Лишь после того, как 18 марта 1906 года в Альжесирасе было достигнуто окончательное соглашение по всем спорным вопросам, министр финансов Французской республики Р. Пуанкаре разрешил русскому послу в Париже Нелидову начать переговоры о подписании контракта. «Как бы в ближайшие недели чего не случилось, чтобы опять сорвалось дело», — отреагировал С. Ю. Витте на окончание конференции ²³⁹. В последних числах марта В. Н. Коковцов опять направился на переговоры. Следом за ним в адрес Э. Нецлина полетела телеграмма за подписью С. Ю. Витте: «Считаю необходимым предложить к подписке всю сумму в 2750 млн франков (1033,83 млн руб. — С. И.), чтобы были покрыты обязательства казначейства, выпущенные во Франции и Германии, и чтобы казначейство располагало засим 2 млрд франков. Только при этом условии Россия в течение долгого времени не будет иметь необходимости прибегать к новому займу» ²⁴⁰. Председателя правительства пугали и сроки поступления денег на счета русского правительства.

В связи с отказом Америки и Германии от участия в займе его нарицательная сумма уменьшилась до 2250 млн франков (843,75 млн руб.). Срок займа, первоначально определенный в 50 лет, затем был уменьшен до 40. Наконец, в течение 1906 года Россия получала всего-навсего 337 млн руб. выручки, тогда как общий дефицит 1905 и 1906 годов определился в сумме 660 млн руб.

С. Ю. Витте нервничал: «…несмотря на заем, государство все время будет в страшном денежном затруднении. Поэтому следует употребить все усилия, чтобы получить побольше денег в этом году и обеспечить непредъявление в этом году как французских, так и немецких векселей» ²⁴¹. Медлить нельзя ни в коем случае, ибо риск неуспеха всей операции слишком велик, — отвечал ему В. Н. Коковцов: «Я выговорил условия, в отношении срока пользования кредитами гораздо более выгодные, нежели те, которые заявлены были вами раньше и в особенности подтверждены последней депешей к вам Нецлина». Сетования премьера на недостаточность сумм поступления Коковцову были непонятны: с момента выпуска займа вся его сумма формально поступала в распоряжение казначейства и путем бухгалтерской проводки со счетов казначейства на счета Государственного банка давала ему право расширить эмиссию. Ограничения ставились только в отношении заграничных платежей — они не могли быть выше тех сумм, которые указывались в сроках поступления денег ²⁴².

Будоражил умы вопрос о том, насколько юридически корректно заключать заем без участия Думы. Дело в том, что каждый заем, будь то внутренний или внешний, должен был непременно оформляться законом. В Манифесте же 17 октября было ясно сказано, что все законы должны утверждаться Государственной думой. Лазейку нашли быстро — часть средств, полученных от будущего займа, должна была пойти на консолидацию сделанных ранее долговых обязательств. Противодействие займу оказывала международная прогрессивная общественность. Она агитировала за то, чтобы не давать денег на поддержку кровавого самодержавия. Известный французский писатель Анатоль Франс об этом лично разговаривал с французским руководством. Вовсю интриговали и представители «партии народной свободы». Негодование С. Ю. Витте на их близорукое политическое бесстыдство не поддается описанию.

9 апреля указ о выпуске займа был опубликован. Погоня за чистоганом отодвинула на последний план все высокие и низкие политические материи — заем был разобран полностью: и та часть, которую банкиры взяли «твердо» (1250 млн франков), и та, которая пошла в опцион (1000 млн франков).

Это колоссальный успех, он сделал эпоху в финансовом мире — радовался Э. Нецлин: «Надо отдавать себе отчет, что при выпуске займа, основанного на спекуляции, а не на распределении, расстояние, отделяющее успех от провала, часто бывает бесконечно малым» ²⁴³. Шестеро французских участников синдиката — Парижско-Нидерландский банк, «Лионский кредит», Национальная учетная контора, Главное общество, банкирский дом «Готтингер и К ⁰» и Общество промышленного кредита — распределили 49 млн облигаций среди 596 тыс. подписчиков. Помимо того, держатели краткосрочных обязательств русского Государственного казначейства выпуска 1904 года воспользовались своим преимущественным правом и купили 1,4 млн облигаций ²⁴⁴.

