Он обернулся, чтобы взглянуть на Корантена. Было заметно, что слон устал. У него был грустный вид, как будто его одолевали тяжелые думы. «Может, и правда, слоны предчувствуют зло, как говорят индийцы», — подумал Мадек. Корантен явно утратил свои игривые манеры. Эта страна не нравилась ему.

— Не по душе мне эти места, — объявил Мадек своему спутнику. — Нет, правда, этот город совершенно меня не трогает.

— Все могольские города похожи друг на друга. Минареты, красные стены… Агра такая же.

Сидящий на коне Мадек внутренне напрягся.

— В Агре, Керскао, есть Тадж!

Мадек злился на себя. Он понимал, что неправ. Он знал, что каждый город неповторим и своеобразен. Разве можно перепутать тропически вялый Пондишери и тлетворную, но великолепную Калькутту, хотя стоят они на берегу одного и того же океана? А северным городам, Лакхнау, Лахору присуще персидское очарование куртизанок, таких как Мумтаз, но у них не было ничего общего со скалистой горделивостью раджпутских городов.

Мумтаз словно почувствовала, что Мадек подумал о ней. Она высунулась из повозки и, увидев огромный минарет, радостно закричала:

— Кутб Минар, Мадек-джи, Кутб Минар!

Она сияла. Это была ее страна; здесь все было мусульманским. Полюс Веры считался самым высоким минаретом. Мадек вспомнил, что Дели построен на костях раджпутских героев, предков людей, которые верят астрологам и поклоняются миллионам богов. Здесь была побеждена Индия храмов и танцующих божеств. Но ее победитель теперь и сам близок к смерти.

Увидев неподалеку разрушенный караван-сарай, Мадек решил сделать здесь привал и приказал остановиться. Солдаты бросились к колодцу, а женщины вылезали из повозок и стали приводить себя в порядок. А Мадек тем временем спрыгнул с коня и взобрался на остатки стен. Это была старая привычка путешественника и солдата — прежде чем войти в чужую страну, окинуть ее взглядом сверху. Но на этой полупустынной равнине ему еще ни разу не представилось такой возможности.

Земля вокруг была красной. Городская зубчатая стена тоже охристо-красного цвета, местами была разрушена. Мадек понял, что здесь побывали пушки и боевые слоны. За стеной картина была не менее грустная: обветшавшие дворцы и мавзолеи, одичавшие сады. Крепость Могола тоже приводила в уныние.

На заре следующего дня к Мадеку явился главнокомандующий армии Могола по имени Нагеф-хан. Это был человек приятной наружности, с ухоженной бородой и хитрой улыбкой. Он умело уклонился от всех вопросов, связанных с международной политикой, и свел весь разговор к одной-единственной теме — к ритуалу въезда в Дели набоба Мадека. К величайшему удивлению Мадека ритуал должен был продлиться три дня. Через несколько часов переговоров Мадек задумался: уж не насмехается ли над ним этот главнокомандующий?

Потомки Моголов не только сохранили, но и развили свою легендарную любовь к церемониалам. В этом Мадек убедился на следующий же день. Сначала ему показалось, что это обычная индийская церемония с позолоченными тюрбанами, султанами, драгоценными камнями, слонами, конями, музыкантами и танцовщицами. Знаменитые могольские вельможи прибыли в полном составе. Но зато все они, рузиндары, мансебдары, омра, панчазары, дуаздех хазари, Жемчужины Славы, Столпы Империи, двигались за кортежем Мадека со своими музыкантами, флагами, солдатами в кольчугах и с мушкетами. Казалось, что процессии не будет конца.

Впрочем, в первые часы Мадек испытывал восторг триумфатора. Рядом со знаменем Могола развевался его новый стяг набоба и бело-золотое полотнище французского флага, на котором он приказал вышить изображение своего любимого Корантена. Отовсюду сбегались толпы людей, которые вопили, танцевали и пели. Наконец-то Дели показал, что он — живой город, а не пустыня.

Процессия шла по улицам — мимо мавзолеев, дворцов, минаретов и мечетей. Иногда между фасадами домов мелькала крепость Могола. Процессия направлялась было прямо к ней, но в последний момент воскурители благовоний и слуги с опахалами, шедшие впереди кортежа, поворачивали вправо или влево, как бы повинуясь некоему капризу.

