По толпе пронесся вздох облегчения, а Розетта Байер бросилась к сыну и прижала его к себе.

— Мой мальчик, мой мальчик, — причитала она сквозь слезы, вытирая рукой слюну у него с подбородка.

Она положила голову малыша к себе на плечо и посмотрела полными слез глазами на доктора Хоппе. Тот отступил на несколько шагов, как будто уже хотел вернуться в дом.

— Спасибо вам, герр доктор, вы спасли ему жизнь.

— Не за что, — сказал доктор, и, хотя он произнес всего три слова, его голос словно ножом резанул собравшихся.

Никто не знал, куда смотреть и как реагировать. Повисла неловкая тишина, которая, однако, сразу же была нарушена отцом Георга.

— Герр доктор, скажите, сколько я вам должен.

— Нисколько, герр…

— Байер. Вернер Байер. — Он протянул доктору руку, вдруг отдернул ее, но потом, получив от жены незаметный толчок в спину, опять выставил вперед.

— Нисколько, герр Байер, вы ничего мне не должны, — повторил доктор Хоппе.

Он быстро пожал протянутую руку и смущенно отвел взгляд.

— Я все равно хочу вас отблагодарить. Как-нибудь… Позвольте… позвольте пригласить вас выпить в «Терминусе».

Вернер повернул голову и показал на кафе напротив церкви. Доктор Хоппе покачал головой и опять нервным движением погладил свою рыжую бороду, которая росла клочками, похожими на мотки проволоки.

— Ну, пойдемте же, герр доктор, всего один стаканчик, — настаивал Вернер. — Я угощаю! Приглашаю всех! Давайте отпразднуем!

Стали раздаваться возгласы одобрения, и уже другие жители деревни начали уговаривать доктора принять приглашение. Длинный Мейкерс воспользовался всеобщим возбуждением, незаметно нагнулся и поднял стеклянный шарик. Под шумок он сунул его в карман куртки.

— Конечно, герр доктор, давайте выпьем! — воскликнул он, чтобы отвлечь внимание. — За чудо! Да здравствует доктор Хоппе!

На какое-то мгновение среди жителей деревни возникло замешательство, но тут маленький Георг поднял голову и, как будто собираясь заплакать, оглядел собравшихся соседей через плечо матери. Это привело Ирму Нюссбаум в такое волнение, что она воскликнула:

— Да, это чудо! Поистине чудо! Да здравствует доктор Хоппе!

При этих словах последнее напряжение исчезло, и все вокруг начали кричать и смеяться.

— Я не могу, — покачал головой доктор. Его высокий голос легко перекрывал шум толпы. — Мои дети, они…

— Да возьмите с собой и детей! — воскликнул Вернер. — Они только лучше расти будут от глотка хорошего йеневера! К тому же мы все так давно хотим на них полюбоваться!

Кто-то из присутствующих одобрительно закивал, другие, затаив дыхание, ждали реакции доктора.

— Я… Дайте мне пять минут, герр Байер. Мне еще нужно кое-что сделать. Вы идите, я к вам присоединюсь.

После этих слов он сразу же повернулся и пошел по садовой дорожке. Жители деревни тоже стали расходиться, кто-то пошел домой, но большинство направилось прямо к «Терминусу», так что в маленьком кафе моментально оказалось полно народу, и Марии, дочери хозяина Рене Морне, пришлось выйти помогать.

Йозеф Циммерман наблюдал за происходящим, сидя на своем постоянном месте за столиком у окна, и, когда прибыл Вернер Байер и стал расхваливать успехи доктора, старик покачал головой, одним духом опрокинул свой стаканчик йеневера и воскликнул:

— Только Бог может творить чудеса!

Вернер отмахнулся от этой реплики, а еще один стаканчик за его счет сразу же смягчил настроение Циммермана, так что он, поворчав немного, вскоре замолк. Каждый раз, как дверь кафе открывалась, все присутствующие тоже затихали и поворачивали головы. Но оказывалось, что это еще один житель деревни услышал о новостях и со всех ног прибежал в кафе «Терминус».

— Рене, налей и ему тоже, — кричал Вернер со своего места у барной стойки.

С каждой минутой напряжение нарастало, и, когда появился Якоб Вайнштейн, смотритель кладбища, и заявил, что видел, как доктор с переносной колыбелькой выходит из дома, стали заключать пари по поводу пола детей и цвета их волос, но по большей части о том, какого размера раны на их лицах.