Без всякого преувеличения можно утверждать: заем 1906 года спас страну от неизбежного государственного банкротства и вполне вероятной политической катастрофы. В последующее время В. Н. Коковцов начал уверять общественность, что главная заслуга в деле совершения этого займа почти всецело принадлежала ему. Но у современников, хорошо знавших обстоятельства операции, не было сомнения в том, кто главный виновник счастливого события. И. И. Тхоржевский много лет спустя, в 1951 году, писал: «Заключение займа было всецело личной заслугой Витте». Именно С. Ю. Витте до самого конца дергал за все ниточки, обмениваясь регулярно шифрованными телеграммами с Э. Нецлиным — главой синдиката банкиров, размещавшего бумаги займа на бирже и среди публики непосредственно. «Я на дежурствах немало возился с этим специальным и трудным шифром… Все, что говорит Витте об этом в своих мемуарах, сущая правда; сам Коковцов при жизни Витте никогда этого не оспаривал. Кроме того, я хорошо помню, как сменивший Витте Горемыкин в первый же день сказал мне: „Государь еле выносил Витте, терпел только потому, что без него не достали бы денег. А теперь больше не может“» ²⁴⁵.

Заем получился почти целиком антантовским — немцы, американцы и итальянцы в нем не участвовали. 1 млрд 200 млн франков взяла на себя Франция, 330 млн — Англия, 165 млн — Австро-Венгрия, 55 млн — Голландия и 500 млн — Россия. Очень высокой, прямо-таки непосильной, оказалась квота русских участников синдиката. С российской стороны в синдикат банков вошли Санкт-Петербургский учетный и ссудный (председатель совета Я. И. Утин) и Санкт-Петербургский международный коммерческий банки (председатель совета А. И. Вышнеградский).

Из общей нарицательной суммы займа в 843 млн руб. правительство императорской России получило только 677 млн руб., в том числе 466 млн в 1906 году. Разницу составили расходы по совершению займа. По сведениям прессы, эмиссионная цена, определенная в 88 франков за 100, банкирами еще до выпуска была вздута до 95 франков; разница попала к ним в карман. Плата за политическое безрассудство оказалась дорогой — фактически заем обошелся России около 7 % действительных ²⁴⁶. На таких невыгодных условиях Россия никогда еще не занимала в своей истории. Обращает на себя внимание высокий нарицательный процент — 5 %. В него включалась и немалая страховая премия за риск.

Русская доля займа из синдикатского портфеля перекочевала не в руки частных инвесторов, а на счета специальных капиталов Государственного банка. Несмотря на высокий нарицательный процент, значительно превышавший тот, что начисляли по депозитам коммерческие банки, не говоря уже о Государственном, и выгодный эмиссионный курс, в России нашлось мало желающих купить его облигации ²⁴⁷.

Увеличение размеров русского государственного долга и изменение его характера (из производительного он делался потребительским) наводили экономистов на грустные мысли: «Государственный долг не страшен тогда, когда он идет на производительные цели, когда те предприятия, которые учреждены на занятые деньги, окупают, по крайней мере, процент по занятому капиталу. Но если миллиарды сжигаются в огне политического безрассудства, если занятые деньги идут на питание внутренних и внешних авантюр — то мы получаем кредит для потребления, а он, при огромных размерах, всегда похож на мертвую петлю: ее диаметральное измерение может быть значительным, но ее развитие всегда идет в сторону сокращения… В такой петле барахталась Италия, в таких петлях погибло величие некоторых других держав» ²⁴⁸.

Завершив дела по займу, С. Ю. Витте сделал то, что давно собирался, — подал в отставку. О том, как это произошло, рассказал очевидец — граф И. И. Толстой. «Не поручусь за точность моей памяти, но думаю, что случилось это 18 апреля. Я явился в тот день, по обыкновению, одним из первых на очередное заседание Совета министров. Витте открыл дверь своего кабинета и, увидев меня, позвал к себе». Закрыв за собой дверь и пригласив графа присесть, он после нескольких вступительных слов прочел ему черновик своего прошения об отставке. Среди аргументов в пользу этого решения были и выполнение взятых им на себя обязательств по заключению займа и созыву Думы, и серьезное несогласие с действиями П. Н. Дурново, из-за которого состав Государственной думы «представляется ему опасным для ближайшего будущего» ²⁴⁹. После заседания С. Ю. Витте объявил решение уйти в отставку перед всем кабинетом, предупредив, что оно бесповоротно. «Государь знает, что я не могу принять на себя ответственность за все меры, которые принимались за последнее время, а кроме того, я серьезно нездоров, не сплю уже давно по ночам, не в состоянии сосредоточиться» ²⁵⁰.