И так за целое утро кортеж сделал пять кругов, двигаясь как бы наугад, навстречу новым толпам, новым мавзолеям, и даже после полудня не добрался до стены, окружающей крепость Могола. Мадек старался не показывать своего раздражения. Он бросил яростный взгляд на Нагеф-хана, чей слон шел вровень с его слоном. Он чувствовал, что не нравится главнокомандующему. Возможно, из-за Корантена. Нагеф-хан бросал на него злобные взгляды, на которые, впрочем, Корантен отвечал тем же.

Время от времени трубы захлебывались, приветственные крики начинали ослабевать, сквозь дым благовоний прорывались запахи жареного мяса и рыбных котлет. Потом всеобщее ликование и веселье опять набирали силу. Дели постоянно удивлял, противоречил сам себе, крутился вокруг себя самого. Моголам ни до чего не было дела, они были в восторге от этого абсурдного движения по лабиринту и упорно старались скрыть от Мадека свое невероятное сокровище, дворец Могола.

Целых два дня он так и кружил по Дели, злясь, отчаиваясь, но при этом не говоря ни слова. С наступлением вечера моголы провожали его в лагерь, а сами обосновывались неподалеку со своими животными, как бы желая еще понаблюдать за ним. Мадек не смог заснуть. Утром, одуревший, он вновь принял участие в процессии; он уже не понимал, нужно ли разделять эту всеобщую радость или следует показать свое недовольство. Он уже ненавидел и Нагеф-хана, и всю эту процессию, и Дели и сравнивал толпу с механической машиной, которая сама заводится при приближении разукрашенного слона.

Утром третьего дня Нагеф-хан, почувствовав, что Мадек готов взорваться, жестом пригласил его на широкую дорогу. Справа и слева тянулся огромный делийский базар, чаук в полном смысле этого слова, рынок из рынков. Он был известен всему Востоку, от Кантона до Константинополя, от китайских караванных путей до побережья Йемена. На прилавках лежали самые обычные товары, но за решетчатыми деревянными ширмами скрывались настоящие тайные чудеса глубинной Азии, доставленные опасными, недоступными непосвященным в тонкости торговли путями, через степи Татарии, через ущелья Тибета, через джунгли Непала, через еще неизведанные страны. Только делийские дельцы, сидящие за этими ширмами, знают об этих путях и потому носят почетное имя Хозяев Торговли. И все эти нефритовые и шелковые короли вышли из своих контор на балконы, чтобы приветствовать Мадека.

— Приготовься, набоб Мадек, — сказал Нагеф-хан. — Скоро ты войдешь в чертоги Властелина Мира, всеобщего владыки, под тенью которого, как под защитным зонтом, почиет в мире все человечество.

Он перечислял титулы Могола механически, безо всякого выражения. В его голосе проскальзывали и ненависть, и зависть; было очевидно, что он и сам не прочь предложить свою тень человечеству и с удовольствием заменил бы своего хозяина, дабы исполнить эту августейшую задачу.

Мадек вздрогнул. По толпе пробежал знакомый трепет. Значит, Нагеф-хан не солгал: апофеоз близок. Внезапно толпа расступилась, и Мадек оказался на большой площади. Перед ним была гигантская красная крепость с круглыми башнями высотой не менее тридцати футов. Это одновременно ужасало и вызывало восхищение.

— Войдем же! — воскликнул Нагеф-хан. — Великий Могол ожидает тебя, набоб Мадек!

Сердце Мадека ликовало. Казалось, сознание покидает его.

— Лахорские ворота! — объявил Нагеф-хан и дал знак спешиться.

Вот он, город в городе, сердце Империи Могола. Власть была совсем близко. Но, в отличие от Дели, который волновался тридцатью футами ниже, крепость казалась необитаемой, и ничто вокруг не напоминало тех великолепных картин, которые описывал Керскао. Существовали ли они когда-нибудь в действительности? Богатство бежало из города. Как брошенный феями сказочный дворец, жилище Могола было пустым, каковым никогда не казалась крепость Годха. Власть тоже ушла отсюда, хуже того: возможно, ушел и тот дух, который создает власть.