— Так и запиши: восемнадцать сантиметров, — сказал Длинный Мейкерс своему отцу, который склонился с ручкой в руке над картонной подставкой для пива. — Это точно, пап! На твоем месте я бы поставил двадцать франков!

— Если я проиграю, вычту из твоих карманных денег, — буркнул отец, нацарапал на картонке свою ставку и передал ее вместе с монеткой в двадцать франков хозяину кафе, который засунул картонку под кассу.

Виктор Хоппе, сменивший докторский халат на длинный серый плащ, вошел в кафе «Терминус», пятясь задом, так что перед жителями деревни сначала появилась его согнутая спина и только потом темно-синяя дорожная колыбелька, которую он нес перед собой на вытянутых руках. И, хотя все видели, как трудно ему было протиснуться в дверь с широкой колыбелью, не нашлось никого, кто поспешил бы к нему на помощь. Только когда он, наконец, вошел и неловко осмотрелся вокруг в поисках места, куда можно было бы поставить тяжелую ношу, к нему бросился Вернер Байер. Он быстро убрал со стола стаканы и широким жестом указал на освободившееся место, в то время как Флорент Кёйнинг, сидевший рядом, помог доктору устроиться за соседним столиком.

— Ну вот, ставьте сюда, — сказал Вернер.

— Спасибо, — ответил доктор.

Его голос опять удивил собравшихся. Отец Длинного Мейкерса наклонился к Якобу Вайнштейну, который до этого никогда еще не слышал доктора, и объяснил шепотом:

— Это из-за заячьей губы. Он неправильно втягивает воздух.

Кладбищенский сторож кивнул, хотя из-за тугоухости едва разобрал, что сказал Мейкерс. Открыв рот, он следил за каждым движением доктора, который склонился над колыбелькой и начал снимать с нее закапанную дождем пластиковую накидку.

— Что вы будете пить, герр доктор?

— Воду.

— Воду?

Доктор кивнул.

— Рене, стакан воды для герра доктора. А для них… — Он неловко показал рукой на колыбельку.

— Для них ничего не надо, — сказал доктор и, как будто оправдываясь, добавил: — Я хорошо о них забочусь.

— Я в этом не сомневаюсь, — заявил Вернер, хотя по его тону все почувствовали, что ответ получился наигранным. Все, кроме доктора, очевидно, потому что тот никак не прореагировал. Он склонился над колыбелью и опустил откидной верх. Потом отцепил и снял дождевик. Посетители, стоявшие чуть поодаль, отступили на шаг назад или быстро отставили свои стулья. Только те, кто стоял совсем в глубине, осмелились взглянуть на колыбельку и для этого даже встали на цыпочки, но никому так и не удалось заглянуть за бортик.

Доктор, слегка покачиваясь, стоял рядом с колыбелькой и молчал, глядя в пол. Было совсем тихо, только под потолком гудел старый вентилятор. Повисла неловкая пауза, и Вернер чувствовал, что все взгляды устремлены на него.

— Эй, Вернер, передай-ка доктору стакан, — крикнул хозяин кафе Рене Морне, протягивая из-за стойки воду.

Все проследили за тем, как Вернер передал доктору стакан, который тот принял, вежливо кивнув.

— Благодарю вас, — сказал он и отступил в сторону, освободив путь к колыбельке. — Проходите, пожалуйста, герр Байер.

Вернер нерешительно шагнул вперед.

— Они такие спокойные, — заметил он. — Спят?

— Да нет, не спят, — ответил доктор, бросив мимоходом взгляд на детей.

— О-о… — Вернер осторожно наклонился вперед, предполагая увидеть макушки младенцев.

— Девочки? — спросил он.

— Нет, три мальчика.

— Три мальчика, — тихо повторил Вернер, и было слышно, как он сглотнул.

Он протиснулся мимо доктора и встал рядом с колыбелькой. Стоявший напротив Флорент Кёйнинг подмигнул ему. Вернер быстро ухмыльнулся одним уголком рта и вновь обратился к доктору:

— И как же их зовут?

— Михаил, Гавриил и Рафаил.

По кафе опять прошел гул, и Фредди Махон вдруг в ужасе воскликнул, громче, чем сам того хотел:

— Ангелы мщения!

Доктор Хоппе явно смутился. Пытаясь вести себя естественно, он отпил глоток воды. В этот момент в разговор вмешался Якоб Вайнштейн, не разобравший слов Махона.