарыдала. Ветер доносил до них запах смерти. Когда она поднялась, ее глаза были красными, но сухими.

— Мохан, все следует сделать по правилам. Разожги костер. Мадек-джи! — Он не смел поднять глаза. Она поняла его чувства и прошептала: — Надо ему помочь…

— Я приготовил дерево, госпожа, — сказал Мохан. — Сандаловое дерево. Я расколол сундуки.

— Хорошо, хорошо… Расскажи мне, что здесь произошло. А женщины? А зенана?

— Зачем тебе это знать? — спросил брахман.

В ее глазах вспыхнула молния.

— Чтобы напитать меня, Мохан, чтобы напитать мою ненависть, чтобы ее хватило до моей смерти, даже на более долгое время! Я хочу все знать, слышишь? Все!

— Как хочешь.

И брахман начал рассказывать. Первыми атаковали индийцы, они напали внезапно, с севера, вскоре после полудня; атакой командовал брат раджи. Дворцовая гвардия сразу же отбила нападение, воспользовавшись пушками, которые Мадек оставил во дворце. Но это был напрасный труд. Нападавших были сотни, и, похоже, они предпочитали умереть, нежели прекратить бой. Из-за муссона стены стали скользкими; многие из нападавших погибли, карабкаясь по стенам и по скале; одним из первых погиб брат раджи.

— Они часто оглядывались на северные горы, — продолжал брахман. — Я уверен, что они ждали подкрепления.

— Это правда, — перебил его Мадек. — Мы их видели. Фиранги в красных камзолах. Они шли сюда. Их смыло наводнением.

Он не смел жалеть о том, что здесь не было его людей. Смогли бы они противостоять нападению? Вероятно, индийские пушкари не умели стрелять так же эффективно, как европейцы. Но с другой стороны, его люди не привыкли к архаическим войнам, которые вели между собой раджи. Они вполне могли растеряться. В конце концов он был даже рад, что увел их из города. Годх мертв, шептал он, Годх мертв. Он старался не показывать этого, но теперь у него осталось од-но-единственное желание: как можно скорее уехать. Уехать, чтобы воевать. Отомстить за честь этого поруганного город. Отомстить за Сарасвати. Разгромить англичан. Безумие войны охватило теперь и его, его, который совсем недавно мечтал только о мире.

Брахман продолжал:

— Наконец они вошли. Они перебили охрану. А потом пришли сюда. Я ничего не мог сделать… Он не страдал.

— Дальше, — сказала Сарасвати.

— Женщины зенаны поняли, что их ждет. Знатные люди, находившиеся во дворце, сражались до последнего, но ты же знаешь, что они неспособны были воевать!

— Дальше! — опять вскричала царица.

— Они сложили огромный костер и разожгли его. Была уже почти ночь. Они бросились в огонь вместе со своими детьми.

— Мохини, — пробормотала Сарасвати.

— Все, госпожа, все без исключения, даже маленькая Парвати. Они же были раджпутками, ты же знаешь, женами воинов.

— Чепуха! Все это только пустые слова! Я тоже жена воина, воительница, и ты это знаешь. Времена изменились, брахман, ты это тоже знаешь, но притворяешься, что это не так! Этим фиранги в красных камзолах наплевать на все, даже на эти подвиги славы! Они хотят нашей смерти! Но я буду жить! Я буду жить, слышишь, брахман?

— Потом они спустились обратно в долину, — продолжал Мохан, казалось, не слушая ее. — Они обезумели, как будто потеряли власть над собой. Они ринулись к торговцам, за драгоценностями. И тогда задрожала земля. Это было ночью…

— Кали, Кали, — сказала Сарасвати.

Брахман покачал головой.

Она отвернулась и пошла к выходу.