После полудня 27 июня 1966 года ректор университета Ахена вызвал к себе в кабинет Виктора Хоппе. Он быстро взглянул на молодого человека и попытался вспомнить, не встречались ли они раньше. Вероятно, нет, иначе он бы непременно его вспомнил.
От доктора Бергмана, врача-ординатора биомедицинского факультета, ректор узнал, что Виктор Хоппе буквально накануне получил диплом с отличием. Что он проявил себя как трудолюбивый, скромный исследователь, в котором талант сочетается с упорством. Что это человек не слов, а дела. Многообещающий. Доктор Бергман надеялся, что Виктор Хоппе защитится на одном из отделений факультета.
— А в эмоциональном смысле? Как он прореагировал?.. — в конце беседы спросил ректор.
На это у ординатора не нашлось ответа.
Молодой человек сидел несколько скованно. Он слегка наклонил голову, скрестив руки и ноги. Такая закрытая поза, как было известно ректору, свидетельствовала о застенчивости, страхе, но также и о скрытности.
— Виктор, — начал ректор, расположившись за столом.
Молодой человек принял более удобное положение, но не поднял глаз.
— Виктор, позвольте, прежде всего, поздравить вас с получением диплома. Ваши профессора очень хвалили вас.
— Благодарю вас, — ответ прозвучал вежливо.
Виктор говорил в нос, это привело ректора в некоторое замешательство. Ему потребовалось усилие, чтобы вернуться к фразе, которую он заранее подготовил.
Поздравления. Соболезнования. Это надо было сказать.
— Но, увы, я должен выразить вам и свои соболезнования, — сказал ректор.
Виктор Хоппе все еще не смотрел на него.
— Ваш отец скончался, — продолжил ректор.
Он попытался вложить в свой голос побольше сочувствия.
Молодой человек, казалось, даже не расстроился. Он только пару раз кивнул. Возможно, он чувствовал, что это могло произойти. Или отец заранее сообщил, что собирался совершить, или уже раньше предпринимал подобную попытку. Ректор не знал, должен ли он сообщить также и это.
— Вы не удивлены? — попытался он еще раз. Виктор пожал плечами.
— Значит, вы подозревали, что подобное возможно? — заключил ректор.
На этот раз Виктор поднял голову:
— Возможность чего я должен был заметить?
Ректор непроизвольно сложил руки и громко вздохнул.
— Ваш отец сам сделал свой выбор, — сказал он медленно. — Он выбрал смерть. Это было его собственное решение.
Поначалу не последовало никаких эмоций.
— Как? — спросил через некоторое время Виктор. — Вы знаете, как он это сделал?
Ректор знал, как все произошло, но должен ли он был рассказать сыну правду? Входит ли это в его обязанности? Если мальчик хочет это знать, это, конечно, его право. Но как он должен сказать об этом?
— На дереве, — сказал он, надеясь, что так будет достаточно ясно.
Мальчик кивнул и затем сказал то, что ректор не совсем понял:
— Значит, как Иуда.
— Что вы сказали?
Виктор покачал головой и больше не проронил ни слова.
— Кто-нибудь может приехать за вами? — спросил ректор участливо. — Чтобы отвезти вас домой? Кому я могу позвонить?
— Нет, господин ректор, благодарю вас, — ответил Виктор.
Он помолчал немного, опустил руки на колени и спросил:
— Я должен ехать домой? Это действительно нужно?
— Мне кажется, да, — сказал ректор, нахмурив брови. — Полиция хочет задать вам несколько вопросов. Ничего особенного. Стандартная процедура при…
Он не произнес этого слова и быстро переменил тему.
— Вы уже знаете, чем будете заниматься? Я имею в виду — в ближайшем будущем, теперь, когда вы получили диплом?
Виктор пожал плечами:
— Я об этом еще не думал.
— Ваши профессора очень хотели бы, чтобы вы защитили диссертацию в университете. С вашим талантом вы добьетесь многого. Грех этого не сделать.
Он ожидал хоть какой-то реакции, но она была настолько незначительна, что, может быть, ему только показалось. Тогда он решил вернуться к прежней теме.
— Попросить кого-нибудь отвезти вас домой?
Виктор покачал головой и поднялся.
— Нет, благодарю вас. Как-нибудь доберусь.
