В. Н. Коковцов был принят президентом республики Э. Лубэ, уделившим ему целый час, затем председателем правительства М. Рувье. «Есть мнение, что только после успокоения в России и разрешения марокканского вопроса значительный заем окажется вполне возможным, например, месяца через два». Ему неуверенно пообещали аванс в счет будущего займа в сумме, примерно равной 100 млн руб.
По всем текущим вопросам переговоров русский эмиссар в Париже сносился непосредственно с главой правительства и получал инструкции лично от него. Войны из-за Марокко не будет, убеждал С. Ю. Витте В. Н. Коковцова. В ближайшее время возможно постепенное внутреннее успокоение. Нужны срочно 100 млн руб., хотя бы авансом под будущий заем, и хоть какая-то гарантия, «…что впоследствии от такого займа банкиры не откажутся, при благоприятном разрешении марокканского вопроса и неухудшении дел в России, и если, кроме того, краткосрочные обязательства Германии будут отсрочены хотя бы на полгода. В противном случае полученные сто миллионов Франции придется отдать Германии и это нашего положения не улучшит. В таком случае, может быть, лучше прямо прекратить размен. Но предупредите французское правительство и банкиров, что при прекращении размена мы не будем в состоянии оградить интересы иностранных владельцев наших фондов» 232.
После очень сильного давления на банкиров, произведенного лично премьер-министром французского правительства, 29 декабря в помещении Парижско-Нидерландского банка В. Н. Коковцов поставил свою подпись на контракте в сумме 100 млн руб., или 267 млн франков. Текущие платежи Мендельсону удалось отсрочить.
Вернувшись из поездки, 11 января 1906 года на заседании Комитета финансов Коковцов сделал доклад о результатах поездки. Революция поколебала русский кредит до крайней степени — бумаги российских займов продавали по невиданно низким ценам. На денежном рынке наблюдалось совершенно непонятное стеснение: размер переучета векселей во Французском банке увеличивался с пугающей быстротой; частные банки уменьшали активные операции, как они это делали во времена недавнего грандиозного промышленного кризиса (1899–1902 годов). Учетный процент в Германском имперском банке был поднят до невиданной отметки — 6 % годовых. Такого никогда раньше не бывало. «Я застал среди деловых людей Парижа, — продолжал свой рассказ В. Н. Коковцов, — настроение, близко похожее на то, которое обыкновенно предшествует войне. У всех на устах только одни слова: „Марокко, конференция в Альжезирасе, неизбежность войны с Германией“, а при том такие слова не выражают собой лишь внешнего и при том поверхностного настроения, а выражают собой действительную тревогу, оправдываемую весьма серьезными соображениями». От В. Н. Коковцова не скрывали, что военные приготовления на границе велись уже около двух месяцев, что многие бумаги на парижской бирже упали в цене (например, акции Парижско-Нидерландского банка с 1560 франков дошли до 1410 франков), что банки свернули операции в отделениях, расположенных близ границы с Германией, что «…кредиты стали резко стесняться и в низкие слои публики проникло самое тревожное настроение, выразившееся почти в тех же явлениях, как и у нас, — в истребовании вкладов и стремлении запастись золотом „на всякий случай“» 233.
Хотя французское правительство и оказало России неотложную помощь, долгосрочный заем продолжал висеть на волоске. Разговоры о грядущем прекращении размена рубля на золото не прекращались 234. В начале января 1906 года был подготовлен проект нового эмиссионного закона. С. Ю. Витте обратился с личным письмом к императору Вильгельму, склоняя его уступить в Альжесирасе 235.