— Надеюсь. Но если что-нибудь понадобится, заходите, не стесняйтесь.
— Конечно, господин ректор. Благодарю вас.
— Не стоит благодарности. Еще раз примите соболезнования.
Из социальной службы полиции Виктору передали письмо. Конверт был вскрыт. В целях безопасности, объяснил чиновник. И извинился за это.
Когда чиновник ушел, Виктор прочитал письмо. Он не надеялся найти в нем ответы, потому что у него не было вопросов. И все же по его телу пробежала дрожь.
«Виктор, в каждом человеке скрываются силы, которые берут верх над волей и разумом. Можно делать много добра, но в конечном счете все равно придется искупать зло, которое ты причинил. Поэтому недостаточно только делать добрые дела. Со злом тоже надо бороться. Я делал это слишком мало. К сожалению, пути назад уже нет.
На тебе нет вины. Запомни это. Ты добился большего, чем кто-либо ожидал. Ты можешь собой гордиться.
Твоя мать тоже гордилась бы тобой. Она была благочестивой и доброй христианкой. И это ты тоже запомни. Я знаю, что она очень хотела дать тебе много любви, но и в ней таилось что-то, что было сильнее ее. Надеюсь, ты сможешь простить ей это.
Мне не надо прощать ничего. Я этого не заслуживаю. Я должен был нести свою ответственность, но никогда не делал этого. Подобные вещи непростительны. Кто дает детям жизнь, должен о них заботиться. Никогда не забывай этого.
Что касается практических вещей. Все здесь остается тебе. Дом, имущество, деньги и, конечно, медицинская практика. Ты всегда хотел стать врачом, теперь ничто и никто больше не стоит на твоем пути.
Я желаю тебе больших успехов и удачи.
Твой отец».
Слова отца потрясли Виктора. Не его поступок, даже не его смерть, а именно слова. Они пошатнули основания, на которых Виктор построил свой мир. Он всегда исходил из того, что достаточно делать добро, а злу надо только не поддаваться. Зло ведь пыталось бороться со всем, что делает добро. Но, значит, выходит по-другому. Кто делал добро, должен был еще и бороться со злом. Это оказалось совершенно другое понимание, которое ему открыли внезапно. Оно повергло Виктора в раздумья, и прежде всего заставило сомневаться. Он засомневался впервые в жизни. В том, что знал. В том, что сделал. И в том, что собирался сделать. И визит пастора Кайзергрубера в тот же день еще больше усугубил ситуацию.
Скрепя сердце, пастор Кайзергрубер отправился к Виктору Хоппе поговорить о похоронах. Ему хотелось как можно меньше оставаться с ним с глазу на глаз, и поэтому он сразу сказал все, что собирался:
— Я хочу, чтобы все было скромно, ты ведь понимаешь меня?
— Нет, не понимаю, — ответил Виктор.
— Так нельзя. На самом деле, этого делать нельзя.
— Что нельзя?
— Проводить по твоему отцу поминальную службу.
— Я этого и не хочу.
— Он так хотел.
— Он хотел?
— Он оставил распоряжения. Относительно похорон. Разве ты их не видел?
Виктор покачал головой.
— Он хотел быть похоронен рядом со своей женой, твоей матерью. Он хотел этого ради нее. И хотя на самом деле этого делать нельзя, мы не будем препятствовать. Но все будет скромно. Никакого хора, никаких речей. Скромно.
— Почему этого нельзя?
— Потому что… Ты и сам знаешь. Все знают об этом. Каждый мог его видеть.
— Потому что что? — продолжил настаивать Виктор, к вящему раздражению пастора.
— Господь этого не разрешает.
— Чего не разрешает Господь?
Он рассуждает как ребенок, подумал Кайзергрубер, каждый ответ вызывает новый вопрос. Чтобы предотвратить дальнейшее развитие этой дискуссии, он решил внести полную ясность.
— Самоубийство, — сказал он прямо.
— Где об этом сказано?
— В Библии.
— Где именно в Библии?
Пастору постепенно становилось не по себе. Ему перечили очень редко. А еще хуже было то, что возразить было нечего, потому что он и сам не знал, где именно в Библии написано о том, что нельзя кончать жизнь самоубийством. И тем не менее он назвал один стих. В конце Евангелия от Матфея, где речь шла о самоубийстве Иуды.