Выступая на соединенном заседании Комитета финансов и Департамента экономии Государственного совета, С. Ю. Витте заявил, что единственной серьезной опасностью для устойчивости денежного обращения являются бюджетные дефициты, для покрытия которых Государственному казначейству приходится обращаться к помощи Государственного банка. Казне требуется 700–800 млн руб. на чрезвычайные расходы, и если кредитная операция провалится, то ничего не останется сделать, кроме как приказать Госбанку снабжать казну кредитными билетами, ничего не получая взамен. Это повлечет за собой полное расстройство всей денежной системы страны. Как доложил премьер, «…для предотвращения подобных пагубных последствий правительством в настоящее время начаты переговоры о заграничном займе, и если бы эти переговоры увенчались успехом, то опасность для устойчивости нашей валюты была бы или совсем устранена, или отдалена на более или менее долгий срок, в зависимости от размера займа, который удалось бы заключить» 236.
Чтобы удержать золото в банковских кассах, решено было скорректировать операции Госбанка, в первую очередь активные. Во-первых, был повышен процент по активным операциям (ссудный процент); во-вторых, выдача ссуд под ценные бумаги стала сокращаться; в-третьих, банк начал ограничивать продажу иностранной валюты и давил на частные банки, чтобы те пролонгировали заграничные кредиты и сохранили у себя золото, полученное по операциям репорта. Наконец, в-четвертых, банку было поручено ограничить «в разумных пределах» выдачу золота из банковских касс.
Учетный процент Государственного банка был повышен с 7 до 8 %, хотя в то же самое время на заграничных рынках ставка процента изменялась в прямо противоположном направлении. Например, Германский имперский банк в начале года понизил дисконт с 6 до 5 % годовых.
Финансовая администрация собиралась увеличить и депозитные ставки в системе государственного кредита. Госбанк намеревался вернуться к отмененному при С. Ю. Витте начислению процентов по простым текущим счетам (процентами оплачивались только вклады) 237.
2 февраля 1906 года глава синдиката Э. Нецлин инкогнито прибыл в Петербург и остановился в доме великого князя Владимира Александровича. Там в течение двух дней он вел секретные переговоры с делегацией в составе С. Ю. Витте, И. П. Шипова и В. Н. Ламздорфа. 6 февраля Нецлин вернулся в Париж. За два дня (слава богу, что не было Коковцова!) договорились о главном — о выпускном курсе и о комиссии. Комбинация, которую предложил Э. Нецлин С. Ю. Витте, состояла в следующем. К займу следовало привлечь широкие круги спекулянтов — бумаги должны были приобретаться не в расчете на помещение в них сбережений, как это было раньше (покупку русских фондов во Франции прежде называли «помещением отца семейства». — С. И.), а исключительно для будущей перепродажи с целью получения курсовой прибыли. Предоставим слово главному разработчику плана — Эдуарду Нецлину.
«Так как вся операция рассчитана не на непосредственное распределение займа, а на чрезвычайно сильное спекулятивное движение и на призыв к алчным инстинктам в Европе и вне ее(выделено мной. — С. И.), необходимо, чтобы не только банки, биржевые маклера, посредники, пресса и т. п. — эти придаточные колеса операции, — были привлечены перспективою наживы, но и чтобы вся спекулирующая публика увидела здесь непосредственную возможность извлечь значительную выгоду» 238. В этом состояло существо проблемы, для решения которой имелось единственное средство — установить цену, по которой заем передавался посреднику (международному синдикату) на минимальном уровне. Поэтому реализационная цена, по которой синдикат покупал бумаги у русского правительства, определилась невиданно низко — 83,5 за сто (фактически она была еще ниже). Эмиссионная цена (для публичной подписки) равнялась в 88 за 100 для России, Франции и Австрии, 89 для Англии и 88,8 для Голландии.
Но чтобы заем вообще мог состояться, нужна была поддержка Россией Франции на конференции по Марокко. До самого конца не было твердой уверенности в том, что конференция увенчается успехом. Сохранились карандашные записки, которые С. Ю. Витте направлял В. Н. Ламздорфу: «Ради Бога, Альжезирас», «Альжезирас, ради Бога!» Эти документы не нуждаются в комментариях — они достаточно красноречиво передают состояние премьера российского правительства в те критические дни.
